first we take hell's kitchen

Мэтт приходит в себя от оглушительного шума. Этих звуков слишком много, слишком часто, они сыпятся на него отовсюду, как удары. Он зажимает уши руками, прежде чем выравнивает самообладание, отдаляет эти звуки усилием воли, подключая другие чувства. Он лежит на животе на кровати, и кровать под ним чуть-чуть плывет. Он определенно у себя дома – это его кровать и его запахи. И еще чужие запахи, слишком грубые и нахальные, будто толпа шумных пьяных студентов завалилась к нему в квартиру, и теперь они разлеглись повсюду, с грязными ботинками и бутылками в руках. Кажется, такого со времен колледжа не было. Мэтт разделяет проблемы. Первая – у него в ванной: там под обжигающе горячим душем пританцовывает женщина, у нее от кожи идет пар. Ее запах оглушает через всю квартиру, перебивая невинный шампунь Мэтта – коктейль “Кровавая Мэри”, порох, мокрый асфальт, морской солёный ветер. Этот солёный ветер раздирает легкие, будто бьет Мэтта в бок, по больному. Он хватается рукой под ребрами, сдирает повязку. Там швы – незнакомые, наложенные определенно не Клэр. Причал, косой дождь, вчерашняя ночь. Контейнеры, Рука, пуля чиркает прямо по нему. Мэтт морщится. Кто эти двое в его квартире – из Руки? Двое, потому что помимо женщины в душе, есть еще мужчина в его гостиной – он развалился на диване, грохочет Paint It Black – подвывает Мик Джаггер, беснуется ситар. Они что, пронесли в квартиру Мэтта телевизор? Мэтт пытается прислушаться. Больше похоже на мощный телефон. Но Мэтта не это должно волновать. Шорох стали по ткани. Мужчина вооружен до зубов, у него несколько ножей и пистолетов. На кофейном столе аккуратно, даже любовно пристроена снайперская винтовка. И – протез? Стальной протез? Мэтт поднимается, пытаясь проверить, нет ли на нем еще повреждений. Его чуть-чуть ведет. Он натягивает футболку и влазит в кроссовки, потом медленно движется к дверям. - Эй, Красный, не надо там красться, - подает мужчина голос из гостиной. – Я это не люблю. Мэтт раздвигает двери в гостиную. Женщина из ванной, в одном полотенце, едва прикрывающем ее, шлепает босыми ногами по полу мимо Мэтта, обдавая его новыми нотками, которые он не уловил поначалу – мята и малиновый блеск для губ. Женщина приземляется на диван с размаху, роняет голову на плечо мужчине и подтягивает к себе голые ноги. - Да расслабься ты, мы же тебя зашивали, - замечает мужчина. - Штопала я, ты только пил водку, - роняет женщина. - Кто вы такие? – спрашивает Мэтт. - Помнишь прошлую ночь? Причал, Рука, контейнеры. Мэтт ныряет в тень, отталкивается ногами от стенки контейнера и взлетает на его крышу. Тяжелые шаги, тяжелое дыхание, тяжелые автоматы на плечах. Кидают коробки, взрезают коробки на проверку. И среди всего этого – тихий разговор на крыше другого контейнера. - Кого первым заметят – тот платит за завтрак, - хрипловатый женский голос. - И выбирает кафе, - добавляет мужчина. - Эй, никаких блинных на этот раз. Что-то не то. Мэтт трясет головой, возвращаясь в настоящее. - Смутно, - говорит он. - Ты бросился в гущу Руки, как ненормальный, со своими нунчаками. Тебя подстрелили. Мы потащили тебя в сторону. Ты прохрипел свой адрес и отключился. - А ты правда слепой, - замечает мужчина. – Вчера думал, показалось. Дерешься как профи. На тебе что, эксперименты ставили? - Джеймс, - без особенной укоризны говорит женщина. - Нет, у меня был… несчастный случай, - отвечает Мэтт. - Мы у тебя перекантуемся денек? – говорит Джеймс, и это даже на вопрос не очень похоже. – Наташа, нормальное же место? - Ага, сойдет, - со скукой соглашается Наташа. – Крыша… обзор хороший. - Значит, вы тоже против Руки? – уточняет Мэтт на всякий случай. Наташа хрипло смеется. - Если ты пытаешься установить, насколько безопасно пускать нас к себе домой, то не особенно. Но уже поздно, не правда ли, Мэтти? Мэтт не спрашивает, откуда она узнала его имя. - Водка в холодильнике, ну да вы уже знаете, - говорит он. - Там ее уже нет, - отвечает Джеймс. Мэтт не знает, насколько обреченно