Мальчик который сдох

      Довольный и счастливый, я вошел в библиотеку, которая встретила меня и Герми отсутствием какой-либо разумной жизни. Не было даже работников. Неужели все ушли? А как же мы? Пришли приобщиться к светлым знаниям и мудрости веков, а их наглым образом нет. Пока я так бушевал в душе с улыбкой на лице, мы подошли к столу, за которым должна быть женщина (обычно она), что и выдавала книги. Как там ее, мадам Пинс? Но её не было. Да, как уже сказал, здесь вообще, никого не было. Я еще раз внимательно посмотрел на Гермиону, девочка посмотрела на меня, а затем я выдал: — Это что такое, бери книги, уноси, и никто нас не остановит? Или не нас, а злостных нарушителей, — говорил я достаточно громко, чтобы нас услышали, но даже такие слова не возымели никакого эффекта. А я все больше распалялся, чуть ли не смеясь, — Мы хотим уничтожить библиотеку, нас никто не остановит! — а пока Гермиона в святом ужасе смотрела на меня, я все громче произносил, — Я иду! Раз, два, три, сейчас наведаюсь в запретную секцию и буду читать там книги!       И лишь через пару секунд, когда до Гермионы дошло, что даже на столь кощунственные слова о библиотеке и книгах, Боже, книгах, которые она любит не меньше, чем их любит мадам Пинс, ничего не происходит, девушка возмущенно посмотрела на меня! — Гарри, ты что творишь? — с ужасом и даже как-то громко выпалила она, смотря на меня как на идиота. А я что? Я ничего! Улыбнувшись своей самой чистой и невинной улыбкой, я ответил: — Я пытаюсь дозваться мадам Пинс, а её все нет и нет! А что? — и не выдержав, хихикнул, смотря на личико Герми, а вскоре, вместо того, чтобы отругать меня, Гермиона улыбнулась сама: — Ты не представляешь, какой я шок испытала, когда ты такое стал говорить!       Перебив и все также улыбаясь, я спросил с хитринкой в глазах: — Ты испугалась за меня, книги и мадам Пинс, у которой могло от таких слов прихватить сердечко?       Теперь улыбка девочки была еще более весёлой, но она всё-таки попыталась отругать: — Гарри, будь серьезнее. Ты говорил столь ужасные вещи! Я даже не знала, что и подумать, о том что с тобой!       А я, действительно направляясь в запретную секцию, только Герми пока на это не обратила внимания, притворно ужаснулся, скорчив соответствующую гримасу, но всё также улыбаясь: — Меня захватили в плен заклинанием или я тронулся рассудком. Но неужели, ты не поняла, что это всё шутка?       И взгляд глаза в глаза, отчего девочка, слегка смутившись, ответила, извиняясь: — Извини, я не сразу это поняла. А когда поняла, хотела точно тебя убить за твои шуточки!       Зато честно. Так что я лишь подмигнув ей, направился дальше, пока не услышал новый вопрос: — Гарри, а мы куда?       Не оборачиваясь и чуть понизив голос, я ответил. А что, сама виновата, нечего спрашивать то: — Так в Запретную Секцию! — и словно только что ничего такого не произнес, продолжил путь. — Что?!       Ах, какой вопль души и тела! Сколько экспрессии. Кажется, она поняла, что я не шутил, не в этот, как говорится, раз. И сообразив это, она выдала столь яркую реакцию. Но я уже не слушал, входя в нужную часть библиотеки и осматривая стеллажи с книгами. Но всё-таки отвечая: — Не кричи, Герми! Когда ещё выпадет такой шанс? Ты представь, все самые интересные заклинания, все лучшие достижения магов, всё то, что мы никогда не узнаем на уроках и оно — всё здесь!       Давя на самое больное место девочки, заговорил я, как настоящий змей искуситель, а чтобы она снова не начала читать лекции, развернулся во время своих слов и подойдя, снова обнял. За талию, и точно не как друг, да и приближённое лицо к её лицу говорило о многом. И своего я добился, вместо гневной тирады, лекции, девочка смутилась и попыталась оттолкнуть, но вместо этого, я снова, крепко держа в объятиях тихо в самые губки произнес: — Герми, повторю, ты такая милая, когда сердишься или смущаешься! Мне отпустить тебя и ты не будешь больше возмущаться, или мы так и постоим, но тогда нас могут поймать, и вновь возвращаемся к предыдущим разговорам.       