Galactic rain.

Рекомендую читать под: Anthony Neely - Afterwards Fish Leong - Unfortunately, not you Anthony Neely - Dear Death "Амнезию придумали дураки," - мелькнуло в голове у Сонмина. Он ухватился кончиками пальцев за эту мысль, но, обжёгшись, резко отпустил и потерял. Думалось о Йесоне и о том, что в его голове остались какие-то крупинки памяти из той прошлой жизни, в которой он был слепым. И было странно осознавать, что сейчас это всё не более чем какой-то, местами дурной, а местами тёплый и нежный, сон. Вспомнились слова матери: "Не верь глазам, верь воспоминаниям". Ли хмыкнул и положил ладони на колени. Подбородок магнитом подтянулся к груди, и парень почувствовал, как мелко дрожат пальцы, сжимающие ткань брюк. Вдыхал тяжело, словно сквозь толстый слой ваты. Выдыхал ещё медленнее и оглушительнее. Чем громче звуки вокруг – тем быстрее отпустит наваждение. Воздух свинцовыми пластинами навис над Ли и давил на него, вытеснял из мира, словно тот и не должен тут быть. - Всё верно, - кивнул Сонмин и, подняв голову, сощурился. Перед глазами мутнело от боли в теле, и темнота постепенно наваливалась на него. Постепенно директор приюта перестал видеть что-либо перед собой, а в голове яркой вспышкой пролетела картинка из прошлого. Вспомнилась мама, единственная мама на оба его воплощения. Никакого силуэта и черт лица: всё, что Сонмин помнил о ней, концентрировалось в ее тонких запястьях, за которые она изредка давала подержаться мальчику. От них пахло молоком и травой… Границы изображения внутри выцвели, а затем и сама картинка померкла, и Ли, щурясь, посмотрел перед собой. Он не думал, что если Йесон вспомнит об их прежней жизни, то всё станет хорошо: приступы со зрением вряд ли прекратятся, и на ноги он уже никогда не встанет. Но разве попытаться сделать хоть что-то будет преступлением? Он почти не надеялся на то, что этот взрослый мужчина вспомнит о том, что когда-то был корейским мальчиком из далёкого тысяча девятьсот одиннадцатого. Но кто запретит ему попытаться?.. Мимолётность желаний времени, что пытается сейчас течь сквозь призму человеческого сознания, всегда пугала Сонмина. Тогда, когда он себя чувствовал собой, глобальность мира поражала красотой. И это была огромная, необъятная красота, обхватывающая весь мир и каждого в нем. Тогда, в тысяча девятьсот одиннадцатом, он видел, как эта красота падала с неба, и чувствовал, что его жизнь зарождалась в тот момент – рядом с Йесоном, когда их руки были совсем близко и держались друг за друга. Говорят, что самые яркие воспоминания из прошлой жизни становятся мечтой для настоящей. Говорят, что человек никогда не забудет тёплых рук человека, ласкающих его, если был собакой с трепетным хозяином. Ли Сонмин знал это и собирался воспользоваться. Март выдался на удивление тёплым, и вода в море, скорее всего, не такая ледяная… Чуть двинувшись вперёд, директор поднял глаза на потолок, по которому с другой стороны сновали конкурсанты и знаменитости. Пелена спала, и зрение прояснилось. Снова и снова ощущение возвращения к осточертелой жизни приходило вместе с яркостью красок окружающего мира. Хотелось остаться там – в затуманенной ирреальности прошлого, но это было невозможно, потому что басы создавали заметную вибрацию, и это чувствовалось даже в мёртвых ногах. Чуть оттолкнуться, чтобы помочь себе передвинуться – привычно и немного больно, хотя боль уже давно притупилась и не чувствовалась нигде: ни в ногах, ни в сердце. *** В голове было шумно. Йесон не хотел пить спиртное, но сам не заметил, как влил в себя грамм пятьдесят жгучего виски, непредусмотрительно оставленного в холодильнике гримёрной. Немного, но нервозность и голодный желудок сделали своё