ему стоило бы вздохнуть в этот момент. С этого момента Наташа и Джеймс оккупируют его квартиру. *** Мэтт чувствует себя наивным студентом, который поселился с двумя звездами колледжа, во всех отношениях более подкованными и искушенными, чем он, и теперь они потихоньку сживают его со света. Не специально – так, просто звездам в его квартирке тесно. За исключением того, что в колледже неудачливого соседа обычно высылают на вечер, чтобы заняться чем-то интересным, а Наташу и Джеймса присутствие Мэтта в этом смысле совершенно не смущает. Будто он не только слепой, но и глухой. Мэтт уходит на крышу, но и оттуда слышит, как Наташа виснет на Джеймсе в душе, выдыхая “zvezda moya”, а потом кричит на всё здание. Когда он спускается, Джеймс разбирает пистолет, а Наташа ходит по кухне совершенно голая, и Мэтт, делая вид, что ничего не понял, на ходу разворачивается и поднимается назад. Наташа и Джеймс – совершенно невозможные люди. Двинутые любовники, которые в любую минуту могут начать срывать друг с друга одежду. У хороших людей такой жажды не бывает, с горечью думает Мэтт, вспоминая Электру. Эти двое больше похожи на Бонни и Клайда, которые взяли его в заложники, чем на спецагентов, которыми они являются, судя по дорогой униформе. Ни морали, ни тормозов. Они раздражают его до одури, но в то же время где-то глубоко внутри Мэтт ими восхищается. Они на самом деле такие – насквозь, до конца. Они подходят друг другу, как бензин и спичка. (Если Электра была зажженной спичкой, то он был скучной водой.) Они великолепны, бесшовны, как круг, у которого не найти начала. Как-то вечером они врубают Леонарда Коэна на полную, и Наташа подпевает: “First we take Manhattan, then we take Berlin”… У нее получается яростно и пугающе, и очень похоже на правду. Эти двое и впрямь что хочешь захватят. Ну, во всяком случае, Адскую кухню в лице его скромной квартиры они уже захватили. Они живут в своем собственном мире, и у Мэтта от него кружится голова и звенит в ушах, было бы зрение – еще и в глазах мелькало бы, двадцать пять, да хоть сорок пять кадров в секунду, как пулеметная очередь. Выясняется, что телевизор они все-таки не притащили, но у них есть телефон с проектором, и они смотрят, обнявшись и переплетясь всем, чем можно, “Гамлета”, “Мой сосед Тоторо” и балет “Лебединое озеро”, всё без перерыва и, вероятно, даже не меняя выражение лица – за это Мэтт ручаться не может. Он только слышит, как Наташа хрустит его итальянскими крекерами с оливковым маслом, а Джеймс отхлебывает виски прямо из бутылки. Мэтт пытается медитировать у себя в спальне. Джеймс и Наташа устраивают возню, и Мэтт гадает, тренировка это или что – он слышит глухие блоки и несильные удары, потом истерическое хихиканье, поцелуи, еще блоки, потом они с грохотом роняют лампу, и Наташа говорит “упс”. Мэтт находит лифчики с подозрительным количеством ремешков среди своих рубашек, нащупывает пистолеты, приклеенные под столами и вообще в самых неожиданных местах, а еще Наташа упорно путает местами банки, которые стояли у него в шкафу в идеальном порядке. Конечно, он может отличить кофе от чая и сахара по запаху, но это был его шкаф и его порядок, в конце-то концов. Когда-то. Наташа и Джеймс выныривают из своей идиллии разве что в случае “А что, у нас закончилась текила?”, и Мэтт покорно идет за новой порцией. И так понятно – они-то “залегли на дно”. Мэтт напоминает себе, что они спасли ему жизнь. Еду они заказывают сами – Наташа любит пиццу с невменяемым количеством перца и пепперони, Джеймс – пиццу с ананасами. Мэтт повторяет про себя мантры и пьет овощные коктейли, пока кабачки и огурцы не заканчиваются – Джеймс стреляет по ним на крыше. Они даже не посвящают его в то, на сколько дней собираются остаться, но он слышит обрывки разговоров: “Фьюри дал ориентировку через три дня… разберемся и – в Гонконг?” – “Так, через пять дней у них сходка…” - Вы еще собираетесь сражаться с Рукой? – спрашивает Мэтт, ставя на стол упаковку пива. - Ни с кем мы не “сражаемся”, - возражает Наташа