Кивнув, она снова толкнула меня, и в этот раз я уступил, отступая. Но вместо того, чтобы спорить и уйти, она вздохнула и тихо сказала: — Гарри, мне не нравится, как ты себя ведёшь, но я не брошу тебя, — а затем, посмотрев в мои глаза (до этого она намеренно отворачивалась) добавила, — И что с тобой можно сделать? Но ты прав, я хочу посмотреть на эти книги.       И не давая ей опомниться, я всё же поцеловал её, но не в губы, а в щеку, произнеся: — Спасибо, Герми, я знал, что ты согласишься, — и абсолютно счастливый (догадываюсь, что и Гермиона быстро успокоилась), принялся читать корешки книг, выбирая нечто интересное и понятное одновременно. Гермиона не отставала и уже минут через пять мы взяли три книги, но стоило решить ещё один важный момент: — Если мы вынесем книги, их могут призвать, или иная защита сработает, но если мы их спрячем, то эти экземпляры всё равно призовут, если поймут, что они пропали. Поэтому, предлагаю перенести их в другую секцию и брать читать вместе с другими. Так мы не оставим следов, но в тоже время они будут под рукой.       Придумав на ходу этот план, я посмотрел на девочку, что держала большую энциклопедию редких заклинаний, на что получил лишь кивок и счастливую улыбку. Кажется, она уже пролистала её и теперь пребывает в полнейшей эйфории от перспектив, которые открываются после прочтения этой книги. А я таки нашел информацию о проклятиях и магии исцеления (в одной книге), а во второй ни больше ни меньше методику невербальных и мгновенных заклинаний. И то, что моё выражение лица было нечитаемо в отличие от её, в общем, было заслугой лишь моих тренировок по сохранению контроля над эмоциями еще в прошлой жизни. Действительно, в прошлой. Ведь я не расщепил сознание, а перенёсся всем своим естеством в это тело, но также я мог проделать и обратный процесс. Причем, так я мог путешествовать из тела в тело сколько угодно раз, пока не закончится моя личная сила, перемещаясь из мира в мир. Ни Разум, ни душа обычно не исчезали, и то, и то было бессмертным. Погибнув в теле Гарри, я мог захватить при неких обстоятельствах тело Рона, Малфоя или кого-то ещё, а мог перенестись в тот мир, из которого пришел, сохранив всю силу, приобретенную в этом мире и все знания. Впрочем, я отвлёкся. Таким образом, этот хомяк по имени Гермиона (по крайней мере, выглядела она именно так) начала волноваться, не понимая, что я задумал и чувствовал: — Гарри, что случилось?       Не выпуская книгу и улыбаясь, отчего её немного длинные зубки, из-за которых я назвал её хомяком (хотя можно и бельчонком) показались во всей красе. И вот, что странно. Ей они шли, и зря она так их стеснялась, и видимо, я всё ещё пребывая в неком неадекватном состоянии, сказал: — Герми, милая улыбка. Бельчонок, ты мой!       Шок! Снова. И не надоело так издеваться? Нет! Ведь, когда ещё увидишь стесняющуюся Герми, и в то же время улыбающуюся, как кошку после миски молока. Да что меня так на животных тянет, нет-нет, я нормальный. А она, перестав улыбаться, только и сказала: — Спасибо, но ничего хорошего в этом нет!       