Galactic rain.

2013 год. Март. Чонун едва видел. В кончиках пальцев колотились острые иглы, а в ногах, кажется, сконцентрировалось всё сознание. Вокалист бежал, а вокруг него мир был словно огромный резистор, который всеми силами создавал сопротивление. Было тяжело, но, несмотря на это, откуда-то появлялись силы для движения вперед, будто ноги жили отдельной жизнью, а лёгкие и вовсе не собирались отдыхать. Сбоку мерцали лампы, свечение которых расплылось в пропитанном влагой после дождя воздухе, под ногами недовольно хлюпали остатки луж, не успевших испариться в сумеречный зной. И было очень тихо. Разве что где-то вдалеке звучала высокая, едва слышная мелодия дудочки: словно кто-то вёл за собой стройный ряд подземных крыс, и они, заворожённые, способные только подчиняться, шли за ним и за его мелодией. Йесон чувствовал себя почти также, но, в отличие от мерзких, он шёл осознанно, сам. Гипноза не существует, есть только огромное человеческое желание. 1911 год. Май. - Давай играть? – Тачи чаще всего был молчалив и тих, поэтому Йесон всегда радовался, когда его друг предлагал провести время вместе. - Во что будем играть? – старший выполз из-под одеяла и одним махом чуть неуклюже стянул с небольшого окна ткань, впустив утреннее солнце. Оно пригрелось и решило остаться внутри. Тачи на ощупь подполз к полоске тёплого света и, поджав ноги к груди, опустил подбородок на колени. - В пянгу*? – едва слышно Тачи кашлянул, вспоминая игру, про которую рассказывал ему отец, а Йесон замер. - А ты сможешь? - Не знаю, - пожал плечами Тачи и, качаясь, поднялся с места. Глазами он застрял в бетонной стене и не знал, куда идти дальше. - Я… принесу тогда монетку! Я как-то стащил у мамы одну… – мешкая, ответил Йесон и бросил взгляд на застывшего мальчика. Было страшно за Тачи, который в одиночестве мог снова сбежать, но ещё страшнее было остаться без него самому Йесону. Да и родители строго настрого запретили мальчику оставлять младшего после того, как с огромным трудом вылечили его от простуды. После того, как Йесон вышел, Тачи упал на пол вдоль тёплой солнечной прослойки и свернулся клубочком. Он не хотел мешать старшему другу, не хотел, чтобы тот постоянно возился с ним и отдавал всё свое время ему – калеке, у которого даже семьи нет. Развитый не по годам, мальчик всё прекрасно понимал и искренне думал, что поступает правильно. А ещё он хотел сбежать ещё раз. Только уже так, чтобы Йесон никогда в жизни не нашёл его. Нигде… - Давай играть! – дверь раскрылась, и вместе с птичьим пением в домик ворвался сам Йесон. Тачи едва улыбнулся и сжался ещё сильнее. Отчего-то щипало в глазах: то ли от того, что на солнце было слишком тепло, то ли от того, что забота друга была такой обжигающей, что выносить это было невозможно. 2013 год. Март. На подземной стоянке было почти пусто. В воздухе ещё витал запах отгоревшего после работы двигателя бензина, но ощущение присутствия кого-либо не было. Чонун остановился, тяжело дыша, в огромным арочным въезде на стоянку. Помещение в пятьдесят-шестьдесят квадратных метров освещалось лишь пятью довольно тусклыми лампами. Оттого тени на бетонном полу были едва видны, а контуры громоздких и не очень автомобилей терялись в сумраке. Одна особенно любившая выделяться лампа недовольно фыркала и скрипела в сторону внезапно растворившего спокойствие человека, а ещё пыль, вытесненная из воздуха города, осела здесь – в подземном пространстве. Вокалист, едва справляясь с собой, шагнул внутрь, сжав кулаки. Переливы дудочки не переставали звать его, и с каждой секундой они становились всё чётче, а звук нарастал. Едва колеблющаяся воздушная волна обхватила шею Чонуна и мягко, аккуратно повела за собой. И парень точно знал, куда он идёт и кто его ведёт. «Ли Сонмин, ты расскажешь мне всё, что должен», - мысленно приказал Йесон и пошёл вслед за обхватившей его звуковой волной. Сделав новый шаг, Чонун почувствовал, как переходит черту, словно нарисованную кем-то во временной плоскости. Туда, куда вступил он, времени не существовало, и, пожалуй, цифра два легко могла превратиться в единицу, ноль – в девятку, а три смогла бы преобразиться в ещё одну единицу. И только последняя цифра, обделённая изменениями, оставалась на своём месте. *** Он не знал, что сейчас случится. Но интуиция, маленький червячок внутри него, подсказывающий верные решения в сложных ситуациях, твердил ему: «Иди вниз, как можно ниже, туда, где никого не будет, туда, где ты сможешь, наконец…» Он не знал, что он сможет. Но интуиция говорила ему: «Не бойся ничего, ты просто сделаешь то, что хотел сделать уже много лет». Он не знал, что он хотел сделать, но интуиция говорила ему: «Просто вспомни, ты ведь тоже забыл кое-что, так?» Он не знал, что он забыл... И тут интуиция предательски молчала, будто издеваясь. *** Ли Сонмин устало смотрел в потолок между двух мерцающих ламп и ждал. Он каким-то непостижимым образом спустился сюда сам, без помощи, отъехал за чью-то новенькую блестящую «Ауди» и спрятался за ней от кого-то… Или всё же с помощью? Ответить он и сам бы не смог: в голове было слишком бело, а время бежало мимо директора приюта, не давая ему ощутить себя. Ли не чувствовал, чтобы что-то менялось. Все физические явления протекают за какой-то промежуток времени: даже свет из загоревшейся лампочки не «включается» внутри комнаты, а за какие-то миллионные доли секунды разбегается по разным углам, прячась от раскалённого проводка внутри стеклянной оболочки. Сонмин прекрасно это понимал, однако почему-то знал, что сейчас, здесь, на этой подземной площадке, где тускло сияли лампы, - времени не было. Его взгляд зацепился за тёмный силуэт меж двух колонн, подпирающих потолок. Силуэт то исчезал, то вновь появлялся, и Ли постепенно, по мере его приближения, понял, что это из-за мерцания. Он шёл неуверенно, чуть приподняв подбородок, будто его кто-то тащил за шею, а внутри Сонмина взвыл стальной дракон. Директор вытянул шею, чтобы разглядеть того, кто идёт, хотя и сам понимал, кто это. Вокалист, кажется, даже не оглядывался. Он шёл точно по направлению к чёрной «Ауди» и, как привиделось Сонмину, смотрел сквозь бетон и металл прямо на него. Стальной дракон внутри него распахнул крылья и, кажется, впервые за всё время взмахнул ими. Силуэт, в котором уже вполне чётко можно было разглядеть Йесона, остановился в трёх-четырёх метрах от него и замер. Сонмин вместе со своим ручным драконом замер тоже. Вокалист поднял взгляд к потолку, а на его лице Ли заметил скривившую его гримасу боли. Сердце замерло, а затем совсем сникло - дышать было невозможно… По губам директор едва прочитал: - Тачи, я… вспомнил. Дракон истошно гаркнул, а в следующий миг уже взмыл в небо, которое, казалось, было затянуто серой пеленой ночи, хотя на самом деле это был рассеивающийся туман временной плоскости. Сонмин вспомнил тоже: зачем он тут? Зачем он в новом теле, с новыми людьми и в новом мире? Старая притча гласит: Галактический дождь исполняет только самые заветные желания. *** С каждым шагом становилось всё труднее и труднее идти. В уши раскалённой лавой вливалась тишина, страшно болела голова. Виски, которые вокалист выпил, кажется, сотню лет назад, не ощущалось во рту, но отпечатались в сознании. Стойкое ощущение дежавю. В последнее время это явление так часто приходило к Чонуну, что ему иногда начинало казаться, что он эпилептик**. Но отчего-то парню определённо казалось, что он уже был в такой ситуации. «Он прячется», - говорило ему всё вокруг. – «Если ты не найдёшь его, то всё…» В чём заключалось это «всё», Чонун не знал, но верил и стенам, и потолку, и пропахшим бензином машинам - всему. Вспомнилось детство. Как они с Чонджином играли во время отдыха на пляже, как собирали ракушки и брызгались тёплой солоноватой водой близь берега. Йесон почувствовал горечь на языке. Откуда-то несло запахом фальши. Горло сдавило, Чонун замер. Медленно, проступая по каплям, в его голове сквозь изображение младшего брата начали проглядывать чужие черты лица. Чуть вздёрнутый нос, узкие, стянутые в одну ровную полоску, губы и обжигающие глаза. Его снова обожгло изнутри с ног до головы, и от этого уже было не спастись – это точно. Вокалист на миг закрыл глаза и почувствовал, как алмазный замок рассыпался на множество звенящих осколков, которые, едва столкнувшись с сопротивлением воздуха, превратились в пыль. Ощущения словно обострились: было слышно, как шуршало накрахмаленное свежее одеяло у старушки из стареющего района Сеула, чувствовался аромат свежеиспечённых булочек из пекарни в пригородной деревне, а ещё Йесон буквально видел, как рассыпаются звёзды фейерверка над рекой Хан, оставляя после себя сероватые дымные следы. Было сложно дышать. Ким Чонун смотрел в глаза Ли Сонмину и понимал, что сейчас происходит что-то совсем не то, что должно происходить. Когда-то миллиарды секунд назад мечта стать певцом отступила на задний план, а под портал сцены вышел невысокий парень-инвалид с растрёпанным хвостом на голове и вечно светящимися непонятным обжигающим светом глазами. К нему хотелось так страстно, что