Сто восемнадцать лет тому вперёд

Акааши настоял на том, чтобы Бокуто вернулся в постель — и тот после недолгих препирательств, в основном состоявших из гневных восклицаний «Я в порядке!», удалился, оставив Акааши наедине со сломанной и покорёженной машиной времени. Скрывая неконтролируемые зевки, Акааши решил начать с малого и прибраться в лаборатории. Уборка помогла бы расставить весь хлам в голове по полочкам, свыкнуться, подумать о том, что делать дальше, и просто сосредоточиться на чём-то другом, кроме будоражащих мыслей о том, что на самом деле произошло. С хламом на полу и подметанием осколков Акааши покончил через час, когда за единственным окошком в огромной комнате уже рассвело, и скупой солнечный свет проникал внутрь, отражаясь от латунных деталей. Акааши едва держался на ногах после бессонной, полной волнений и тревог ночи, но всё же сумел сообразить, что им с Бокуто всё же требуется поесть, и, собрав себя в огромный комок из нервов и раздражения, поплёлся вниз. Каково же было его удивление, когда, переступив порог маленькой и тесной кухоньки, он обнаружил на ней Бокуто. Огромный всполох ярко-синего цвета едва не смёл Акааши ураганом, врезавшись ему в грудь, после чего послышался громкий звон, и на пол перед Акааши приземлился медный поднос — по счастью, пустой. — Акааши! — Бокуто всплеснул руками и остановился в шаге от камина, на решётке которого стоял пузатый чайник с блестящими, натёртыми боками. — Ты вовремя! Я как раз собирался спросить, где у тебя ножи. — В ящике под лопатками, — опешил Акааши. И, опомнившись, дёрнулся всем телом: — Нет, постойте! Что вы здесь делаете? Разве я не отправил вас… — Пялиться в потолок, ну да, — кивнул Бокуто, на удивление живо снуя по маленькому, душному пространству. Загадочная рубашка с короткими рукавами прилипла к его спине, по которой наверняка градом струился пот. — Но я же не могу валяться на твоей кровати, пока ты сам приводишь дом в сносный вид после моего визита, правда? — Бокуто-сан… — Акааши сжал губы в тонкую полоску и решительно выхватил у Бокуто огромных размеров кухонный нож, которым тот, кажется, намеревался разделывать хлеб, невесть сколько пролежавший у Акааши на столе. — Именно это называется гостеприимством. Вся забота о госте ложится на плечи хозяина. В данном случае вы мой гость, так что… — А гости у вас всегда задерживаются на пару недель, может, больше? — хмыкнул Бокуто, скосив взгляд на чайник. Акааши глубоко задумался, и Бокуто развёл руками: — Акааши, давай честно, сколько времени мне придётся торчать здесь, пока ты будешь чинить машину? Он пристально смотрел на Акааши, своим взглядом, по существу, не оставляя ему выбора. — Месяц — в лучшем случае, — буркнул он, не в состоянии выдерживать этих глаз-прожекторов. Если у Кенмы взгляд будто тонкой иглой аккуратно проникал Акааши под кожу, то Бокуто, кажется, ничуть не стеснялся раздевать его одним движением ресниц. — И весь этот месяц я должен пластом лежать на кровати и не двигаться? — Я… не знаю, — Акааши заметно растерялся. — У меня почти не бывает гостей. А если и бывают, то надолго не задерживаются. Полагаю, вы можете считать себя полноправным домочадцем — на этот месяц. Однако бросаться на кухню через час после того, как вы пришли в себя, да ещё и в незнакомом доме… в незнакомом столетии… — Ну, да, у вас тут чудно́, — пришлось признать Бокуто, который, Акааши готов был поклясться, все свои открытия совершал методом тыка и полагался больше на удачу, чем на здравый рассудок. — Ни электрической плиты, ни холодильника, ни микроволновки, ни кофеварки, ни даже обычной зажигалки. Но я освоился. Вот, поставил чайник. Не знаю, правда, зачем, чая я так и не нашёл, но зато у нас будет… хм… кипяток. Акааши вздохнул — «боже, за что мне