The Forbidden fruit

      Усыновлен? Ну конечно. Это все объясняет. Тайлер всегда чувствовал, что что-то не так. Будто он не на своем месте, будто все вокруг чужое. Так и было. Родители — не его родители, брат — не брат. Вся его жизнь — это ложь. Он сам лжец. Если вы никогда не сталкивались с последствиями лжи, то знайте, после себя она оставляет лишь пустоту. А, если вы никогда не видели пустоту, то представьте себе глубокую-бесформенную-источающую-сплошную-бесконечную тоску. Вот, что это такое. А не просто - ничего. Это хуже, чем ничего. Белый туман заволакивает душу, и не надо думать, что белый — значит хороший. На самом деле, белый — это цвет смерти. Нам лгут даже в этом. Рассказывают страшные сказки про старуху в черном одеяние с косой. Но, это неправда. Черный никогда не был цветом смерти. Смерть — это пустота, и она белого цвета. Как свадебная фата, как облака в небе, как блестящий снег зимой. Или как халаты врачей, оглашающий страшный диагноз. Как стены больницы, пропитанные болью и страхом. Как безмолвный крик в истощенной дырявой душе Тайлера. Если вы все еще думаете, что черный цвет пугает, то вы никогда не видели всей сути белого. В этом и фишка. Притвориться, что ты что-то хорошее, что-то доброе, что-то светлое и чистое. Когда на самом деле ты просто пустота. Ничего. Молчание. Сплошная нервирующая тишина. И хуже всего не тогда, когда тебе хочется плакать, рвать на себе одежду, кричать, бросаться чем попало, вовсе нет… хуже, когда тебе все равно. Потому что, это значит — ты абсолютно пуст, окутан белым дымом… мертв. Иногда тишина — это насилие. Тайлер всегда думал, что одиночество — это самое болезненное чувство. Он ошибался. Есть кое-что похуже одиночества. Оно выматывает тебя так сильно, так беспощадно, переступая из крайности в крайность. Оно пожирает твою душу, твои чувства. Все твои мысли превращаются во что-то скомканное, бесформенное. И все, что оно оставит тебе — отречение. Одно большое безразличное Н-И-Ч-Е-Г-О. Пустоту. Тайлер согнулся над розовой бумажкой, ставшей его пропуском в безграничные черные дыры. Такие же, как и дыры в его сердце, в его голове, в каждом его органе. Неужели он был настолько ужасным ребенком, что его невзлюбили с рождения? Неужто он был таким нежеланным, что родные мать и отец отказались от него, отдали на усыновление? Чем он заслужил это? Он был ребенком, в чем была его вина? Или он уже родился грешником, не стоящим даже любви своих родителей? Дверь в комнату открылась. Тяжелая сумка выпала из рук и с грохотом упала на пол, высыпая на поверхность ее содержимое. В дверях стояла мама, ее пальцы дрожали, глаза округлились, сердце забилось чаще. — Тайлер, — тихо позвала она. Брюнет обернулся, смотря будто сквозь нее, потерянным взглядом, разрывающим хрупкое материнское сердце. — Сынок… Омега натянуто улыбнулся. — Сынок? — он замотал головой. — Не-е-т… кто угодно... сожитель... знакомый… друг семьи…, но не сынок точно. — Тайлер, послушай… — Так это правда? Вопрос не требовал ответа, доказательств было достаточно, но Тайлер все равно спросил (в глубине души он надеялся получить ответ «нет»). — Правда, — печально ответила мать, виновато опуская голову, — Прости, что ты узнал это вот так. — А ты вообще собиралась рассказывать мне? Женщина замялась. Что могло значит для Тайлера только одно — она собиралась скрывать это всю жизнь. — Почему? — холодно спросил брюнет. Такая интонация заставила мать впервые взглянуть ему в глаза. Она испугалась. — Хотела уберечь тебя… от правды. Женщина тяжело вздохнула, понимая, что теряет и без того тонкую связь с «сыном». Она рухнула на пол перед Тайлером, ударяясь коленями. Ее взгляд смягчился, на глаза проступили слезы. Но Тайлеру было не жаль. — Тайлер, ты все равно мой сын, — она положила руку ему на плечо, бережно поглаживая его (она просто пыталась сохранить с ним хоть какой-то контакт, ведь все внутри нее рвало на части от этого безразличного взгляда Тайлера). — Я люблю тебя. Я всегда тебя любила. Какая разница, кто родил тебя. Ты всегда будешь моим маленьким мальчиком, моим сыном. Эта бумажка ничего не значит для меня. Лицо брюнета нахмурилось в попытке сдержать слезы. — Прости, что не сказала правду. Но нужно ли было тебе это знать? Ведь ты никогда не был для меня чужим. Я полюбила тебя сразу, как только увидела. Мне хватило одного взгляда в твои янтарные глаза, чтобы понять — ты был рожден, чтобы стать моим сыном. Неважно, каким способом. Я узнала тебя, милый, это был ты — мой мальчик. — Она уже не могла сдерживать накативших слез, ее руки дрожали сильнее, пропуская вибрации через плечо омеги. И словно заразившись ее эмоциями, Тайлер поддался чувствам, позволяя слезам стремительно скатываться с раскрасневшихся щек. — Мам, — простонал он сквозь всхлипы