Children of the Universe

В тесном прокуренном баре хватает людей, но Спок находит его с первого взгляда. Какое-то время наблюдает поверх бокала с паршивым виски, самое приличное в котором — непомерное количество льда, потом подходит к столику, садится напротив. Осведомитель Кирка совсем еще юнец, и этого не скрыть дурацкой бородке, которую он пытается отпустить. Проворные пальцы выстукивают нервный ритм по поверхности столика и тут же замирают, стоит Споку опуститься на потертое временем сиденье. Глаза у него ясные, и Спок выдыхает про себя: чист. — А где Берри? — быстро спрашивает он с каким-то жутким акцентом, кажется, русским, но Спок не уверен. Ухура сказала бы точно, но в такие злачные места женщине, пусть даже и офицеру, лучше не соваться. — Сегодня я за него, — ровно произносит Спок, сдерживая улыбку: только Джим Кирк может представляться именем Тиберий всерьез. — Он должен был сказать тебе; сказал? — Он что-то упоминал, да. Про сенатора что-то, я не очень понял, — сигарета ложится в тонкие пальцы, мелькает огонек. «Не очень понял». Кирк божился, что парнишка едва ли не гений, хмурится Спок, но тот добавляет: — Он тогда напился сильно, еле lyko vyazal. Весьма похоже на Джима, решает Спок. Последний пассаж ему неясен, но сейчас не время заострять на этом внимание. — Берри теперь занят вопросом государственной важности, — объясняет он, — взлет по карьерной лестнице и все такое. — Турболифт прям, а не лестница, — звонко хмыкает его собеседник, — Боже, храни Америку! Спок хрипло смеется, неожиданно даже для себя. Пожалуй, в парнишке что-то есть, гений он или нет. — И как мне вас называть, мистер… — выдыхает тот дым, мягкое облако плывет Споку в лицо. — Зови меня Спок, — дурацкое прозвище, данное Джимом, прилипло намертво. Кирк говорит, что он такой же правильный, до зубовного скрежета, сам же Спок считает, что виной тому — нелепая прическа, какую он носил в учебке. Так или иначе, именно его он использует, общаясь с осведомителями отдела. — Серьезно? — юное лицо расплывается в радостной улыбке, и Спок невольно любуется ее отблеском в светлых глазах. — Ну, а я тогда Чехов. Он ведь из наших. — Чехов. — Ага, — щурится тот и выбивает еще сигарету из пачки. Прикуривает ловко, но Спок одним быстрым движением забирает ее из бледных рук, затягивается сам. — Значит так, Чехов. Первое: не кури при тех копах, кто в курсе твоего возраста. Ну или хотя бы делай это пореже. Второе: я должен понимать, что ты сознаешь, что именно затевается. Работать на отдел почетно, да и только. Многим рискуешь, мало получаешь, — выдыхает он коротко и жестом говорит: «не перебивай». — Отчего ты решил в шпиона поиграть — не моя забота. Мое дело — чтоб тебя в канаве не нашли, ясно? Так что третье: если только заметишь что-то подозрительное, даже если решишь, что померещилось, особенно, если так решишь — живо идешь ко мне. Все понял? — Все понял, — отзывается «Чехов», — что я вам, durachok какой? «Durachok» или нет, думает Спок, только ставки слишком высоки. Синдикат и не таких раскалывал, сманить информатора к себе — легче легкого, да попробуй удержи. — Тогда приступим, — кивает Спок, — для начала, расскажи мне про службу безопасности. Кто во главе, как давно, какие меры популярны. Слушая сбивчивую, но толковую речь, он рассеянно смотрит на «Чехова»: волнистые волосы, нервные руки, короткие рыжеватые ресницы, вспыхивающие в неоновом свете. Мерцание вывески пятнами ложится на молодое лицо, прозрачно дрожит в ясных глазах, доверчиво обращенных к нему, и Спок дает себе обещание: этого он удержит, даже если придется рискнуть всем.