всё это». Затем вздохнул ещё раз — «нет, правда, за что». И, повертев в пальцах нож, принялся нарезать хлеб — бесполезное занятие, если учесть, что он был чёрствым и даже с лёгким налётом плесени, но Акааши необходимо было чем-то себя занять. — Чай есть у Куроо, — сказал он, не поворачиваясь. Бокуто, судя по звукам, стал активно обшаривать навесные шкафчики в поисках чего-то съедобного и переспросил: — Куроо? — Мой дом стоит на земле, которая принадлежит ему, — кивнул Акааши, продолжая пилить хлеб. — Там в полке должна быть крупа, возьмите, на завтрак будет хотя бы каша. Куроо владеет особняком, его видно из окна, и… — он внезапно помрачнел, — будет лучше, если он не узнает о вашем существовании. — А? — Бокуто замер у распахнутого шкафчика. — Почему? — Потому что никто, — нож стукнул по доске, — ни одна живая душа не знает о том, что творится у меня в доме. Если вы скажете, что путешествуете во времени, вам мало того, что никто не поверит, мало того, что будут насмехаться, так ещё и отправят в дом для душевнобольных. Вместе со мной. Акааши покривил душой — всё же Кенма догадывался о том, что Акааши здесь делает, да и Куроо ни в коем случае не признал бы его сумасшедшим, слишком дорожил им и услугой, которую Акааши ему оказал. И всё же… — Чем меньше людей будет знать о том, что вы здесь, тем лучше, — подвёл итог Акааши. Он бросил пилить хлеб и повернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Бокуто с видом триумфатора сдёргивает чайник с каминной решётки и выливает воду в медную кастрюльку. Лицо у него при этом было настолько сосредоточенное, будто он ремонтировал крайне сложный механизм. — А? — снова спросил Бокуто, заметив, что Акааши на него смотрит. — О. Ну, да… конечно. Если уж мне подфартило, — он произнёс новое непонятное слово таким тоном, что Акааши так и не смог определиться с его значением, — попасть в девятнадцатый век, так я, разумеется, не буду и носа высовывать из этого дома. Акааши приподнял бровь: — А вы хотите взглянуть на Город? — Разумеется, хочу! Акааши, я, блин, родом из две тысячи семнадцатого, я никогда не видел город вроде вашего! — Бокуто вскинулся, едва не опрокинув на себя содержимое кастрюльки. Акааши сжал зубы и поспешил ему на помощь, отбирая овсяную крупу, которую он едва не рассыпал, описав баночкой в воздухе широкую дугу. — В нашем Городе совершенно не на что смотреть, — сдержанно сказал он, потянувшись к камину. — Он грязный, разросшийся, как муравейник, смердит канализационными отходами и выпускает в воздух столько дыма и пара, что там совершенно нечем дышать. Поверьте, на такое вы хотите посмотреть в последнюю очередь, — Бокуто открыл было рот, и Акааши вскинул бровь: — И потом, разве не вы пару часов назад паниковали из-за того, что опасались заболеть тифом? В Городе ваши шансы подхватить заразу существенно повысятся. Это возымело ожидаемый эффект: Бокуто нахохлился, сжал губы и сердито буркнул: — Ладно, я посижу здесь. «Пока что», — так и говорил его задумчивый взгляд. Успев составить о Бокуто определённое мнение, Акааши не удивился бы, узнав, что в голове он уже вынашивает планы по осмотру территории — и даже наденет защитный костюм, если сильно приспичит. Однако Акааши не стал ему мешать и, водрузив кастрюльку с крупой обратно на решётку, выпрямился посреди кухни. — Я… могу сходить за чаем, — предложил он, — у меня всё равно почти не осталось продуктов, следует попросить свежего хлеба и, если Тсукишима согласится, заказать немного молока из Города… — Тсукишима? — спросил Бокуто. — Кто-то вроде эконома у Куроо, — ответил Акааши, с сомнением закусив губу. Эконом… отличная подмена слову «любовник», особенно учитывая, что Тсукишима виртуозно совмещал в себе оба этих понятия. — Забота о продуктах лежит