Requiem aeternam dona eis, Domine

- Нет, это не возможно… Я не верю. Мисаки, открой глаза, прошу! - продолжаю твердить, глядя на истекающего кровью паренька. Встав, я подошел к задержанному убийце и ударил его. А этой мрази пофиг на удар, он свое дело сделал… Убил человека и доволен теперь. - О, да… - твердил мужик, который совершил убийство, – Да, ударь меня сильнее, я же убил дорогого тебе человека. Меня переполняло и горе и ярость, которые слились воедино. «Ничего не могу сделать…совсем ничего…» - мысленно кричу, все еще пытаясь осознать произошедшее. Я корил себя за то, что отпустил его одного и не подвез на машине как обычно. А ведь чувствовал, что что-то не то может произойти. И вот оно… Я навсегда потерял самое дорогое, что у меня когда-либо было. Сумасшедший продолжал насмехаться, пытаясь вырваться из рук полицейских. А я еле сдерживался, чтобы не ударить его снова. Хотя, что это даст? Возможно, временное удовлетворение, но это будет всего лишь иллюзия. Настоящего удовлетворения я больше не получу. Я смотрю на окровавленное тело, и мне все еще не верится, что это правда. Я не хочу верить! Подхожу к тебе и, опускаясь на корточки, провожу рукой по твоей щеке. Забавно, она еще теплая, как будто ты вовсе не умер. Медики небрежно кладут тебя на носилки. «А зачем нам быть с ним аккуратными, он ведь мертв» - должно быть думают они. Ты ведь теперь ничего не сможешь почувствовать… В дальнейшем с твоим телом так же плохо обращались. Мне было больно смотреть на все это. Но я не показывал тех чувств, которые переполняли меня и готовы были вот-вот вырваться наружу горькими слезами и громким криком отчаяния. И вот, ты лежишь в гробу чистый, одетый. На лице играет легкая улыбка. Боже… Я не могу на это смотреть. Твой старший брат стоит на коленях, уткнувшись лицом в твою грудь, и плачет. Плачет, как маленькое дитя, у которого отобрали конфету. - Такахиро… - тихо произношу я и кладу свою руку ему на плечо. Тот встает и отходит от гроба, вытирая опухшие глаза. Подойдя к тебе ближе, я наклонился и поцеловал тебя в лоб, спокойно произнеся: - Спи спокойно... Отойдя от гроба, я понял, что не могу больше сдерживать себя, и из моих глаз полились слезы. Боль заполняла меня, когда я смотрел, как твой гроб опускают в яму. Осознание того, что я больше никогда не смогу тебя увидеть, просто убивало. Я хотел подбежать к яме, но твой брат меня остановил. - Акихико, ты что делаешь? - Такахиро крепко держал меня за руку. Я падаю на колени, все же эмоции которые накопились, разом выплеснулись наружу. - Акихико, успокойся, - сквозь слезы пытался донести до моего мозга твой брат. – Пожалуйста, успокойся. Ошарашенные люди смотрели на двух парней, которые ревели навзрыд, стоя на коленях у ямы с гробом. Я ревел, смотря, как тебя засыпают землей. Тебя больше нет, не существует. Возможно, твоя душа переродится в другом теле и может быть, мы еще встретимся. С твоей смерти прошло уже несколько месяцев. Я каждую неделю хожу к тебе на могилу, оставляю цветы и рассказываю, что происходит в моей жизни. Иногда мне видится, будто ты сидишь рядом и внимательно слушаешь, изредка смеясь над старым глупым Усаги-саном. Но когда я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к тебе, ты исчезаешь. В такие моменты мне становится невыносимо больно. Я часами сидел у твоей могилы. Только здесь я мог поговорить с тобой… ведь тебя больше нет. - Акихико, что с тобой? – Такахиро обеспокоенно смотрел на писателя. Усами лежал на могиле Мисаки. - А? Кажется, я уснул... – парень встал с земли и отряхнулся, – Ладно, я пойду, – уныло произнес Усами и ушел. С того дня Акихико стал сам не свой. Он начал замыкаться в себе, практически ни с кем не разговаривал, из дома не выходил. Айкава покупала все продукты для него, и готовить пришлось тоже ей, ведь писатель отказывался подходить к плите. У Айкавы появилось чувство, что он стал жить в своих книгах, ведь они все были написаны про Мисаки. А однажды, когда девушка пришла к писателю, она услышала, что он с кем-то весело разговаривает, а когда она зашла к нему в комнату, там никого не было. - Айкава! Смотри, Мисаки живой! – счастливо произнес Усами, указывая в пустое место. - Эм… Усами-сан, там ничего нет, - обескураженная женщина смотрела то на парня, то на указанное место. - Не говори так, Мисаки обидится, - впервые за долгое время, Айкава снова увидела, как писатель улыбается, причем в этой улыбке было столько радости и счастья. Парень просто светился от этого. Недолго думая, Айкава набрала номер психиатрической лечебницы. Писатель сопротивлялся, когда его уводили парни в белых халатах. Акихико посадили в белую комнату, в которой были только кровать, стол и стул. Но даже запертый в четырех стенах, он все равно писал. Писал то, что мог видеть только он. Другим это было не доступно. Усами жил в своем собственном мирке, куда не пускал никого. Его приходила навещать только Айкава, которой он рассказывал все. Писатель словно стал ребенком. Он больше не был тем Акихико Усами, которым являлся раньше, сдержанным, не выдающим эмоций. Счастливый ребенок, живущий с воспоминанием о любимом человеке, которое материализовалось только для него одного. «Самый читаемый романист - Акихико Усами - умер в психиатрической лечебнице, где он лечился от Шизофрении. Болезнь появилась после смерти Такахаши Мисаки, возможно они были любовниками » гласил заголовок газеты через несколько месяцев… - Пожалуй, для него это было самое счастливое время… - задумчиво произнесла Айкава, сворачивая газету и кладя ее рядом с черновыми набросками последней книги Акихико Усами.