POV Мирон
Как же я до такого докатился? Жил ведь как-то раньше спокойно, а теперь вот... Я уже как целый год веду уроки физики для старших классов, до этого только вёл курсы для любознательных взрослых. Особо товарищей из местных учителей не имею, разве что редко беседую с трудовиком, который уважает меня, как брата, остальные преподаватели считаются коллегами, даже если они — полные зануды. Иногда по выходным выбираюсь в шумные бары, далёкие от этого района, дабы не встретить кого,там я в основном бухаю с друзьями,изредка цепляю партнера на одну ночь, но это так, раз в месяц. А теперь, блять, глаз не отвожу от одной миловидной мордашки из 9"Б". И все бы ничего, но он — парень! Да ещё и какой! Учитывая тот факт, что я преподаю у него с восьмого класса, то Глеб Голубин нехило так изменился. Например, скромное и писклявое: "Мирон Янович, можно выйти пожалуйста?" постепенно превратилось в быстрое и бойкое:"Мирон Яныч, дайте выйти!" Парень почувствовал себя не таким как все, поэтому вдруг стал одеваться хуй пойми как: обтягивающие джинсы, модные кросы, анораки и худи, поверх которых при директоре он натягивает пиджак, и все другие бесполезные понты, которые он выделывает, чтобы кому-то понравиться. Я сразу понял — он омега. Просто однажды я сумел уловить его запах. Это случилось во время моего урока в сентябре, год назад,наверное,в то время у него была течка. Стояла невыносимая жара, ученики ходили без пиджаков, хотя в нашей школе форма необязательна, а окна были открыты настежь. Лучи осеннего солнца мешали мне нормально провести урок, так как при таких условиях проектор не функционировал удобно,поэтому я психанул и дал детям лабораторную, ехидно наблюдая за процессом.Ничего плохого тогда не случилось, по крайней мере с ним — Голубин спокойно вошёл в класс вместе с друзьями и маялся дурью:сидел в телефоне, пол урока пялился в окно, открыто пропуская всю переданную мной информацию и задания.А когда я делал последний обход класса — просматривал, не поранился ли кто, всё ли верно сделали ученики и написали ли они выводы, то проходя мимо Глеба,приметил еле заметный запах. Я почувствовал сладкие нотки лимонного чая, вперемешку с манящим ароматом мёда. Боже, как давно я не пил приторный чай! Каждый день с утра я глотаю горький кофе,ибо просыпаясь в семь утра совсем не соображаю, могу лишь только сонно всматриваться в экран телевизора и жевать всякие бутерброды, что обычно происходит машинально. Как же я хочу почувствовать этот сладкий вкус снова, вкус моей юности. Когда мелкий не ходишь в школу, а сидя на кровати под пледом потягиваешь горячий напиток, разглядывая узоры капелек дождя на окне, или перечитываешь старую любимую книжку в сотый раз, или смотришь мультфильмы, пока родители на работе. Сев на своё место, а затем посмотрев в его сторону, я обомлел: прикрытые глаза, чертовски длинные чёрные ресницы, пухлые, слегка блестящие розоватые губы, задумчивый взгляд в тетрадь и чуть открытая ключица, изящные женоподобные движения: то поправит блондинистые пряди волос, то прикусит губу, иногда болезненно, оставляя алые капельки крови, то аккуратно полезет списывать у Прекрашева, в конце урока положив свою голову на его плечо. И я не выдержал. Да, я действительно вскочил с места, пробубнив: "Скоро буду", а сам отправился в туалет. Все верно. Блять, я дрочил на малолетку, так ещё и на своего ученика! Безумец, просто ебанный безумец с другой планеты, где извращения — это норма. Вот и сейчас так вышло, что через окно я тупо пялюсь на Глеба, что стоит посреди школьного двора, укутываясь в бомбер, от мерзкой октябрьской погоды.Я тоже вышел на улицу, где меня поймал завуч, что-то объясняя, но краем глаза я успевал следить за Голубиным, скрывшимся за чёрной калиткой ограждения территории учебы.POV автор