на нём. Он ездит за всем в Город — мы живём на отшибе, а потому кому-то приходится. Но вам лучше не встречаться. — Конспирация, — важно кивнул Бокуто, — понимаю. Акааши позволил себе улыбнуться уголком губ: — Не только. У Тсукишимы склочный характер. Познакомить вас с ним — и выйдет взрыв похуже моего. Хотя и Куроо недалеко от него ушёл, если быть до конца честным. Акааши не любил сплетни. Но предупредить Бокуто об обитателях соседнего особняка стоило — хотя бы на случай, если один из них заглянет в гости. Учитывая излюбленную привычку Кенмы незаметно возникать будто бы из-под земли, Акааши трудно было представить, что ему удастся незаметно продержать Бокуто у себя в доме весь этот месяц — в лучшем случае — и так же незаметно отправить его назад в свой век, после чего с чистой совестью продолжать эксперименты, но можно было хотя бы попытаться. Бокуто выглянул в окно напротив камина — оттуда как раз было видно правое крыло особняка, — и повернулся обратно к Акааши: — В таком огромном доме живут всего два человека? Это нормально? — Три, на самом деле, — едко улыбнулся Акааши. — Это нормально, особенно для такого уединённого места, как это, хотя чаще, разумеется, в особняках живут целыми семьями со штатом прислуги. — А кто третий? — Кенма, — Акааши помрачнел и нервно скомкал тряпку, служившую ему кухонным полотенцем. — Он… они с Тсукишимой, наверное, разделяют обязанности… Кенма подменяет Куроо прислугу и друга. Это долгая история. «Пожалуйста, не заставляйте меня её рассказывать», — мысленно продолжил Акааши, сжав тряпку в пальцах ещё сильнее. Если сейчас резко дёрнуть в стороны — ткань с лёгкостью порвётся. Бокуто, к его чести, не стал ничего уточнять, только кивнул и через пару минут молчания задал новый вопрос: — Если у них там такой огромный дом, почему ты живёшь здесь? — Я там гость, не домочадец, — повёл плечами Акааши. — Для меня уже счастье, что Куроо позволил мне поселиться на его земле. Разумеется, он оказывает мне всяческую поддержку, но предпочитает не заглядывать сюда. Хотя мы часто встречаемся за ужинами. Бокуто покивал на каждое его слово и уставился в кастрюльку, где медленно варилась овсянка. Акааши не знал, сколько времени прошло — по ощущениям, несколько минут, и он уже собирался снимать кастрюлю с огня, — когда из коридора раздался негромкий стук. Мгновенно выйдя из прострации, Бокуто вскочил на ноги и сделал большие глаза. Акааши, прекрасно зная, что в такое время за дверью может стоять всего один посетитель, молча кивнул ему на широкую тумбу посреди кухни и выскользнул в коридор. Бокуто юркнул за тумбу, прижав колени к груди, и затаился, кажется, стараясь даже не дышать. Прекрасное решение. У Кенмы был невероятно чуткий слух. Акааши разглядел его светлую макушку с тёмными корнями — результат вечных экспериментов с волосами в молчаливых попытках подходить под нелепые стандарты Куроо — из маленького мозаичного окошка в двери ещё до того, как её распахнуть. Кенма стоял на пороге, переминаясь на своих механических ногах, и кивнул при виде Акааши. — Можно? — спросил он, не здороваясь; и, не дождавшись разрешения, шагнул за порог. Акааши на это только несмело хмыкнул, как никогда чувствуя, что такая фамильярность между ними сегодня не приведёт ни к чему хорошему. — Снова Куроо? — окликнул он Кенму, который стал в проёме на кухню, с любопытством принюхиваясь к содержимому кастрюли. — Ага, — кивнул Кенма, приняв свою любимую неестественно прямую, будто деревянную позу. — Тсукишима собирается в Город. Куроо интересовался, не нужно ли тебе что-нибудь, — его взгляд упал на чёрствый хлеб, который Акааши честно пытался нарезать, и Кенма хмыкнул: — Ясно. Начнём с булочной. — Спасибо, — пробормотал Акааши. — Если тебе нетрудно, мне нужно