***
Я уже в привычном для себя тельце подхватывал новорожденную росу с земляничных листьев, как вдруг меня захватило странное печальное настроение. До леса осталось совсем немного, а я уже успел вляпаться в какую-то неприятность, невесело пронеслось у меня в голове. Нужно разобраться. Я прислушался. Горизонт уже сливался с неспелыми розовыми плодами, но я все не мог понять, зачем и откуда во мне это взялось. А взялось-то, наверняка, в человеческом доме. У маленькой кроватки с маленьким человечком внутри. Усевшись посреди поляны, я поднял голову, чтобы поздороваться с заспанным солнцем – тоска тоской, но вежливость еще никто не отменял – и снова задумался, ведь, как оказалось, грустить сидя было куда удобнее. Я могу хоть целыми годами следовать за малышом юрким хвостиком, да только нельзя ему попадаться на глаза. Теплых бесед с этим человечком, уверял я себя, больше не предвидится. Но знаешь, я тебе скажу такую штуку, которую во век никто бы от меня не услышал: как замечательно, малыш, что даже духи могут ошибаться.Первая встреча
17 сентября 2017 г. в 22:51
На моей памяти это была самая теплая ночь за триста с лишним лет. Но запомнилась она уж точно не этим. Моя деревушка издавна считалась скупой на мало-мальски интересные события. Ни одно из происшествий, будь то унесенное порывом ветра чистое белье, которое жена библиотекаря только-только вывесила сушиться, или же целая партия спаленных кексов в булочной, не вызывало восторга даже у неискушенных местных жителей, что уж говорить обо мне. Пришлось свыкнуться с этим наипечальнейшим стечением обстоятельств, и я без всякого воодушевления плелся смотреть на очередной сломанный велосипед. Я поостыл и обленился, слился с буднями людей из деревушки и ничего от них не ждал. Все изменилось одной летней ночью.
Удивительно бодрый шепоток сплетен, смешиваясь с теплом земли, песнопением сверчков и свежестью ночного ветра, стал разноситься по всей округе, и так быстро, что спустя пару мгновений добрался до совсем сонной лесной глуши, защекотал в моем носу и подул на уши заговорщицким «новенькие!». От такого наглого вмешательства в мой сон я недовольно заворочался, но тут же вскочил. Новенькие? Здесь, у нас? Вот это да!
Не без усилий стряхнув с себя приставучий мох, я пересек земляничную поляну и нетерпеливо уселся по ту сторону забора, снова вслушиваясь. Тихий шорох мужских и женских голосов с небывалым рвением твердил одно и то же: дом около амбара обзавелся новыми жильцами. Ни голоса, ни их хозяева не замолкали ни на минуту, придумывая потрясающие и нисколько не похожие на правду истории. Ты только не подумай, что они со зла все это. Люди по натуре своей очень любопытные. И я очень даже любопытный. Вот только мне, в отличие от людей, не нужно было ждать утра, чтобы все разузнать.
Тот самый дом был одиноким долгое-долгое время, и от этого новость о жителях казалась куда привлекательнее. Когда я подобрался ближе, то немного засомневался, не перепутал ли чего: дом светился счастьем и даже немного пыхтел от предстоящих хлопот. Я бы так и стоял, радостно сопя в унисон мирному потрескиванию открытых ставен, если бы оттуда не донесся звук… очень понравился мне этот звук. В него хочется зарыться носом или, знаешь, схватить его и носить везде с собой. Вот такой этот звук.
Я запрыгнул на подоконник. Прежде я никогда не был таким неосмотрительным. Но я уже весь чесался от нетерпения, и медлить было почти что смертельно.
Комната казалась пустой. Но звук точно прилетел отсюда. Посередине темноты стояла качающаяся кроватка, совсем крохотная. Я оглянулся, хотя точно знал, что взрослых здесь не было. Зато я услышал их тихие голоса, и интересно вот что: они изъяснялись совершенно иначе, нежели местные. Еще одна невообразимая вещь, сегодня точно праздник!
