Children of the Universe

Их было трое. Двуногие, лишенные меха и хвоста, облаченные в три цвета: темный, синий и золотой, они появились из ниоткуда в вихре сверкающих искр. Оружия при них не было — не считая того, что они называли фа-зер. Пускать его в ход они не собирались, и волны болотного страха, пробежав по поверхности мори, тут же сменили оттенок на фиолет, цвет любопытства. Он занял пространство так, чтобы всегда быть обращенным к чужакам тонкой прозрачной гранью, и осмелился подойти ближе. Фиолет требовал утоления, и мори мягко, как учил его а-мори, раскинул тончайшую сеть над головами чужаков. Сердца двоих бились быстро, другого — медленно. Медленный был самым спокойным, почти прозрачным, как достигшие просветления и-мори, синий казался раздраженным, пурпурные искры то и дело жалили сеть. Мори потянулся к одной, самой яркой, погрелся об нее, с трудом сдержав счастливую трель. Последний, золотой, был самым красивым. Мори никогда еще не видел столько цветов во взрослом существе, он застыл, вбирая в себя буйство красок. Их чистота была драгоценна, волны ультрамарина танцевали в вихрях мальвы, золото привольно играло влажным блеском, искры панга освещали крохотные сангиновые воронки. Сангин смутил мори: чужака терзали сомнения, а значит ритуал будет затруднен. И-мори надлежало преподнести лучшее, и выбрать следовало безошибочно. Он застыл, выжидая. Вскоре, не далее пяти румбов, его ожидания оправдались: главным у чужаков был золотой, медленный и синий подчинялись ему, но не друг другу. Это было оправданно: прозрачность медленного была священна, но перед красочным размахом золотого нельзя было устоять. Синий то и дело перекликался с медленным, отрывистые угловатые звуки осыпали землю, и мори насторожился — не предвестник ли это атаки? Нападения не происходило, более того, редкие вспышки довольной умбры пробегали по разуму синего, и мори ослабил сеть. Багровой злобы в острых трелях медленного и синего не было, а умбра, возможно, знаменовала брачный ритуал, но мори не был уверен. Золотой не выказывал недовольства, осененный отблесками радости, он живо реагировал на все, что встречал, и в то же время предавался раздумьям. Вражда меж синим и медленным царила в его разуме, и сангиновая вспышка пролегла темной трещиной, разделив их краски. Золотой пытался узреть цену каждой, оценить глубину и подвижность, но из раза в раз терпел поражение. Мори сказал бы ему, которая из его любовей священней, но тот все равно бы не понял. Вглядевшись в бесконечно прекрасные всполохи цвета, мори принял решение. И-мори понравится дар подобной любви, он уже наяву видел вибрацию их плоскостей, озаряемых цинковым довольством, видел, как священный огонь фандагу окружает истинную любовь золотого, вбирает в себя, набухает плотной силой, танцуя среди высоких трелей и-мори. Оставалось лишь пленить выбранного. Он застыл, вбирая в себя дрожание цвета, напитываясь им для грядущей атаки. Двуногие расположились на ночлег. Нелепо сложившись около огня, они без умолку издавали звуки, перемежающиеся сухим треском, и тогда их зубы блестели на лицах, а сеть вспыхивала гелиотропом. Мори ждал, когда золотого сморят видения, чтобы подкрасться ближе к намеченной жертве. За все кварты, что он наблюдал за ним, тот не отпускал свою истинную страсть от себя, и надеяться на непротивление захвату не приходилось: слишком велико было чувство, питаемое золотым. Три луны взошли в карминовом небе, чужаки погасили огонь и прижались друг к другу, омываемые маренговыми лучами светил. Золотой лежал меж медленным и синим, опутанный коконом их конечностей, и над его головой прозрачно клубились видения — точно дымка фандагу, в которой и-мори увидят грядущее. Мори решился. Еще мгновение насладившись маревом красок, он вплотную приблизился к цели. Мягко окутав ее, он вспомнил наставления а-мори и невесомо затрепетал, оплетая сонным базальтом жертву. Сопротивления не последовало, и подхватив ее в воздухе, мори протянулся за пределы атаки, так, чтобы фа-зер-ы не достигли его. Плоскость его вибрировала в пространстве, и затем сократилась. Добыча была при нем, и жадные сизые волны охватили его, заняв всю поверхность. Радость вспыхивала панговыми искрами: выбор был верен, он чувствовал это. Выждав, когда вибрация стихнет, он направился к прибежищу и-мори, предвкушая грядущее. Когда три луны зайдут, уступив место холодной звезде, золотой хватится пропажи, но будет поздно: напитанные острым жаром фандагу, все мори, упокоенные и разомлевшие, будут прозрачно качаться в сгустившемся воздухе, проницаемые и незримые. Трель счастья сорвалась с его плоскости, побудив болотный проблеск, и мори ускорил свой продвижение. Жертву надлежало доставить как можно скорее. Одна ее часть выкатилась на охровую землю, но он не желал задерживаться, чтобы подобрать ее. Имеющегося хватало с избытком. Быть может, когда-нибудь золотой разовьется достаточно, чтобы одарить подобным чувством и тех двоих. Но пока любовь его к ним не была священной: он даже не желал их съесть. Истинная страсть подразумевает поглощение, и именно предмет этой неудержимой жажды мягко покачивался в сети мори. Яб-лок-и.