молоко, свежие овощи и… будет чудесно, если Тсукишима сможет раздобыть немного говядины. Кенма механически кивнул: — Конечно, — и шагнул в кухню. — И передай, пожалуйста, Куроо, — Акааши, чувствуя, как сердце пропустило один удар, схватил Кенму за руку, удерживая от нового шага в комнату и первой роковой ошибки за сегодня, — что я… был бы рад, если бы он согласился на ближайшей неделе совершить со мной поездку в Город. — Хм, — Кенма кашлянул, аккуратно изымая у Акааши свою руку, — передам, разумеется. С какой целью? — Мне нужны новые детали. И инструменты. «И, желательно, новая лаборатория». — Конечно, — Кенма повёл плечами, оглядев кухню. Акааши сжал губы, моля, чтобы он сделал шаг обратно к выходу, и аккуратно обошёл тумбу по кругу: Бокуто сидел под столешницей, скрючившись в три погибели, и смотрел на него круглыми глазами. Раньше, чем Акааши сумел что-то сказать, Кенма сунулся к камину: — Овсянка? И, разумеется, наткнулся взглядом на Бокуто. Секунду ничего не происходило: Бокуто пялился на Кенму с откровенным ужасом в глазах, Кенма щурил на него свои ярко-жёлтые фонари, непроизвольно сделав шаг назад, к камину; Бокуто вжался в тумбу спиной так, будто она была последним оплотом незыблемого на земле. — Это мой гость, Бокуто, — откашлялся Акааши, беря на себя ответственность за все возможные последствия, — Бокуто-сан, это Кенма. Я рассказывал о нём. «Только хорошее», — говорила его заискивающая улыбка. Акааши мог бы попробовать солгать Кенме, но его физическое состояние ничуть не скрадывало его проницательности — а Бокуто не был похож на человека, схватывающего немые знаки на лету. — Я не видел, чтобы к воротам прибывал омнибус, — с сомнением протянул Кенма, внимательно разглядывая Бокуто, который, кажется, едва сдерживался от того, чтобы не завопить в голос. — Бокуто-сан прибыл на железнодорожную станцию поздней ночью, — натянуто улыбнулся Акааши, подавая ему руку; Бокуто медленно поднялся на деревянные ноги, и Акааши быстро приложил палец к губам, снова поворачиваясь к Кенме. — Он хотел остановиться в Городе, в одной из местных гостиниц, но я предложил ему место у себя. Мы добирались пешком, багажа у него совсем нет, так что я не стал тебя утруждать… — Всё в порядке, — механически отозвался Кенма. И, склонив голову в лёгком подобии на дамский реверанс, подал Бокуто руку. — Рад познакомиться, Бокуто-сан. Добро пожаловать в… — он хмыкнул. — В Город. Бокуто, очевидно, под испытующим взглядом Кенмы понял, чего от него ждут, и осторожно пожал протянутую руку. Он отчётливо вздрогнул, вне всяких сомнений, ощутив холод металла, и поспешно уронил ладонь. — Спасибо, — брякнул он, улыбаясь так же натянуто, как Акааши пару секунд назад. — Я тоже… рад познакомиться. Акааши очень гостеприимный хозяин! — Правда? — деланно удивился Кенма; от того, что его лицо-маска при этом оставалось безмятежно-спокойным, Бокуто, очевидно, делалось не по себе. — Уверен, он… сделает всё, чтобы вам было комфортно. Но почему вы не уведомили Куроо о приезде гостя? Или хотя бы Тсукишиму. Куроо наверняка выделил бы ему комнату у себя. Акааши сморщился, постаравшись сгладить черты лица, и кисло пробормотал в сторону: — Не хочу обременять Куроо лишними заботами о своих гостях. — Я поговорю с ним, — пообещал Кенма. — Ни к чему вам ютиться здесь вдвоём. К тому же у Акааши, если мне не изменяет память, всего одна спальня… и одна кровать. Намёк в его даром что механическом голосе не расслышал бы только глухой. Акааши во второй раз за утро ощутил, как густо заливается краской, и переключил внимание на кастрюльку с давно закипевшей кашей. — Как пожелает Бокуто-сан, — прохрипел он в адрес овсянки. — Оу, — Бокуто откашлялся, явно вырывая себе лишние секунды на судорожное размышление, и пожал плечами: — Я бы, конечно, не отказался от собственной спальни, но мне нравится здесь. Спасибо за предложение. Акааши перевёл дух: ещё не всё потеряно. Бокуто вполне мог подбирать нужные слова, когда того требовала ситуация; совершенно другой вопрос — повёлся ли на это Кенма. — У вас необычная одежда, — доложил Кенма, ткнув пальцем в одеяние Бокуто. — Откуда вы, говорите, прибыли? — Я и не говорил, — Бокуто послал в адрес Акааши умоляющий взгляд, и тот быстро отрезал: — Из Индии. Бокуто-сан прибыл… из Индии. Там у всех необычная одежда, это своеобразный сувенир на память. — Что-то вы не выглядите загоревшим, — засомневался Кенма. — Простите мне мою бестактность, просто… — Ничего, на моей коже загар держится недолго. И в пути мне нездоровилось. По мере того, как Бокуто вживался в роль, к его виду возвращалась уверенность, но глаза продолжали насторожённо зыркать по всему телу Кенмы. Акааши не знал, как с этим обстояли дела в двадцать первом веке, однако что-то подсказывало ему: таких людей, как Кенма, Бокуто никогда не видел. — Долгая дорога делает своё дело, — подытожил Акааши. — Я настаивал на том, чтобы дать Бокуто-сану отдохнуть, а сам не озаботился даже завтраком. Так что… — О, конечно, — Кенма скользнул в сторону, позволив Акааши снять с огня кастрюлю, и своим обычным невыразительным тоном произнёс: — Я оставлю вас. Зайду позже, когда Тсукишима вернётся из города. Ещё какие-нибудь пожелания? Акааши переглянулся с Бокуто, который дёргано пожал плечами, и покачал головой: — Нет, спасибо. Кенма прищурился, но сумел кивнуть и покинул дом так же тихо и молча, как и вошёл, будто растворился в воздухе. Акааши, так и не сумевший до конца привыкнуть к этим таинственным исчезновениям, лишь выглянул в коридор, заметив в мозаичном окне двери удалявшуюся по тропинке фигуру Кенмы, и выдохнул. — Разумеется, нельзя было и надеяться, что ваш визит останется незамеченным… — начал было он, вернувшись на кухню, но Бокуто посмотрел на него с таким ужасом в глазах, что Акааши пришлось осечься. — Что? — Что с ним? — почему-то шёпотом спросил Бокуто, ткнув пальцем в сторону, куда только что удалился Кенма. — Он… он же почти робот! Это нормально? Акааши вздохнул. И, подвинув себе табурет, тяжело опустился на него, кивнув на соседний. Бокуто остался стоять и подчёркнуто сложил руки на груди, так что Акааши пришлось поднять голову. — Нет, — мягко сказал он, — это не нормально. Кенма… уникальный случай. Я никогда не видел, чтобы кто-то делал что-то подобное. У нас существует протезирование — когда вместо потерянной конечности, части тела и в редких случаях даже внутреннего органа его заменяют на механический протез. Это абсолютно безопасно — несколько болезненно, да, но безопасно. Механизм функционирует так же стабильно, как утерянная часть тела, разве что требует больше ухода и тщательного… — Я понял, — с расстановкой произнёс Бокуто, кажется, едва унявший дрожь в кончиках пальцев. — Но что с Кенмой? — Кенме не повезло, — опустив голову, сообщил Акааши своим коленям. — Не люблю сплетни, но лучше, если вы узнаете это от меня, чем накинетесь с бестактными вопросами на него. Бокуто задохнулся: — Я и не думал быть бестактным!.. — Хорошо, — Акааши устало выдохнул и помассировал холодными пальцами виски. — Несколько лет назад, когда я утратил из-за долгов своё жилище в Городе, а Куроо милостиво согласился предоставить мне дом на его земле, здесь случился пожар. Левое крыло особняка сгорело по недосмотру тогдашней кухарки, его до сих пор отреставрировали не до конца — и Кенма попал в огонь. Он находился в ужасном состоянии, когда Куроо собственноручно вытащил его из-под обвалившихся досок. Врачи в Городе говорили, что он умрёт, что шансов почти нет. Бокуто смотрел на него широко распахнутыми