I was made to keep your body warm

В этом теле еще никто не прикасался к нему так. Никто не видел без привычной одежды, и ему кажется правильным, что Ривер будет первой. Она раздевает его, как будто разворачивает подарок, как будто обезвреживает бомбу, — а она достаточно безрассудна, чтобы относиться к подарку и бомбе как к чему-то равнозначному. И пусть сначала он не собирался пропускать ужин, сейчас, когда их разлука подошла к концу, а ее ладони касаются его обнаженной кожи, его натянутые нервы расслабляются. Он поспешно старается вспомнить, какие ей нравятся прикосновения и где, но она не дает до себя дотронуться и отталкивает его руки, шепча: — Сначала я, дорогой. Она выскальзывает из своего платья и толкает его на кровать, забираясь сверху. Он замирает от желания и смотрит на нее с таким же благоговением, с каким она смотрела на Башни. Она — его монолит, его закат и звезды, и он никогда не сможет понять, почему кто-то столь значимый — важнее жизни — смотрит на него так, как она. И его тело уже реагирует на бушующий огонь в ее глазах, как впрочем и всегда. Чуть повернувшись, он следит за ее пальцами, нежно спускающимися по груди и чертящими линию вниз по животу. Он вздрагивает, резко вдыхая и закрывая глаза, когда она крепко обхватывает его член. — Неплохо, — мурчит она удовлетворенно, — совсем неплохо, дорогой. Он изо всех сил пытается не показывать, как сильно это на него действует, лишь слегка касается ее руки, а когда она вдруг отодвигается, наклоняется и кусает его достаточно сильно, чтобы оставить след, только с силой выдыхает. Он путается рукой в ее волосах и, скрывая беспокойство, интересуется: — Не разочарована? Ривер снова кусает его, и он шипит. — Ты — это ты, Доктор. Ты меня никогда не разочаровываешь. Ну, не физически. Он вздрагивает. Она, извиняясь, зализывает оставленные отметины и смотрит на него сквозь ресницы: — А ты? Прочистив горло, он с восхищением смотрит, как она скользит по его ребрам кончиками пальцев и подсчитывает родинки, разбросанные по ключице. Она изучает его, запоминает новые слабые места, как убийца, которой всегда была. Только она не собирается использовать эти знания, чтобы убить его. По крайней мере, не в этом смысле и не навсегда. Она подарит ему маленькую смерть, но он лишь с нетерпением ждет этого. — Так как насчет тебя? Она больше не смотрит на него, и он озадачен тем, что она избегает его взгляда. Когда он дотягивается до нее, она отталкивает его руку и в наказание тянет зубами за сосок. Он судорожно втягивает воздух и дергает ноги в стороны, чтобы облегчить боль между ними. Ривер, естественно, это замечает и ухмыляется. Ее рука снова спускается по его животу и на этот раз, обхватывая член, начинает двигаться вверх и вниз в порочном ритме, от которого напрочь перехватывает дыхание. Он задыхается, ругается и рычит, но она не останавливается, спрашивая: — Ты разочарован? Трудно думать, когда тонкая ловкая рука беспощадно скользит по самому чувствительному месту, но Доктор умудряется фыркнуть в ответ, сжимая простыни, чтобы не трогать ее снова — раз уж Ривер по какой-то причине не хочет прикосновений. Разочарован? Это у него новое старое тело. Она же совсем не изменилась. — Разве должен? В следующее мгновение он может только смотреть и вскидывать бедра к ее руке, когда она сжимает кулак — сильно, — что заставляет его мозг снова работать, и он понимает, что произнес мысли вслух. — Ты все такая же, — он пытается ответить честно, однако говорит не то, судя по ее бесстрастному взгляду и желанию продолжать этот проклятый разговор прямо сейчас. Ривер поджимает губы и медленно проводит большим пальцем сладкий круг по головке члена, от чего у него мутнеет в глазах. — Но это не так, Доктор. Я совсем не такая, как ты думал. Меня ничто не волнует, кроме людей, которых я люблю. Это ты и мои родители. Они уже ушли, остался только ты, и вся прочая вселенная может катиться в ад. Ее рука скользит к основанию члена и замирает достаточно надолго, чтобы дать ему сосредоточиться на чем-то помимо огня, бушующего под кожей. Он борется за дыхание и пытается слушать. — Я убиваю, когда это