Я встряхнул головой и навострил уши. Удивительно, но во время всеобщей (даже моей) радости люди в той другой комнате казались грустными и растерянными. Я сосредоточился на стуке женского сердца. Мальчику будет тяжело, говорило оно, разве мы не лишаем его нормальной жизни, мы не можем, мы не должны…
Слушая всхлипывающее сердцебиение, я расстроился, хоть и сам не особо понимал, почему. Будто неведомый кто-то… хотел отнять у меня… неведомое что-то. Но мужчина отогнал эти мысли, когда своим мягким спокойствием коснулся сердца женщины, уверенный в том, что все обойдется. Дай этим людям шанс, уверяла его надежда, пусть узнают, что он хороший человек, а мы вырастим его именно таким. И эта надежда поглотила беспокойство, оставив легкую дымку усталости, поэтому я решил больше не тревожить их и снова взглянул на кроватку.
Если сяду на край, размышлял я, замыкая колыбель в круг своих шагов, то всенепременно рухну прямо в объятия половиц. И их предательского скрипа. Но иначе я ничего не смогу рассмотреть. Если только не провернуть давно забытый трюк. Воровато оглянувшись, я закрыл глаза, растворяясь в убаюканном молчании дома.
Рассветное нетерпенье широкой полосой пробралось в комнату. Только что пробудившиеся бледные, еще холодные лучи не торопясь ползли от оконных рам вниз и медленно спадали на деревянный пол. Хорошо, что они были такими ленивыми: проберись они чуть дальше, смогли бы коснуться голых и совершенно точно человеческих ступней. Стоило ли мне усилий хотя бы держаться на этих здоровых ножищах, еще и на двух? Вне всяких сомнений. Но любопытство оказалось посильнее намерения моего нового тела перебудить всю округу звуком моего же падения. Я справился-таки с забавным подергиванием коленок и, вцепившись в край кроватки уже новыми руками, заглянул, наконец, внутрь. Вернее, заглянула.
Это был первый раз, когда мы с тобой встретились. И это самое очаровательное и невозможно восхитительное воспоминание из всех тех, что целыми табунами водились в моей памяти. Ты был таким крохотным, что с легкостью поместился бы в корзинке для яблок. Ты не спал и смотрел на меня совсем как настоящий большой человек. Только лучше, чем обычный большой человек. Маленькие глазки были наполнены незнанием и искренностью, которую не разыщешь ни в одной паре взрослых глаз, и в их ярком блеске отражалось зачарованность моих.
Вдруг ты издал тот самый булькающе-мяукающе-теснотесопротивляющийся звук, на который я и пришел (то есть, пришла). И я, сама того не осознавая, улыбнулась, хотя не представляю, как это нужно делать. Вот так просто. А ты также просто улыбнулся мне навстречу. Никогда я не видела такой радостной улыбки. Никогда. Все, что до этого момента я считала радостной улыбкой, растворилось рядом с совершенно беззубой веселостью маленького человечка. Ты протянул ручку и поймал переливающуюся в утреннем свете длинную рыжую прядь, а я покорно склонилась над колыбелью. От тебя пахло любовью, заботой и теплым молоком. Ты искрился радостью и нетерпеливым стремлением дарить эту радость другим. И прямо сейчас безвозмездно делился ею со мной.
«Зря твои мама и папа так беспокоятся, – тогда собственный шёпот показался мне грохочущим раскатом в этом бесшумном мирке, – ты станешь замечательным, самым лучшим; твое сияние уютное и ласковое, и в этом свете в душе каждого человека будет прорастать одни только прекрасности. Всю твою жизнь люди будут тянуться к тебе и окутывать своей любовью. Что там люди: даже у такой засохшей кочерыжки, как я, что-то там тронулось и захихикало». Ты засмеялся, ведь, я уверен, замечательно меня понимал.
Только теперь я расслышала звонкую перекличку давно пробудившихся птиц. Это значило, что мне пора.
«Жаль, что мы не сможем вот так еще побеседовать. Но не волнуйся, я всегда буду рядом с тобой, вместе с опавшими листьями или спелыми ягодами земляники, – и прежде чем расстаться с новым другом, я дотронулась кончиком пальца до пухленького мягонького носика. – Будь самым счастливым, солнечный детеныш».