Блондин отчаянно чиркал пальцем по зажигалке, зажав сигарету в зубах, но сильный холодный поток ветра не давал искре родиться, он лишь только раздувал пряди волос назад, заставляя ученика щуриться и отворачиваться от природного явления. Сзади к Голубину кто-то подошёл. Парень понял это, только когда его глаза были закрыты чужими ладонями,сопровождаясь возгласом: — Угадай кто? Постояв в недоумении несколько секунд, Глеб все же ответил верно: — Дань, ты? — Ого, — прохрипел Кашин, подходя к собеседнику, заметив его озадаченность, пошарил в карманах, затем спросил: — Помочь? Мелкий закивал, недовольно фыркая от холода, в то время как Даниил, доставая свой портсигар, крутил на пальцах металлическую зажигалку непонятной франзуцкой фирмы. — Яблочные? — усмехнулся он, рассматривая пачку в руках Голубина, а затем аккуратно поднёс к тонкой сигарете "Kiss" зажигалку, складывая лодочкой ладошки у самого лица Голубина. Глеб оглянулся, опасаясь взглядов одноклассников и учителей, но поблизости были лишь два какие-то мужчины, разглядеть которых было невозможно из-за забора в мелкую решетку. "Ну и хорошо" — подумал тот, медленно затягиваясь. — А у тебя какие? — улыбнулся Фара, собирая свои локоны в хвост. DK хвастливо помахал упаковкой, тихо рассмеялся и язвительно протянул: — Заморские, блять. Батя однажды привёз с командировки, так я теперь другие не воспринимаю.На сиги трачу больше чем на жизнь... — задумчиво сказал Кашин. Озадачено нахмурившись, мелкий выдохнул, внимательно наблюдая, как загорается черная сигарета во рту собеседника. — Хочешь попробовать? — Даня изогнул бровь, слегка нагнувшись к лицу собеседника. Фараон вновь напрягся — расстояние между ними становилось всё меньше и меньше, словно они тянулись друг к другу, как магниты. Рыжеволосый парень затянулся, а затем резко сжал щеки блондина большим и указательным пальцем, выдыхая в его губы. Глеб застыл, в шоке наблюдая как собеседник довольно выпрямился. — Ну как? — улыбнулся Кашин, засовывая руки в карманы.POV Глеб
— На вкус — горьковато! — выкрикнул кто-то со стороны школы, а затем приблизившись, рявкнул: — Голубин, Кашин — к директору, сейчас же!! Это был он. Он видел. Я застыл, затаив дыхание, ведь Фёдоров Мирон Янович был зол, как чёрт, из-за чего у него слегка вздулась венка на виске, а прекрасная улыбка скривилась в диком, волчьем оскале. Даня заволновался, начав было оправдываться: — Мирон Яныч, в чём, проблема-то?! Глаза физика невообразимо округлились, поэтому я решился отойти подальше, поймав на себе укорительные глаза завуча, стоявшего неподалёку. Доигрались, блять! — В чем проблема? Ты меня спрашиваешь?! — Мирон ещё больше повысил тон, плотнее надвигаясь на Кашина. — А то, что ты куришь на территории школы — не проблема? Тогда и поход к директору — не проблема!! Тут же к нам подбежал завуч, беря под ручку DK, и с важным видом поддакивая: — Да, Мирон Янович, я помогу ему дойти. Он за все свои проблемы отчитается! На секунду мы остались с ним наедине, но я всё ещё боялся сказать и слова, поэтому отважно молчал, хотя внутри уже умер от инфаркта. — Глеб, — тихо проговорил физик, разглядывая меня с озадаченным видом. — Ты же хороший ученик, откуда вдруг такая страсть к курению? — он слегка наклонил голову вправо, чтобы заглянуть мне в глаза: — Есть какая-то особая причина? Я поджал губы, ожидая нравоучений и угроз, но, похоже, мой новый собеседник ожидал ответа. Я лишь быстро кивнул головой, пряча глаза. — Понятно, — вздохнул Фёдоров, уходя в противоположном направлении. И для чего эти кошки-мышки, если кошка простила мышку и не съела её? Для чего все эти игры? «Глеб, я вижу, что ты списываешь, отдай телефон.», «Глеб, сядь на первую парту!» Глеб — то, Глеб — сё, вообще, во всём виноват Глеб! Я не понимаю его, к черту, я ничего уже не понимаю. То он похвалит, то отругает. «Мирон Яныч!» — крикнул я в пустоту, как оказалось, вслух. Он обернулся, застыв с недоумением на лице. Как он красив. Словно статуя античных времён: рельефные мышцы, стальной взгляд. Немного суровый, укоризненный, но всё ещё тёплый. — Простите меня! — крикнул я, бросившись бежать от этого места со всех ног. Не хочу! Не хочу перед ним оправдываться, не хочу быть на уровень ниже, чем он. Он не поймёт, не признает чувств, я не хочу показывать слабину перед ним. Ни-за-что! Спустя несколько дней после этого инцидента, мы так и не контактировали. Никаких претензий, упреков, он ни разу меня не спрашивал на занятиях, что там говорить о внеурочке. Мой товарищ по духу Константин заподозрил неладное, даже спросил, не успели ли мы переспать. Но в четверг мне это аукнулось. На