невозможно было устоять на месте. Чонун качнулся в сторону Сонмина и в два шага преодолел расстояние между ними. Упав на колени перед коляской директора, вокалист взял в ладони лицо Ли и потянулся к нему. Его большой палец провёл короткую черту по скуле парня, а тот лишь схватился пальцами за его запястье и, кажется, держался, лишь бы не упасть. Йесон замер, когда между их губами оставались каких-то два сантиметра… Почувствовать дыхание друг друга и раствориться в нём, кажется, было слишком просто, поэтому они смотрели в чужие, но такие родные глаза, не отрываясь. - Я так долго ждал, - не знать, кто произнёс эту фразу и понимать, что это совсем неважно. Неважны и предрассудки: какая разница, если ты ТАК сильно хочешь быть с кем-то, что даже время, смерть и века не проблема? Сейчас важнее ухватиться друг за друга пальцами и аккуратно, словно боясь разрушить что-то совершенно хрупкое, "неалмазное", коснуться кончиком носа, а затем почувствовать близость чего-то горячего - губ. Утонуть не во взгляде, а во взрыве своих и чужих эмоций… 1911 год, конец мая. Когда жизнь только зарождалась, кто-то создал нерушимые правила, подобное огромной черепахе и трём слонам, на которых держится земля. На их основе строились все наши жизни. И одним из таких правил было «правило зебры». На смену чёрной полосе приходила белая полоса, которая длилась ровно столько, сколько длилась чёрная. И закон этот распространялся на всех – в том числе и на Тачи. - Вставай, слепыш! – Йесон слишком сильно любил будить своего нового друга, тыча ему над губами пальцем. Он находил это забавным и смешным, когда самому новому другу это явно не нравилось. Всякий раз, просыпаясь, он хотел словчиться и поймать надоедающие ему пальцы, но не успевал – старший был быстрее. - Куда? – прошептал Тачи на всякий случай, не желая сейчас ни отмахиваться, ни ловить что-то. Он уже знал, что если Йесон что-то захочет, то вряд ли ему можно будет противостоять. А ещё он знал, что он любит гулять по ночам, потому что его легко разбудить даже малейшим звуком, а засыпает он с трудом. - Смотреть на дождь! - Смотреть?.. – озадачился ребёнок, но его уже вовсю одевали и тащили буквально на руках на улицу, поэтому вопрос, едва прозвучавший, так и остался болтаться в тёмной комнатке, служившей Тачи и местом сна, и местом приёма пищи и дозы Йесона, общение с которым в последнее время стало заменой зрения. Воздух на улице был на удивление тёплым и уже почти летним. Пока они шли, перетаптываясь и неуклюже пихая друг друга, Тачи пару раз упал, но Йесон только смеялся над ним, да и сам ребёнок, кажется, не был недоволен. Наоборот, он поднимался и с ещё большим рвением наугад бежал куда-то в сторону возможного движения. Совсем ненадолго к Тачи пришло воспоминание о пропитанном железом воздухе в марте. О том, как истошно кричала его мать, когда… - Пришли! Тачи, испугавшись, вдруг замер на месте и наступил в какую-то лужу босой пяткой. Воспоминание мгновенно ушло. - А где дождь? Йесон схватил за руку своего маленького друга и крепко сжал; Тачи на мгновение показалось, что он приложил для этого все свои юношеские силы. - Здесь. Загадай желание, - негромко сказал старший. И это прозвучало не как приказ, а словно просьба: будто желание, которое придумал Тачи, изменило бы всё. Ребёнок зажмурился, сжал свободную руку в кулак и втянул голову в плечи. Он вспомнил, что хотел стать песчинкой в огромном мире, вспомнил свою погибшую маму, вспомнил младших сестрёнок и отца... Желание пришло само собой, появилось из ниоткуда в голове маленького мальчика, ни о чём его ни спрашивая. - Загадал? - Да! - Расскажешь? Тачи чуть качнулся вбок, проверяя плечом, рядом Йесон или нет. - Встретимся в следующей жизни? Я хочу тебя увидеть. А ещё ребёнку на секунду показалось, что небо разразилось искрами, которые брызгали из стороны в сторону. Они летали, стукались друг с другом и создавали понятный только им танец, неповторимый ярчайший в своей красоте и незабываемости. - Это Галактический дождь? – пальцы Йесона ещё крепче сжали чужую ладонь, хотя казалось, крепче уже некуда. - Ты видел? - Ты мне показал. *Пянгу - традиционная корейская игра. Правила: нужно взять монету, завернуть ее в бумагу и прикрепить перья, получившуюся игрушку можно пинать. Цель игры - удержать предмет в воздухе максимально долго. В игру могут играть до 4-х человек, пинать нужно в направлении: на север - на восток - на запад - на юг - на север. **У больных эпилепсией явление «дежавю» бывает гораздо чаще, чем у здоровых людей.