Едкая горечь от безысходности и полного непонимания ситуации, исходящая от сердца, кажется, бежит даже по венам, заполняя весь организм неприятными эмоциями, и впитывается так глубоко, что под ядовитым воздействием находится даже душа.
Резко захлопываю дверь, желая вырвать ее с корнем и устроить адский шум, чтобы он наконец-то понял, как сильно мне больно. Безжалостно расплетаю аккуратную косу, не замечая, что выдергиваю шпильки и маленькие украшения вместе с каштаново-рыжими волосами. Изнутри буквально вырывается неприкрытая злоба, смешанная с разочарованием и всепоглощающим отчаянием.
Для чего нужно было устраивать весь этот спектакль?
Создавалось ощущение, будто меня специально позвали на этот бал, чтобы я увидела того, кто сотворил с моей семьей такое, а потом садистски издеваться над моей беспомощностью и горем. Слова Зеро, которые эхом продолжали отдаваться в ушах, казались явным доказательством моих гипотез.
Безусловно,
он решил поиздеваться надо мной.
Возможно, если бы я немного подождала и успокоилась, то поняла бы истинную причину его поступков. Более того, даже в таком обозленном состоянии я осознавала, что спонтанные действия и слова не приведут ни к чему хорошему, ведь все, что я делаю и говорю сейчас — влияние негативных эмоций.
Но я не могла избавиться от необузданной агрессии.
Не выдержав одолевших меня эмоций, вскрикиваю, сердито ударяя ногой кровать. Не чувствую боли от достаточно сильного удара и от этого злюсь еще сильнее. Утираю руками слезы, которые сейчас кажутся мне чем-то отвратительным и неправильным.
— Успокойся, — неожиданно слышу позади себя холодный, едва ли не отстраненный голос. Резко оборачиваюсь, встречаясь с пристальным лавандовым взглядом. Глаза вошедшего на секунду сужаются, разглядывая меня.
— Серьезно? — мой голос слышится таким же холодным и, на удивление, безгранично спокойным.
Плотно сжимаю губы, ощущаю что-то колющееся во рту. Замираю на мгновение, а потом медленно накрываю губы ладонью. Уничтожающая все вокруг ярость стремительно отступает, когда я обнаруживаю острые клыки, неприятно царапающие полость рта.
— Да, — спокойно отвечает охотник, а я с некоторой паникой смотрю на него. Тем не менее, во взгляде Зеро нет ничего, похожего на обыденное желание охотника убить молодого вампира. Различаю лишь толику отвращения, просачивающуюся сквозь остальную смесь непонятных мне эмоций, — не хочу, чтобы ты разрушила этот дом больше, чем это сделал я, — пожимает плечами и проходит вглубь комнаты, присаживаясь на кровать.
— Как это убрать? — растерянно спрашиваю, ощущая небольшое жжение в глазах.
— Расслабься, — парень вздыхает, — подумай о хорошем.
Отпускаю в сторону юноши гневный взгляд.
— Издеваешься?
— Понимай как хочешь, — говорит с усмешкой, что полностью подтверждает мой вопрос. Чувства возмущения и нескрываемого удивления помогают мне немного отойти от негативных мыслей.
И тогда клыки исчезают, будто их и в помине не было, словом, как и жжения в глазах.
Несколько раз провожу языком по ровному ряду зубов, а потом, приоткрываю рот и дотрагиваюсь указательным пальцем до своих естественных клыков. Все в порядке. От этого я облегченно вздыхаю.
Слабый прилив радости окутывает меня от осознания того, что приступ вампиризма, или как это называется, прошел. До меня не сразу доходит, что следовало бы задать Зеро вопрос, откуда он знает о самоконтроле, но, когда решаюсь, парень тут же меняет тему, будто догадался о моем интересе.
— Скоро мне придется дать тебе таблетки.
— Таблетки?
— Чтобы облегчить и временно утолить жажду, — меня начинает тошнить от этих слов, — не хочу чтобы ты набросилась на меня посреди ночи, — добавляет охотник с явным отвращением, и я разделяю его чувства.
— То есть, мне не придется пить кровь? — спрашиваю, снова проводя языком по зубам, дабы убедиться, что я все еще похожа на человека.
Сама мысль о том, что когда-то мне придется пить людскую кровь, чтобы просто как-то существовать, вот уже много дней не давала покоя. И сейчас, когда этот эксперт в отношении вампиров говорит мне о том, что есть какие-то таблетки, способные утолить жажду, в моем сердце поселяется крохотная надежда. Что, если…
— Временно. Ты не сможешь держаться на них все время. Это все равно, что есть сырую землю дабы утолить голод.