перемене в кабинет с растрепанным видом ворвался Кашин, наскоро заправляя белую рубашку: — Голубин, пошли! Я с замешательством оторвался от беседы с одноклассниками, которые в то время во всю выпучили глаза на десятиклассника и отправился за ним. — А чего это ты выменял свой спортивный костюм на эти отвратные брюки с защипами и очки-задрота? — сквозь смех выдавил я, пока мы куда-то стремительно шагали. — Потому что у меня, блять, уже была беседа с директором, и мне мамка с батей таких пистонов вставили, что... — он заткнулся сразу же, как только мы вплотную подошли к кабинету Мирона Яновича. — А почему мы тут? — изогнул я бровь, но не успел крикнуть: «Куда вы меня тащите?!», как Даня судорожно постучался, нелепым образом открыв дверь: — Я его привёл. Я заглянул вовнутрь. Фёдоров сидел за столом и дописывал какие-то бумаги. Жестом показав мне войти, Мирон добавил: — Спасибо, Кашин, свободен! Даниил кротко кивнул и поспешил удалится. Я осторожно приблизился к Мирону, наблюдая за его действиями. — Присядь, — он кинул на меня взгляд, продолжая что-то аккуратно подписывать. У него был очень неразборчивый почерк, слава богу, документы он изготавливал медленнее и трепетнее, чем, например, проверял мои тетради. Я сел за первую парту перед ним. — Я спас тебя, — он закончил работать и сложил руки, — Теперь тебе не надо идти к директору. Но я хотел бы иметь честь поговорить с твоими родителями,Голубин. Я замялся. Что ему сказать? — Не должно, — сказал я полушепотом, расположив взгляд к окну. Мирон неоднозначно улыбнулся: — Почему же? Я требую чего-то сверхъестественного? Дай мне номер отца. Я медленно начал вставать, чтобы сбежать, но вовремя остановился, повиснув над его столом: — Его нет в живых. Мирон виновато поднял взгляд на меня, устало нахмурившись, прохрипел: — Тогда матери. Я мельком потёр испуганные глаза, тихо сел на место и снова ответил: — Мирон Янович, моя мама нездорова. — Что же ты предлагаешь?! — неожиданно громко рявкнул он, так, что с моих глаз невольно потекли редкие, соленые слезы. Я поник. Мирон свирепо разглядывал мои очертания, продолжая разглагольствовать: — Хочешь так всё и оставить?! Будешь продолжать бухать и курить со своими друзьями?! — Мирон Янович, пожалуйста... — я глубоко вздохнул, прибавив в голосе, — моя мама страдает тяжёлой наркоманией, поэтому опеку держат мои дядя и тетя, а они — злые и чёрствые люди. Собеседник поправил очки, внимательно рассматривая мое лицо. Прозвенел звонок на урок. Он был не для меня, я уверен, Мирон Янович договорился с учителем труда, чтобы я все это время выслушивал лекции. За окном бесились младшеклассники, что-то весело гогоча. В кабинете повисла звенящая тишина, я испытывал дискомфорт под прицелом выжигающих нутро глаз. Руки тряслись, если бы не школа, я бы точно сейчас закурил. — Голубин, — Мирон встал из-за стола и вплотную подошёл ко мне, я проглотил тяжелый ком в горле: — Давай договоримся? Я не буду никому рассказывать о твоём образе жизни, но ты, взамен, будешь хоть немного приличнее одеваться и попытаешься бросить зловредную привычку. Мое сердцебиение участилось, от такой близости вдруг заболела голова, окружающий мир заиграл разными красками и замер: — Хорошо, — я кивнул головой, пока мое лицо медленно заливалось краской. Мирон довольно улыбнулся и положил свою тяжёлую тёплую ладонь мне на макушку.POV Мирон
Его волосы, его волосы цвета блонд пахнут свежим медовым нектаром. Я почувствовал это сразу же, как подошёл к мелкому и чуть нагнулся к его светлому лицу. Он так мило раскраснелся, отчего я еле сдерживался, чтобы не схватить и унести его к себе прямо сейчас. Когда Голубин покинул меня, я ещё долго держал в голове этот сладкий аромат и прекрасное состояние этого мальчика — он не был полностью беззащитным, скорее, его толстый панцырь безразличия лопнул, и он немного растерялся. На следующий день Глеб пришёл в темно-синей рубашке, клетчатых штанах и чёрных лакированных туфлях. Прекрашев насмешливо подколол друга: «Freak on!