и, кажется, закатывает глаза. – Мы устраняем угрозу. У нас задание. - Я пойду с вами. - Да пожалуйста, - говорит Джеймс. - Джеймс, да с какой стати? – Наташа упирается рукой в бок. - Операция секретная. Фьюри не разрешит. - Если что, скажем, он сам пришел. - Что, мы теперь будем брать с собой слепых мальчиков на задание? А потом опять зашивать его? Или просто выкинем труп в мусорный бак? - Он дерется не хуже тебя, Нат. Разговор кончается тем, что Наташа валит Джеймса на пол и душит его бедрами где-то под столом. Мэтт откупоривает пиво и пьет его, холодное, облокотившись на стол, пока они возятся внизу. На душе как-то спокойно и хорошо. Наташа цокает на каблуках прочь, покачивая бедрами, и Мэтт может поклясться, что ее пышные локоны так и лежат волосок к волоску. Джеймс появляется из-под стола, кашляя и одергивая рубашку (которую взял у Мэтта), и ненароком отрывает рукав. - Будешь сам зашивать на этот раз, - бросает Наташа через плечо. - Рубашку? - Слепого мальчика. *** Мэтт приходит в себя на диване, и на этот раз он чувствует, как кто-то орудует у него в плече. Кто-то с железными пальцами и очень недобрым пинцетом. - Не надо, - просит Мэтт. Джеймс дает ему выпить виски из бутылки (на горлышке вкус чужих губ), потом пьет сам и продолжает. Дробь стучит о тарелку, когда он вытаскивает ее и бросает. Потом он берется за иголку. - Ты сегодня молодец, Мэтт, - говорит Наташа каким-то непривычным голосом. - Да? - Если бы не ты, этот идиот бы сейчас… - Спасибо, Мэтт, - говорит Джеймс. - Потому что меньше надо подставляться, - сердито говорит ему Наташа. – Мало адреналина, что ли? - Слушайте, вы разбирайтесь, а я пойду спать, - Мэтт поднимается с дивана, но Наташа упирается рукой ему в грудь и толкает назад. Потом усаживается между мужчинами, вытягивает голые ноги поперек ног Джеймса, а голову кладет на здоровое плечо Мэтту, каким-то детским, доверчивым жестом. - Ты хороший, Мэтти, - говорит она со вздохом, включая очередной японский мультфильм. – Даже слишком. Почему ты совсем один живешь? - Вообще-то мне кажется, что сейчас в доме толпа народа. Больше, чем надо по фэн-шую. - К тебе даже не зашел никто за неделю. Не позвонил. – Она рассеянно, почти сонно касается его лица, проводит пальцами под челюстью, повторяя контуры. Он чувствует, как Джеймс слева от нее напрягается. - Да тихо ты, - говорит ему Наташа. – Ty zhe znaesh, milii moi. – Она поворачивается к Мэтту и, он чувствует, смотрит ему прямо в глаза, очень близко. Впервые вглядывается в него. - Не надо, правда, - говорит Мэтт. – Я католик… Как будто это всё объясняет. “Не надо меня утешать, я сам перетерплю”? “Не надо, в смысле не рань Джеймса”? Мультфильм в кои-то веки не кажется ему пулеметной очередью, а, скорее, усталым ночным фоном. Он почти чувствует в нежной озвучке пастельные цвета и отблески на стенах гостиной. И атмосферу одиночества, что резонирует повсюду. - А знаешь, Мэтт, кого ты мне напоминаешь? Читал Достоевского? - Что, я Раскольников? – невесело смеется Мэтт. – Неуравновешенный тип с тягой к самосуду? - Никакой ты не Раскольников… Князь Мышкин, скорее. - Он тоже кого-то зарезал? - Он – нет… - говорит Наташа. – Там еще была такая Настасья Филипповна… “Я теперь во хмелю, я гулять хочу”… И Рогожин еще, - добавляет она тише. Джеймс съезжает по дивану и укладывает голову Наташе на колени. Она ощутимо греет плечо Мэтта и перебирает волосы Джеймса. Мэтт вздрагивает, когда Джеймс на мгновение касается его руки, будто ободряюще – ладно уж, пусть, я всё понимаю. Ей это нужно. Тебе это нужно. От того, насколько эти двое понимают друг друга, Мэтту было бы не по себе, не будь ему плохо от раны. - У Наташи рыжие волосы, - говорит Джеймс. – Как-то несправедливо, чтобы ты не знал… Несправедливо? Разве несправедливо оставить такую красоту всю себе? А в том, что Наташа красива, Мэтт не сомневался ни минуты. Джеймсу ведь было бы легко приберечь ее для себя, хотя бы так – чтобы Мэтт не знал, как она выглядит. Но нет… - Как пожар? – говорит Мэтт. - Как пожар.