Дневник влюбленного итальянца.

Сон, о Боже, какой мне приснился сон. Пожалуй, я опишу его ниже: Я лежал на большой кровати, прикованный наручниками к изголовью. Я во сне чувствую, как каждой клеточкой своего тела изнываю от желания. И я прекрасно знаю к кому. И он не заставляет себя долго ждать, Алауди долго ждать себя не заставляет. Одним рывком забирается на бедра и трется об изнывающую плоть бедрами. С моих губ слетают стоны, громкие просьбы, жаркий шепот и признания, а он лишь изредка касается моих губ, собирая все это в поцелуи, горячие, страстные, долгожданные поцелуи. Он явно издевается, смотрит на меня своими холодными глазами и позволяет увидеть в них возбуждение, непреодолимое желание, и от этого становится совсем плохо, я задыхался в собственных мыслях, пока его руки подводят меня к пику. К самой грани. К долгожданной эйфории… И это так странно, он трогает чувствительную кожу ногтями, похабно стонет мне прямо в ухо, а я лишь сильнее завожусь и в бессилии закрываю помутневшие глаза, чувствуя, что еще чуть-чуть и… И, о Боги, почему вы так жестоки и не дали мне кончить хотя бы во сне?! Наверное, из-за этого я собирался в самом ужасном настроение, которое я мог себе только представить. Говорят, совершая бытовые действия, человек вспоминает о самом главном. Вот так и я застыл у зеркала с зубной щеткой во рту и тихо расцвел от счастья. Он попросил мой номер… В уже приподнятом настроении я отправился в институт. Теперь все сложно, я не могу сидеть на парах, зная, что он где-то рядом, сердце гулко бьется при одной только мысли. Сегодня я еще раз понял, что готов быть с парнем. Когда я выходил в сад, у стены Спейд зажал Джиотто и, не думая об общественности, целовал его шею, то и дело задирал белоснежную рубашку. Конечно, шатен отпихивался, но как-то неуверенно, все чаще подставляя шею. Я представил, что тоже смогу вот так легко целовать моего Алауди, не думая о том, как это неправильно и аморально. Моего. Нет, ну что я себе вообразил? Я столько всего насочинял, что даже не смутился такого поведения Деймона. Хотя от него это было ожидаемо, он вообще любил людей. Во всех смыслах. В сад Алауди не пришел, как я узнал потом, его сегодня просто не было в институте. Меня это слегка удивило, но все стало на свои места, когда я ехал с учебы. Расскажу, как это было: Нас отпустили раньше, и я решил заехать и купить домой продуктов. Поехал я не по трассе, а через дома, и в одном из дворов увидел Алауди. Он сидел на лавочке и сжимал ладонью щиколотку, морщась от боли. Мне даже показалось, что на его ресницах блестела влага, но это, конечно, было мое разыгравшееся воображение. Я оказался там в три секунды, слишком шумно опускаясь рядом. — Что ты тут забыл? – он холодно глянул на меня и убрал руку от ноги, выпрямляясь. — Что случилось? – я обеспокоен и был готов сейчас же упасть на колени, рассматривая больную ногу блондина. — Кажется, ногу сломал... Не могу пошевелить ею. Мир надавил всей тяжестью, я и не подозревал, что могу так волноваться о человеке. Я вскочил, потом сел обратно и опять поднялся, вызывая у предмета своего обожания усмешку. — Нужно в больницу! – сообразил я через пару мгновений таких манипуляций. Сопротивляющегося, ругающегося, но я донес Алауди до машины и отвез в больницу. Я сгорал от ревности к каждой медсестре и даже к молодому травматологу, который трогал изящные ноги Алауди и спрашивал «Больно?», а тот так трогательно охал, когда было больно, что я даже готов был сделать ему больно. Перелом подтвердили, ногу замотали и приказали три недели полежать дома. Я отвез его к себе домой. Не знаю почему, но мне очень захотелось, чтобы он остался хотя бы на час. — Ты это серьезно? – нахмурился он, глядя на место, куда его привезли, и опять опираясь об меня грудью так, что я чувствовал его пульс. — Вполне. Странно, но он не сказал ничего против. Прожег меня ненавидящим взглядом и попытался ковылять к дому. Когда я зашел с ним в коридор, из кухни выбежал кот, и я по привычке шикнул на него. — Алауди, кыш. Блондин обернулся и посмотрел на меня взглядом полным негодования, а я понял, в какую глупую ситуацию попал. Почему моего кота зовут его именем? Я нервно сглотнул, чувствуя, как краска расползается по лицу. Ничего вразумительного не ответив на немой вопрос, я пригласил его на кухню пить чай. На кухне я слишком сильно дернул его на себя и наши губы соприкоснулись. Я не мог держать себя в руках. Вкус мороженой вишни, долгожданные узкие бледные губы, которые я упоительно долго терзал, срывая с них тихие стоны и вздохи блондина. Он не отстранил меня, наоборот, жался, несмотря на сломанную ногу, и рукой нерешительно поглаживал ремень. От этих прикосновений сносило крышу. Алауди оказался гораздо развратнее, чем я думал, и меня это абсолютно устраивало. Еще мгновение, и он сидит на столе и коленкой здоровой ноги ловко обтирает мой и без того болезненный стояк, кусая мои губы в ответ. Нет, конечно, я целовался раньше, но с ним все было по-другому… Я терялся в тысячах мирах, мне не хватало воздуха, в голове творился какой-то неясный сумбур, пока его нога так уютно примостилась между моих ног и ловко скользила туда-сюда. Господи, Алауди, только дай мне кончить… Не дал. Оставил меня вот так, с наполовину стянутой рубашкой и членом, так неприятно упирающимся в брюки. Что прикажешь с этим делать? А он лишь спустился со стола и заявил, что хочет чая. Он почти не говорил. Зато я болтал за двоих. Обо всем. О семье, учебе, работе, доме, друзьях, коте, погоде, городах. А он лишь молча слушал, поедая меня своими голубыми глазами. И будто не было всего этого. И будто не горели каких-то пару часов назад губы от его поцелуев. Домой я отвез его поздно вечером, вручил причитающей матери и уехал обратно. И опять звонок. На мобильный. — Оливьеро? Слышу знакомый голос, чувствую, как рассудок опять падает в какую-то бездну. Как он произносит мое имя, о, Мадонна. — Да? – слышу себя со стороны, голос дрожит и слегка хрипит. — Подбросишь меня завтра? — Конечно, — перехожу на шепот. Повесил трубку. Сразу. Никаких вам «до свидания». А я и радуюсь, не пойми чему. Свалилось все на мою дурную голову, и сразу вспомнились все взгляды, от которых бросало в дрожь. Значит, Алауди тоже любит?..