Дневник влюбленного итальянца.

День пятый. От автора: Обыгрывается китайско-японское поверие о том, что сердца людей, которым суждено быть вместе, связаны красной нитью. С того дня прошло чуть больше двух недель. Мы почти не общались, кроме совсем редких телефонных звонков. Странная вещь – раньше я его совсем не видел, а тут на тебе: и секунды не могу. Его голос по телефону, поздно вечером, чуть хрипловатый и расслабленный отчего-то дико возбуждал, поэтому после каждого «сеанса» я обыкновенно посещал ванную, лаская себя руками и давясь рвущимися наружу стонами. В такие моменты мне не нужно было никакого представления, никаких сексуальных сцен, я просто закрывал глаза, вспоминал красивый изгиб шеи и сладкий запах чая, и мое тело реагировало. Больше, чем нужно. Даже больше, чем это позволено любыми рамками приличия. Недели через три Алауди позвонил мне, его голос казался звонче, веселее обычного. Это меня почему-то смущало и я, как смущенная барышня, накручивал на палец провод телефона, слушая, как тот вещает на другом конце трубки: — Мне сегодня гипс снимают, заедешь? – в конце разговора спросил он, и я коротко кивнул, вешая трубку. Находясь от этого в счастливом состоянии аффекта, я и не сразу осознал, что кивка он не видел. Хлопнув себя ладонью по лбу, я опять набрал давно выученный номер и, шумно оправдываясь, попросил быть готовым через пятнадцать минут. Сборы были просто безумными, я носился по квартире, сталкивая хрупкий столик, какие-то книги со стола, на ходу натягивая брюки и рубашку посимпатичнее. Я замер у зеркала, осматривая свой силуэт. Отражение улыбалось чуть глупо, не скрывая счастье ее обладателя, что мне решительно не нравилось. Зеркальный Оливьеро повторил мое движение, меняя улыбку на более интимную, завораживающую. Я прислонился ладонью к зеркалу. — Кого ты обманываешь, придурок итальянский? – вздох, полный отчаянья и тут же – это я. – Он будет моим, – другой зеркальный я. И мне он нравится. Ключи неожиданно ловко были сняты с крючка и послушно улеглись в моей руке. Машина двигалась как хорошо наученный конь, и дороги, как для нас – пустые, пустые. Алауди стоял, по обыкновению вжавшись в стену, и ждал меня. Он меня ждет. Внизу живота что-то скрутило от сильного волнения, но странная легкость и уверенность в следующих действиях взяла вверх и я открыл дверь, наблюдая за тем, как Алауди, опираясь на трость, спускается вниз и опускается на сиденье рядом с водительским. Когда я садился обратно на свое место, рука блондина скользнула вверх-вниз по трости, перекладывая на заднее сиденье. Внутри что-то напряглось, и кадык дернулся, выпуская наружу судорожный выдох. — Тронулись? – спросил парень, подняв на меня глаза. — Конечно… — пробормотал я, заводя машину. До самой больницы мы молчали. Он вообще не разговорчивый, а я не знал, что говорить. Боялся начать нести околесицу, потому что был где-то в преддвериях восьмого неба от того, что он так близко, можно даже случайно касаться его коленки, переключая скорость. Только не очень часто, потому что его коленки меня порядком напрягали, и с каждым «нечаянным» прикосновеньем, которое нельзя было закончить, мне все больше и больше хотелось скользнуть рукой дальше, раздвигая тонкие ноги. — Тебя подождать или помочь? – чуть хрипло спросил я, натягивая на лицо улыбку. Честно, мне не хотелось ему помогать. Если бы я помог, пришлось бы придерживать его сзади, а штаны и так больно сдавливали напряженную плоть. Возможно, у меня давно не было секса, я не спорю, но этот парень делал сексуально абсолютно все. Ловкий язык прошелся по ряду зубов, перешел на губы, пока блондин что-то обдумывал и забирал с заднего сиденья трость. — Я сам, – наконец выдал он и вышел из машины. Ходьба ему все еще давалась с трудом, наверное, кости стали хрупче за время ношения гипса. Мне нравилось наблюдать за этой маленькой слабостью. Он был идеален во всем, словно хищник-одиночка. Даже если и было бы к чему, никто бы все равно не придрался. А сейчас хищнику подстрелили лапку и он очень трогательно ковылял в травм. пункт, хотя это выглядело гораздо резвее и поставленнее, чем когда я шел снимать гипс. По натуре своей я человек не очень везучий… Без гипса я смог снова рассматривать его симпатичные ноги, но врач сказал еще некоторое время походить с тростью, а лучше вообще полежать дома, но я был уверен, что дома Алауди лежать не будет. Я уговорил его заехать в небольшую кофейню и выпить кофе. Алауди заказал себе какой-то кофейный напиток и десерт тирамису. Несмотря на то, что это считается национальной итальянской слабостью, я никогда ее не пробовал… Шутливо упрекнув меня в этом, блондин дал мне попробовать сладость со своей ложки. И пусть она оказалось чуть горьковатой и не очень мне понравилась, о чем я тут же заявил, сердце все равно бешено билось, когда Алауди пальцами стряхнул с моих губ крошки какао. Прощались мы у его дома, на улице было прохладно, и я переминался с ноги на ногу. Я замерз, но все равно не хотел уходить. Почти все время мы молчали, он смотрел в пол, думая о чем-то своем, а я смотрел на него, почти не стесняясь, лишь иногда прикрывая любопытно-изучающий взгляд темной челкой. — А, конь, – неожиданно заговорил Алауди. Я резко уставился в пол, ожидая продолжения, и удивленно поднял глаза, когда дверь дома хлопнула. Обиделся?.. Но он просто вынес мне мой пиджак, который я и не смог забрать в то утро. — Вот, держи, – хмуро бросил он и еле слышно добавил. – Спасибо. Он разрешил приобнять себя на прощание, и я пошел чуть дальше, спустил руки с плеч на талию, почти сразу убирая ладони, наткнувшись на удивленный взгляд. Хотя мне показалось, он был и не против. От таких мыслей стало жарко. Дома, вешая пиджак, я обнаружил в его кармане небольшую красную ленту. Она насквозь пропахла им, будто он ей мылся. Хотя, может, это всего лишь мое воображение. Я лег на кровать, чувствуя, как щеки становятся под цвет ленты, которая сейчас закрывала глаза. Я засыпал, ощущая его запах. И, клянусь, Мадонна, я никогда не был так счастлив...