Вновь вспыхнув, видимо застеснявшись своих «клыков». Так что, который уже раз, я снова сделал шаг к ней, давая ей возможность на этот раз отойти, но словно собираясь обнять. А еще из-за этих книг в руках, мы просто не могли бы прижаться друг к другу, но видимо воспоминания о том, что я делал, обнимая её прошлый раз, вытеснили всякие глупости из её прелестной головки. И мой манёвр, так и не завершенный, помог. Теперь она уже и не вспоминала, к чему был задан вопрос «что случилось», и это хорошо, перестала хмуриться, насколько это возможно, не вырывалась и ждала, сама, кажется, не понимая чего. И я не разочаровал, не подвел её ожиданий, произнеся: — Герми, ты очень красивая, добрая, никогда не стесняйся себя, и не думай ни о чем плохом, пока я рядом. Ведь ты всегда была с нами, знаешь больше всех обо мне, но продолжаешь дружить. Уже этого достаточно, чтобы я считал тебя своей подругой.       Упуская, что подруг не целуют, но решив, что она сама понимает насколько у нас сейчас шаткие отношения, и, к чему это приведет никому не ясно. А потому не стоит своими словами ещё больше заставлять её думать об этом. Но всему приходит конец, вот и наше короткое, но такое насыщенное свидание подошло к концу, а я, отстранившись, быстро поспешил к полкам с книгами. Куда и поставил две свои, не давая Гермионе даже их рассмотреть. Во избежания, к слову. Проделав тоже самое со своей книгой, она направилась на выход, а я шёл рядом.       Без приключений добравшись до гостиной и тепло попрощавшись, пожелав друг другу спокойной ночи, мы расстались. Чтобы уже утром снова встретиться и отправиться на завтрак. Ничего нового во сне не было, как и утром, потому я даже не особо запомнил, разве что Рон всё также демонстративно нас игнорировал, и это уже было не смешно. А наши одноклассники непонимающе смотрели то на него, то на меня, а иногда и на Гермиону. И главное — мы ничего с ней не могли сделать. Разве что. Но это бы поставило крест на всяких взаимоотношениях с ним, а я еще не определился, как к нему относиться и что делать. Но видя, как страдает Гермиона, начал действовать самым наглым образом. И первый шанс представился во время завтрака. Хотя он с нами не разговаривал, сел он всё-таки недалеко и то, как он кушает, видели многие. И именно поэтому я и решил пройтись: — Но как так можно! Рон, ешь медленнее, на тебя ведь смотрят! — ноль эмоций, даже, наоборот, начиная еще яростнее вгрызаться в хлеб, быстрее глотать. На что я и рассчитывал, ехидно продолжая, — Уу, больному герою требуется много пищи, прости меня Рон, ешь-ешь, поправляйся! — и вновь никакого ответа, но отчего-то притормозил, а некоторые повернули голову ко мне, спрашивая взглядом, о чём это я, — Рон, ты так ничего и не сказал? Эй, Рон, не молчи. Не будь таким скромным. Скажи, как всех нас спас, убив тролля своим редукто! Ах, как он бился в конвульсиях, как стонал!       Продолжая дико ржать в душе, заливался соловьем я, пока не получил долгожданного вопроса: — Кто? — спросил, кажется, Дин. — Разумеется, тролль, не Рон конечно же, — сказал так, чтобы все поняли, как я отношусь скептически к варианту, чтобы стонал Рон, сам продолжая, — Мы убежали, а Рон остался со словами «я сам» и ведь справился! Кто бы мог подумать!       Вот только все, кто знали меня, Рона и Гермиону прекрасно понимали, что убил тролля кто угодно, но точно не Рон. А чтобы ни у кого не осталось сомнений, я добил, хотя выглядело вновь все, как комплимент: — Со своей палочкой, да так точно произнести заклинание, не ошибиться и впервые сделать все правильно, и, именно тогда, когда это столь необходимо... Так что Рон ты ешь, ешь. Извини нас и спасибо! — но не могу я сдержаться, не могу. А пока все осмысливают услышанное и потихоньку начинают улыбаться, Гермиона шипит, но довольно тихо: — Гарри, ты что творишь?!       Вот только я знаю, что вся её злость быстро пройдёт, стоит мне снова провернуть с ней один из многих фокусов. Так, что пока Рон не знает, что сказать, все улыбаются, а Герми ждет ответа, я его даю: — Герми, да что ты так волнуешься? Я хочу лишь отблагодарить нашего друга за всё то, что он сделал!       