дело, и сейчас вокалист смотрел на себя в зеркале и видел мальчика. Темноволосого, с узкими глазами и длинными ресницами, пухлощёкого и измазанного в мокром песке. Что-то ему подсказывало, что ему кто-то врёт: либо глаза, либо зеркало, либо он сам себе. Сколько ему лет? Почти тридцать, как по паспорту, или меньше? Внутри было пусто (хотя Чонуну казалось, что он сам так думал, а вокруг него на самом деле миллионы людей). Кто-то крикнул громко: - Ким Чонун! Через семь минут за кулисы! Выступление с Чо Кюхёном! Информация туманом осталась висеть в гримёрной, так и не дойдя до адресата. Вокалист упорно разглядывал себя в зеркале, удивляясь тому, какая нежная у него кожа. Детская. На столике рядом с ним стояла бутылка с остатками виски на дне, и непонятно было: то ли это Йесон всё выпил, то ли так и было. - Родители не слепые, - едва ли не по слогам проговорил вокалист. – И Чонджин тоже не слепой. Рёук не слепой. И Кюхён. Никто не слепой. Почему тогда меня так тянет к слепым? - Чо Кюхён, мелкий дьявол, быстро на сцену! Непонятно чей голос непонятно откуда. Чонун очнулся, пару раз моргнул и, посмотрев на себя в зеркало, поправил причёску. Волосы слегка растрепались, и подводка потекла. Плевать, времени, кажется, нет почти совсем. Одним рывком на сцену… *** 1911 год. Май. Это было немного грустно и странно - видеть перед собой темноту. «В темноте нет ничего хорошего», - уверенно говорила Йесону мать, а отец недовольно кивал и спорил: «Ничего, вырастим из него охотника, он ничего бояться не будет». А мальчик боялся. Не темноты, а неизвестности, которую сам называл темнотой. Рядом, кажется, не было никого, а хотелось, чтобы был хоть кто-то. Хоть кто-то конкретный. Тачи. Подняться с места, как оказалось, не было сил. Йесон пытался хотя бы дёрнуться, но не удавалось. Тогда мальчик перестал двигаться и просто расслабился. Стало тепло. Где он сейчас находился – неизвестно. Это было похоже на безграничный тёмный сон. Едва слышные крики разных людей разносились по неопределённости, но звуки были настолько глухи, что это больше походило на треск горящих поленьев среди хвойного леса. На мгновение ему показалось, что он видел огромного дракона. У него была тёмно-серая чешуя, похожая на стальную броню, и совсем маленькие крылья. Такое ощущение, что их кто-то обрезал. Дракон смотрел своими изумрудными глазами в небо и тянул не покрытую стальными чешуйками шею вверх. Он топтался на месте, и, казалось, вот-вот был готов взлететь, но что-то его останавливало. - Лети! – шёпотом крикнул Йесон, но его голос растворился в пустоте. – Лети! Лети! Лети! Звуки не появлялись, только пустота вокруг мальчика едва вибрировала и заставляла его волосы шевелиться. - Лети!!! – настолько громко, что засаднило горло, а в голове ещё надолго остался отзвук своего же глухого голоса. Дракон опустил голову и медленно, будто нехотя, всем телом развернулся к мальчику. Вознёс свои изумрудные глаза на него и замер. «Что?» - хотел спросить он, но не спросил. - Лети… - гораздо менее уверенно повторил Йесон и опустил взгляд вниз. Смотреть в глаза этому старому и мудрому дракону было страшно: он знал слишком много, чтобы слушаться простого мальчика. Звон стали на всё необъятное пространство. Йесон резко поднял голову. Всё, что он увидел – белеющего в дали летящего дракона. Огромные крылья протирались на несколько сотен километров, поэтому казалось, что этот стальной дракон – и есть весь мир. - Проснись, Йесон… И в этот момент мальчик понял, что он тоже сможет выбраться отсюда, как и этот дракон. *** 2013 год. Март. «Чо Кюхён! Чо Кюхён!..» - скандировали со всех сторон. Яркий океан фанаток, проснувшихся после выступления других айдолов, бушевал и в