удобно, и называю убийц своими друзьями. Я краду и обманываю, и лгу, и в большинстве случаев не сожалею об этом. Мне не хватает совести, чтобы сожалеть. Прежде чем он успевает хотя бы подумать над ответом, она снова начинает двигать рукой, внимательно наблюдая, как он дрожит и превращается в бесполезную шотландскую лужу от ее прикосновений. Ее нижняя губа вздрагивает, но взгляд остается тяжелым и таким же холодным и расчетливым, как ее движения, хотя за всем этим скрывается отчаянная надежда быть любимой, даже не смотря на уверенность, что она этого не заслуживает. Его Ривер на самом деле гораздо более человечная, чем сама думает. Доктор корчится, разрываясь между удовольствием, которое она дает, и словами, которые нуждаются во всем его внимании. А Ривер жестоко продолжает: — Когда я с тобой, то очень стараюсь притворяться, а ты так хорош, что это почти легко. Но это не я, любовь моя. На самом деле нет. Я никогда не переставала быть психопаткой. Я просто хорошо это скрывала. Наконец она отпускает его, но только чтобы наклонить голову и взять член в рот. Доктор вскрикивает, на мгновение врываясь в сводящую с ума горячую гладкость, и запускает руки в ее волосы. — Черт возьми, Ривер!.. Нет, подожди!.. — он отталкивает ее, собрав последние капли силы воли, что у него еще осталась. Ривер послушно садится рядом и безропотно смотрит, как Доктор пытается восстановить контроль над дыханием и своим телом. Желание все еще бушует внутри, и он отворачивается, растирая рукой лицо. Боль между ног почти невыносима, но ему нужно сосредоточиться. Ривер нужно, чтобы он сосредоточился, несмотря на все ее попытки отвлечь его. — Ты мог бы позволить мне закончить, — тихо говорит она ровным голосом. — Это было бы вежливо — позволить жене сделать минет, прежде чем уйти от нее. Он стонет, поднимая голову: — Кто говорил об уходе? Она моргает: — А разве нет? Я не такая, как ты думал. — Проклятье, Ривер! Первый раз ты на самом деле показываешь мне себя и думаешь, что я собираюсь бежать и прятаться? На случай, если ты не заметила, я уже не глупец с галстуком-бабочкой, которому нравилось убегать от всего. — Он вздыхает, мужественно пытаясь игнорировать очень даже бодрствующую часть своей анатомии, которая не в настроении говорить. — Я люблю тебя, не забывай об этом. — Ты… прости, что? Он пожимает плечами. — Ты дикая и безрассудная, храбрая и умная, ты всегда была такой. И, может быть, неправильно находить все это сексуальным, но ты, Ривер, сексуальна, — и я нахожу все в тебе сексуальным. Даже то в тебе, что ты бы предпочла от меня спрятать. Даже то в тебе, о чем ты сама не догадываешься. И тебе не все равно. Когда это того стоит, тебе не все равно. — Прекрати повторять «сексуально», — она сердится и краснеет, и явно не верит услышанному. — В твоем исполнении это звучит… неправильно. — Тише, — он смотрит на нее. — Я рад, что получил возможность увидеть тебя. Настоящую тебя. — Ты… Еще один его взгляд заставляет ее замолчать, она дуется, фыркает и складывает руки на груди. Он скрывает улыбку от этого вида. — Я не хочу, чтобы ты снова пряталась от меня. — Я не прячусь, я… — Ривер, — его голос звучит мягко, но строго. Она взволнована. Он видит, как она отводит взгляд и кусает губы, и хочет просто взять ее за руку, но боится, что она снова его оттолкнет. — У нас есть двадцать четыре года вместе, и я хочу провести их с тобой. С тобой настоящей. — Я… — она осторожно смотрит на него с надеждой и подозрением одновременно. — Правда? Он с улыбкой кивает: — Пожалуйста. Позволь мне видеть тебя. Она бросается вперед, как будто он сказал волшебные слова, и когда их губы встречаются, она целуется с безумной отдачей, которой он не видел от нее даже в юности. Она целует его, словно ждала всю жизнь разрешения быть самой собой. От этого у него болит в груди, но он не чувствует обиды в ее поцелуе — только облегчение. Только благодарность. Только любовь. Он пытается вернуть все это обратно, показать, что готов вырвать свои сердца и предложить их ей. И похоже, даже без слов ему это удается, потому что когда он снова касается ее, Ривер больше не сопротивляется.