глазами: — И ему сделали… — Это моя работа, — убито признался Акааши. Пускай это были не те вещи, которые можно и нужно рассказывать почти незнакомцу, но лучше и правда так, чем потом любопытствующий Бокуто будет по кусочку вытаскивать сведения из самого Кенмы. — Я сделал из Кенмы почти автоматона. Спас ему жизнь, да, но… мне всё время кажется, что я мог сделать и лучше. Так, чтобы ему не пришлось переживать об этом. Он этого не показывает, но на самом деле считает себя… не таким, как мы. Я даже не знаю, когда он в последний раз выбирался за ворота особняка. Ещё до пожара, наверное. Акааши вдруг обнаружил, что поверх его холодной ладони лежит широкая ладонь Бокуто, и поднял на него растерянный взгляд. — Всё в порядке, — сказал Бокуто, будто это было само собой разумеющимся. И, с кряхтением присев на корточки, неловко приобнял Акааши за плечи. — Ты спас ему жизнь, разве не это главное? Акааши судорожно вздохнул. «Вы здесь не очень любите объятия?» — пришли ему на ум слова Бокуто. Он сжал губы, а затем ткнулся Бокуто лбом в плечо. Его похлопали по спине, и Акааши глуховато признался: — Просто иногда мне кажется, что Кенме не хочется жить вот так. — Только не надо себя винить, ладно? — ободряюще шепнул Бокуто, пристроив свой подбородок на макушке Акааши. — Ты сделал всё, что мог. Акааши, я нюхом чую, — тот безнадёжно усмехнулся, — что ты гениальный изобретатель. Ты сможешь сделать так, чтобы Кенме не пришлось мучиться из-за этого. Пока ты не позволил ему умереть — и… лучше так, чем думать, что ты мог что-то изменить, верно? Акааши покачал головой. Куроо как-то сказал ему, что он учёный-идеалист, которому никогда не будет достаточно конечного результата, если он не будет совершенным. Акааши был с ним согласен, но как объяснить это вечное стремление к недостижимому Бокуто? — Прости, — вдруг усмехнулся Бокуто, продолжая похлопывать Акааши по спине. Он был удивительно тёплым, даром что шнырял по кухне чуть ли не нагишом. — Я не очень хорош в ободряющих речах, — он помолчал и немного изменившимся тоном спросил: — Так бы сказали у вас в девятнадцатом веке? — Да, — безнадёжно усмехнулся Акааши, — именно так. Он отсчитал в уме десять секунд и мягко потянулся назад, от Бокуто. Тот позволил Акааши выскользнуть из своих объятий, недоумённо покосился на собственные ладони, будто они принадлежали не ему — а может, он боялся увидеть на них металлический блеск, — и пробормотал: — Овсянка, Акааши. — Да, — дёрнулся тот, — овсянка. Завтрак. Конечно. Если вы не очень голодны, можем подождать Тсукишиму… Хотя нет, он вернётся только к обеду. Достаньте тарелки, пожалуйста. Когда Бокуто с преувеличенной аккуратностью выудил из шкафа посуду, Акааши порадовался, что не выбросил казавшийся ему бестолковым сервиз, который подарил Куроо: ему самому хватало всего одной тарелки, вилки и стакана. Стоило ему вскользь упомянуть этот факт, пока Бокуто расставлял посуду на небольшом столе в углу, как у него округлились глаза: — Тебе здесь совсем не одиноко? — Нет, пока у меня есть лаборатория, — улыбнулся Акааши, хватая в руки плошку с овсянкой. И, тут же отдёрнув пальцы от горячей посуды, потянулся за тряпкой с другого конца тумбы. — Бокуто-сан, одиночество сильно преувеличено. Пока вам есть чем заняться, вам не нужна компания. К тому же не стоит думать, что я живу здесь затворником: ко мне заглядывает Кенма, и Куроо… да. Он со стуком опустил овсянку в центр стола, протянул Бокуто салфетку, который повертел её в руках и спросил: — Что — Куроо? Акааши отнял у него деревянную ложку, которой Бокуто собирался заполнять свою тарелку самостоятельно; он на это вздёрнул бровь, но смолчал, позволив Акааши пользоваться правами хозяина. — Куроо опасается за моё психическое здоровье, — чуть