Показав своими словами даже больше, чем могли понять многие, но отчетливо давая понять преподавателям, что могут нас слушать, братьям Рона, которые всё прекрасно понимают и Гермионе, которая знает даже больше, чем остальные, как я отношусь ко всему, я усмехнулся. Прямое попадание. И Рон не выдержав, надувается как самый настоящий хомяк с полным ртом, выскакивает из зала, за секунду набирая около космическую скорость. А я смеюсь в душе, а сам изображаю растерянность. — И что это было?       И пресекая попытки Гермионы побежать следом, подпуская в голос стали, произношу только ей понятную фразу: — Мы уже все решили!       И вижу, как она словно теряет в росте, сгибается, а из неё выдергивают стержень. Но вскоре, печально улыбаясь, она смотрит в мои глаза и кивает. А я готов сам выскочить с ней из-за стола и зацеловать девочку.       На душе хорошо. Гермиона ко мне привязана достаточно надёжно, от предателя крови, как его называл Волди избавился. Одноклассники (и не только они) были на моей стороне, не понимая, что это нашло на Рона. А преподаватели? Разберемся потом. Всё равно сейчас им предъявить мне нечего. Закончив с едой, смотрю на Герми и, дождавшись, когда и она справится со своей порцией, выхожу вместе с ней.       Начинается новая жизнь, в которой я постараюсь показать себя, а пока можно отпраздновать маленькую победу, о чём и сообщаю Гермионе, но под иным углом: — И что теперь? Сердишься? Прости, я не сдержался. Но мне больно было видеть, как ты переживаешь, а он подливает масла в огонь своим игнорированием.       Девушка молча шла, но через некоторое время (через минуту после моих слов) ответила, хотя за всё время так и не отстала и не ушла вперед, что уже говорило о многом. — Не так я представляла наш поход в тот злосчастный коридор, не так. И что дальше? Мы перестанем общаться? Ты совсем изменишься и станешь как тот же Малфой?       Говорила она серьёзно и с какой-то тоской, но при этом никуда не уходила, и не требуя, по сути, ответа. Свой выбор она сделала и что в нём было больше не ясно. Страха за себя, вера в меня, приказ, вернее намёк, помогать мне и следить за мной (кто его отдал ей, думаю и так ясно, а если его нет, то да простит меня Герми). И обычными поцелуями, смущением тут не решить, но попробовать чуть уменьшить негатив можно. Выбрав один из боковых коридоров, завожу туда девушку, что примечательно она не сопротивляется, и с улыбкой отвечаю: — Именно! Я стану правой рукой моего злейшего врага, что убил моих родителей, уничтожу Хогвартс, и всех, кто меня обижал. — и поднимая руку, чтобы остановить возражения, которые уже были сорваться с её язычка, спрашиваю, — Неужели, ты веришь, что я на это способен? Снова не отвечай. Вижу — веришь, но так вот скажу, а на что ты?       И снова попав в саму суть, вижу, даже без эмпатии, как она задумывается, и как в ней сменяются разные эмоции. — Я поняла! И я согласна! — Вот и славно! А теперь поспешим, — хватаю ее за руку и без предупреждения начинаю бежать, таща ее за собой, улыбаясь и заставляя своим таким поведением, улыбнуться и ее. — А то нас Снежок убьет!       Как раз следующая пара зельеварения. А она смеётся и спрашивает: — Как ты его назвал? Снежок?! Ха-ха, ты теперь не боишься?! — не то спрашивает, не то утверждает девушка, продолжая улыбаться. Я не отстаю и, спеша по коридорам, слегка высокомерно, но она видит, что это наигранно, отвечаю: — Чего мне Мальчику, который выжил, бояться декана слизней.       Девочка снова улыбается, а мы уже подходим к коридору, в котором располагается искомый кабинет. — Нечего, точно.       Успокаиваясь и мягко убрав свою руку, которую я держал, она вошла в класс. А следом и я.