Меня передергивает, и я сажусь на кровать, осознавая, что былая агрессия почти сходит на «нет». Но обида на охотника и разочарование в нем так быстро не улетучиваются. Теперь уже бесшумно продолжаю удивляться тому, как он спокойно может сидеть рядом со мной на кровати, зная, что я узнала о своем личном губителе? Как он может сидеть рядом со мной так непринужденно, когда я на его глазах только что фактически обратилась?
Разве он не испытывает желание убить меня?
— Разве ты не должен хотеть убить меня? — хмуро спрашиваю спустя несколько секунд молчания.
— Разве я должен показывать это? — отвечает вопросом на вопрос, бесстрастно косясь в мою сторону. От полученного взгляда меня вновь передергивает, и я невольно утираю давно высохшие слезы, от которых остались лишь еле заметные дорожки и красные глаза.
— А, поняла, — с моих губ срывается немного истерическая усмешка.
Охотник все еще не отводит взгляда, а вот я начинаю изучать глазами пол. Количество вопросов в голове не уменьшается, а, кажется, начинает расти в геометрической прогрессии. На секунду ловлю себя на мысли, что хочу лишь оставить все и начать жизнь сначала, но скорейшие воспоминания о близких разжигают желание мести с новой силой.
— Моя жизнь больше не будет прежней, — констатирую, на что собеседник отвечает молчанием. Смириться с этой мыслью у меня все еще не получается, — я никогда больше не потренируюсь с братом, а мама не приготовит любимое вишневое желе, — ощущаю, как с каждым словом, мой голос становится все менее эмоциональным. Вспышка гнева прошла, растворяясь в пучине былой безысходности, — папа не отчитает за очередную неудачу, и я никогда не стану выдающейся охотницей. В будущем вряд ли я даже смогу носить собственное имя по причине моей «смерти».
Зеро молчит несколько секунд, отчего у меня складывается ощущение, будто он и не услышал сказанное. Хотя я и не могу утверждать, что произнесенные слова были сказаны с надеждой получить ответ. Но я надеялась на долю поддержки, пусть и от самого незнакомого мне человека.
— Фактически ты еще не признана мертвой.
— Но буду. По истечении срока поисков, все посчитают меня пропавшей без вести, а как следствие — умершей.
Снова молчание, которое на этот раз растягивается на долгие минуты. Тем не менее, оно совершенно не доставляет дискомфорта и не кажется неловким. Просто каждый думает о своем. Можно ли подобное поведение назвать поддержкой? Я не знаю. Но на душе определенно становится немного теплее от простого осознания — я не одна.
Я не хочу больше быть одна.
— Мои родители тоже погибли от руки вампира, когда мне было одиннадцать. Еще у меня был брат-близнец, — неожиданно разрывает молчание охотник, а я вздрагиваю от спонтанного признания. Судя по выражению лица Зеро, к которому я стремительно повернулась, слова слетели раньше, чем он успел себя остановить.
Как бы мысленно давая себе подзатыльник, парень со вздохом прикрывает глаза, утыкаясь нижней частью лица в сцепленные в плотный замок руки. Неотрывно смотрю на него, ощущая смешанный поток эмоций, включая чувство вины и понимания. В сознании появляется картина моей недавней истерики, за которую мне становится стыдно.
Я ведь никогда не задумывалась о его чувствах.
Никогда не интересовалась его историей, принимая его странную заботу за должное. Ощущение отвращения к себе, теперь еще и как к человеку, снова одолевают меня. Все это время я настолько была погружена в свое горе и желание отомстить теперь уже известной мне персоне, что не могла думать ни о чем другом.
Могу ли я судить о том, что наши истории похожи?
— Прости, — отвожу взгляд, упираясь им куда-то в стену, словно прошу прощения у нее, — я вела себя слишком эгоистично, — признаюсь.
В груди возникает непреодолимое желание обнять юношу, но что-то мне подсказывает, что не стоит. По крайней мере, он не создает впечатление человека, мирящегося с жалостью к себе и прочими подобными чувствами.
Теперь я знаю причину его холода?
— Давай без этого, — говорит с грубым раздражением и, судя по его поменявшейся позиции, намеревается встать, вновь оставив меня одну в четырех проклятых стенах.
— А что с твоим братом? — задаю вопрос раньше, чем вспоминаю, что Зеро упоминал брата в прошедшем времени. Мысленно корю себя, хотя ответ, на удивление, не заставляет себя долго ждать.
И следующая фраза произносится с невероятной тоской, покрытой беспросветным мраком и болью.
— Я убил его.