буквальном смысле штормил. И, несмотря на то, что энергия была направлена совсем не на него, а на донсэна, Чонун тоже получал её, подобно вампиру, ворующему кровь из своей живой жертвы. Волнения не было. Вокалист слышал музыку, пытался слушать её, но не выходило. В голове стоял шум прибоя и голос Ли Сонмина, спрашивающего о том, как он относится к слепым. И от этого было особенно пусто – только энергия и желание поскорее выступить, чтобы вылить эту энергию куда-нибудь извне. Голос слегка дрожал с непривычки: с первого раза сложно озвучить такой зал. А ещё Йесону казалось, что рядом с Кюхёном он совсем низенький и выглядит не как человек с «творческим голосом», а как бэк-вокалист. Вступать после него было немного неприятно, но подстраиваться под такого опытного певца было удобно и легко. А затем выстраивался лёгкий унисон, быстро расходившийся в стройное двухголосье. Петь было хорошо. Как всегда. Ким Чонун ждал совсем не этого. *** Сонмин боялся выходить в самую толпу. Подниматься в вип-ложу ему не хотелось, да и вряд ли кто-нибудь смог бы ему помочь. Директор сидел в гримёрной и смотрел сквозь стекло бутылки из-под виски в окно. Солнечный свет отражался от гранёных стенок и, преломляясь, оставался в воздухе тончайшей радугой, неподвластной человеческому зрению. Ли её видел и думал, что она очень несчастна: быть такой красивой, но невидимой. Совсем недавно тут был Йесон, и он пил. Директор отчего-то это чувствовал. А ещё он чувствовал, что вот-вот вокалист, странный мальчик из прошлого, приютивший его - тогда ещё Тачи - войдёт в эту комнату. И он ждал. Он бы не смог смотреть, как Йесон поёт, потому что знал, какое воздействие может оказать голос этого парня на него, Ли Сонмина. Это будет слишком сложно – видеть его в момент, когда он самый настоящий и самый естественный. Ли Сонмин слишком хорошо знал нынешнего Ким Чонуна, а Йесона помнил лишь пепельными остатки своей памяти. Настоящий Чонун мог вызвать слишком сильные воспоминания про того Йесона… Директор опустил глаза, нашарил рукой в кармане мобильный и быстро набрал номер: - Отвези меня на моё место, пожалуйста. Побыстрее. *** Йесон не ощущал почти ничего, пока не почувствовал, как его прожгло. Огонь прошёл сквозь голову, опалил волосы, замер на губах и резко, словно обрываясь, опустился к ногам, опаляя всё тело. Голос едва не пропал, вокалист сбился с такта, и следующее движение вышло не так, как надо. Хореограф, казалось, сейчас мысленно проклинал его. «Сорвусь», - мелькнуло в голове парня, и он тут же мотнул головой. – «Ни за что». Жгло ужасно, и Чонун знал, отчего: среди зрителей теперь есть особенный человек. Захотелось спрыгнуть со сцены, прорваться сквозь толпу фанатов, растолкать всех и подняться на балкон, а потом… А что потом - непонятно. Шум. И сердце бьётся так быстро, что не успеваешь угнаться за ним. Басы ударяются о лёгкие, и вибрации остаются там, выжигая весь кислород. Дыхания не хватает. И мыслей, чтобы понять, что сейчас происходит - тоже не хватает. Всё разбивается на мелкие кусочки, когда Ким Чонун тонет во взгляде Ли Сонмина. Мелкие куски становятся атомами, тянущимися и отталкивающимися друг от друга с такой силой, что кажется, что весь мир сейчас разрушится. Когда Ли Сонмин отдаёт свой жар Ким Чонуну, становится совершенно ясно, что самым сильным желаниям определённо суждено сбыться. Когда Ким Чонун забывает сделать шаг вправо и вместо него идёт влево, разрывая зрительный контакт, всё встаёт на свои места. Кроме одного: алмазный замок в сознании Йесона даёт трещину. Историю можно повернуть вспять, если сильно того пожелать. Сорваться с места и снова бежать. Одним рывком со сцены и куда-то туда – к источнику своей боли.