уться какой ты красивый сегодня, милаш!», за что получил щелчок по носу. Как мы и договаривались, после уроков этот парень модельной внешности сидел у меня, подтягивая физику. — Ты отлично выглядишь сегодня, — неуместно заметил я, когда Голубин пытался разобрать собственную запись «Дано:» в задаче. Оторвавшись от дела, его зеленые глаза моментально округлились, а рот неразборчиво промычал слова благодарности. — Я имею в виду, — продолжил я, рассаживая по кабинету, — что лучше бы ты всегда одевался так, чем... — Чем что? — Фараон причудливо изогнул бровь, тыкнув концом автоматической ручки в свою немного покрасневшую щеку. — Чем все эти худи и кроссовки, — подытожив, я удалился в конец класса за справочником. Малой что-то неуверенно бубнил, осторожно переписывая всё с черновика на чистовик. Его почерк мне до безумия нравился:прилежный, каждая закорючка опрятно цепляет предыдущую, образуя тем самым некую виноградную лозу. — Кстати, — я подхожу к нему с толстенной открытой книгой, — вместо «q» вот эти данные спиши. Кстати, давно хотел спросить... Глеб рвано качнул головой, ожидая вопроса, хотя вероятнее всего просто хотел, чтобы его не отвлекали. — Почему «Фараон»? — я присел за его парту, для того чтобы посмотреть как он справляется с задачей. Дела шли хуже некуда. — Ну-у-у, — он накрутил на тонкий пальчик прядь волос, продолжая считать столбиком на полях тетради, — Дело было в пятом классе, на уроке истории. Я тогда наизусть рассказал учительнице о Хеопсе, Тутанхамоне, Рамсесе и других, хотя это не входило в программу,а потом на весь класс заявил, что готов сдать ЕГЭ по истории. — И что же она ответила? — улыбнулся я, когда Глеб отдал мне на проверку тетрадь. — Садись, Фараон! Тебе до ЕГЭ как Ксении Собчак до политики! — язвительно спародировал он тонким голосом. Комната залилась нашим хохотом.Я допроверил самостоятельную работу этого ученика. Две правильные задачи из пяти. На грани двойки, но три с минусом я бы поставил, только за такие красивые глаза. — В четвёртой, пятой и второй задаче неправильно, — высказал я, поправив очки, — Ты тут неверно посчитал, а тут перевёл в СИ не так. Голубин, у тебя хоть где-то дела нормально идут? Фраза прозвучала довольно резко и неожиданно, отчего мальчик разнервничался и покраснел: — Я люблю языки и литературу... Я воскликнул: — Ах, так вы — гуманитарий! Так чего же молчите? Он потупил взгляд, недоверчиво нахмурившись. — Три ставлю и расходимся. — Я закрыл тетрадь, протянув её хозяину. — Нет! — возразил Фараон. — Мне нужна четверка!POV автор
Физик глубоко вздохнул, было видно, что его нервная система потихонечку сдавала: — Глеб, ну зачем тебе эта четвёрка сдалась? Ну не получается у тебя с этим предметом! — Мирон Ян-ныч! — жалостливо протянул парень, хватая за руку учителя и немного наклоняя голову вниз.— У меня три выходит только по физике! Химию я уже исправил! — Правда? — мужчина подозрительно прищурился, получив утвердительный ответ. — Последнее время Олег Вадимович чрезмерно щедр. Как тебе это удалось? «Как, как! На колени встал и отсо...» — подумал Глеб, но вслух сказал: — Талант не пропьёшь! Блондин наивно улыбнулся, затем облизнул нижнюю губу, не выпуская из рук тёплую ладонь Яновича. «Блять» — пронеслось в голове у обоих, только у Фёдорова это было: «Блять, хоть бы не встал», а у Голубина — «Блять, хоть бы сработало». Мирон закатил глаза, ещё чу-чуть потерзал себя сомнениями и нехотя произнёс: — Ну ладно, четыре ставлю, три — в уме. Блондин чуть вскрикнул от радости, через стол потянувшись к учителю и на эмоциях прижавшись к нему, совершая что-то типо «обнимашек». Недожидавший подобного Мирон вздрогнул, почувствовав холодные, худощавые руки на своей шее. Опомнившись, Глеб отскочил от Фёдорова, схватил рюкзак и уже на выходе из кабинета протараторил: — Спасибо, Мирон Янович, до свидания!POV Мирон
Меня вновь одурманил его аромат. Этот бедный, щуплый омега с глубокими зелёными глазами очаровал меня снова, и я сжалился перед хрупким мальчиком, поставив четыре по физике. Я всё чаще замечаю как меня к нему тянет: как замечаю каждое его движение, ловлю каждую эмоцию, прислушиваюсь к его сладкому голосу, замечаю скрытые повадки. Глеб убегает, а я продолжаю смотреть ему вслед. Я его не упущу: согрею его холодные руки и расцелую грустное белое лицо, отучу от сигарет и кофе, чтобы его естественный запах — лимонный чай с мёдом, был со мной до конца жизни.