грубее, чем стоит, сообщил Акааши. — Вычитал, что такой образ жизни сводит людей с ума, и теперь под разными предлогами приглашает меня на ужины к себе. К слову, я бы на вашем месте не строил каких-то планов на сегодняшний вечер. Он произнёс это — и ощутил, как его сердце упало куда-то в область живота. — Проклятье, — прошипел Акааши, сжав горячую плошку в руках. Бокуто покосился на него и аккуратно её изъял, вернув обратно на стол. — Что-то не так? — поинтересовался он. — Куроо наверняка заинтересуется приезжим гостем из Индии, — с упавшим сердцем произнёс Акааши. — Вам не отвертеться. Если за пятиминутным разговором Кенма не заподозрил, что с вами что-то не так… — «и то не факт», — подсказал ему паршивый голосок в голове, — то за долгим ужином у вас не останется и шанса. Бокуто прекратил дуть на овсянку в своей тарелке и поднял взгляд. — Так расскажи ему правду, — предложил он таким тоном, будто это было столь же очевидно, как и то, что Земля круглая. — Разве ты не доверяешь Куроо? Вдруг он поможет? Акааши нахмурил брови и уселся за стол напротив Бокуто, который беззаботно помахивал ложкой с таким видом, словно и правда не видел в этом ничего такого. — Бокуто-сан, ни к чему обременять Куроо нашими проблемами, — вздохнул он. — Да? А я хочу его обременить, — сообщил Бокуто. — Я звучу как эгоист, но он, судя по всему, богатый и всё понимающий — не знаю, как с этим у вас, а у нас таких раз-два и обчёлся. Акааши излишне злобно ткнул ложкой в свою тарелку: — Вы предлагаете воспользоваться добротой Куроо, чтобы вовлечь его в вашу спасательную операцию? — Именно так, — расцвёл Бокуто. — Исключено, — Акааши царапнул ложкой дно тарелки, — я не имею такого права. В своё время я оказал Куроо услугу, и он до сих пор считает, что должен мне, но это не может длиться вечно. Он в состоянии предоставить вам свободную комнату и даже сделать вас своим гостем в обмен на компанию — он такое любит. Но рассказывать ему о том, что на самом деле вы путешественник во времени… — у Бокуто сделалось странное лицо, и Акааши примирительно вздохнул: — Давайте с этим повременим. — Это был каламбур? — фыркнул Бокуто в тарелку. — Что? — Ты сказал «повременим». А я путешественник во времени, — Бокуто расплылся в глупой улыбке, подцепляя ложкой овсянку. — Это шутки, основанные на игре слов. — Да, — сухо усмехнулся Акааши, — разумеется. Ешьте, Бокуто-сан. Потом я постараюсь подобрать вам одежду, которая… более соответствует нашему времени. Если это будет возможно. Он с сомнением смерил взглядом внушительную фигуру Бокуто, которому пришлось бы из двух жилетов Акааши сшивать один, и тот дёрнул своё ярко-синее нечто за рукав: — Сменить мою футболку? — Сменить вашу… футболку, — кивнул Акааши. — Вот как она называется? А ваши… штаны… — Джинсы, — фыркнул Бокуто, которого неведение Акааши порядком позабавило. — Чёрт, Акааши, у нас такую одежду носят абсолютно все! На улице, дома… — У вас нет различий между домашней одеждой и выходной? — поднял брови Акааши, на что Бокуто покачал головой: — Не-а. А у вас?.. Акааши подавил смешок: — Просто подождите, пока Куроо не покажет вам свой гардероб. А теперь, ради всего святого, ешьте. — Ты сам начал расспрашивать меня об одежде! — И ещё о многом расспрошу, — кивнул Акааши, подвигая Бокуто тарелку. — Между нами разница в целое столетие, уверен, нам будет о чём поговорить. А до вечера мне предстоит сделать из вас благовоспитанного джентльмена нашего времени, так что, пожалуйста, перестаньте держать ложку так, будто собираетесь ткнуть ею кого-нибудь в глаз. Бокуто, нахмурившись, крутанул ложку в пальцах и выжидающе воззрился на Акааши: — Так? Тот снова вздохнул, выпрямился на табурете и примирительным тоном предложил: — Давайте начнём со столового этикета.