Мать тут же окутала его в своим объятья, будто накрывая шерстяным пледом. Белый туман стал рассеиваться, передавая эстафету собирающимся тучам. Но в объятьях мамы Тайлер словно смотрел на дождь через окно. Было слегка тоскливо и мрачно, но все это было неважно сейчас, потому что, он не смог бы промокнуть от дождя. Его спасал теплый плед маминых рук, заботливо гладящих его спину, прижимающих ближе к любящему сердцу. — Я тоже люблю тебя, — прохрипел он (да, он всегда будет маленьким мальчиком для своей мамы). Они долго обнимались, не решаясь разрывать этой теплой уютной связи между ними. Тайлер не смог бы сказать, что когда-то был близок с мамой так, как сейчас. Они мало общались раньше, и Тайлер не видел в этом проблему. Потому что никогда не знал, как может быть приятно сближаться с кем-то. Пропускать в самые далекие и темные углы своей души. Давать разрешение копаться в твоей голове. У омеги была своя зона комфорта, в которую он не пускал никого… ну… кроме Джоша, конечно. Теперь за линию перешли два человека. — Мам, — хриплый голос парня разрезал тишину. — Да, милый, — отозвалась мать — А Джош… он… Мама слега отодвинулась назад, лишь для того, чтобы заглянуть в глаза брюнета. — Ты хочешь знать, родной ли он сын? Короткий кивок. — Нет, — протяжной вдох и последующий выдох, — ...Вы оба усыновлены… Вы - братья. На секунду… всего на одну секунду Тайлер решил, что если он приемный, его чувства к Джошу могут быть не такими уж и запретными. Он почти поверил в это. Почти позволил себе любить Джоша так, как он хотел все это время (совсем не братской любовью). — Что такое, милый? — беспокойно спросила мать, очевидно прочитав разочарование в потускневших глаза омеги. — Ничего, — Тайлер попытался улыбнуться (получилось не очень естественно), — Все хорошо. *** Брюнет все еще корил себя за неправильные чувства к брату. Но ему уже не было так больно и одиноко, как раньше. Разговор с мамой слега затянул все черные дыры и теперь, хотя любовь всей его жизни по-прежнему была самой большой ошибкой, их обоих теперь связывало нечто большее, чем родственная кровь. Они оба были приемными. Тайлер не злился на мать за ложь. По началу, конечно, злился, но больше нет. Она любила его, и Тайлер чувствовал это. Ему не нужны другие доказательства, не нужны никакие документы, подтверждающие их родство. Материнская любовь — все, что ему нужно, чтобы называть ее матерью. Теперь назревала другая проблема — Джош. Знает ли он, что Тайлер приемный? В курсе ли, что и он тоже? Тайлер сидел в их комнате, безжизненно залипая в одну точку на стене. Всю ответственность омега решил взять на себя. Мать была вымотана их эмоциональным утренним разговором, и парень решил, что сам расскажет Джошу правду, давая матери отдохнуть от этих чувств. На часах 16:30. Джош наконец возвращается со школы. Все это время Тайлер не вставал с места, прокручивая возможные варианты их разговора. Дверь в комнату открывается. Сердце Тайлера уходит в пятки. Он уже сто раз продумал, что скажет, подбирал интонацию, проговаривал в слух каждое слово. Но вот в комнату проскользнула копна голубых волос, и омега забыл все слова. Он забыл обо всем. Кроме одного. Он безнадежно влюблен в эти волосы. Неоправданно влюблен в этот запах мятной жвачки. Очарован глазами цвета мокко (как и его собственные, и это сходство не могло не сводить Тайлера с ума. Иметь что-то общее с Джошем — это как доза убийственно приятного наркотика. Хотя у них была общая кровь, и родители, и комната и много всего, но казалось и этого было мало. Тайлер желал разделять с ним всего себя. Чтобы у них был общий кислород, общее сердце, общая кожа, общие мысли. Чтобы они были чем-то единым. Одна душа на двоих. Одна любовь на двоих. Весь чертов мир Тайлер хотел делить только с Джошем. Брюнет отдал бы ему все, что имел. А потом воровал у других, чтобы продолжать отдавать ему все. Взамен он просил лишь одно...). — Прошу, полюби меня так же сильно, как я люблю тебя, — сказал Тайлер прежде, чем успел подумать. Слова просто соскочили с вишневых губ. Джош застыл, выронив телефон из рук, удивленно уставившись на брата. — Ты любишь меня? — спросил он, наконец прервав затянувшуюся тишину. Тайлер молчал. Он был удивлен не меньше Джоша. — Ты любишь меня… как… кого? — снова спросил альфа. Тайлер продолжал молчать, проделывая взглядом дыру в лице брата. Дан сомкнул челюсть, сделав глубокий вдох, присаживаясь на кровать рядом с младшим, который проследил за каждым движением парня. — Я… — захрипел Тайлер, — Я-я… Дыхание сбивалось. Джош был так близко, его глаза переполняла надежда, превращаясь в легкую пелену слез, которую нельзя было заметить (но Тайлер заметил). Легкие разрывал запах мятной жвачки и свежей травы. Разум уносился куда-то за слои атмосферы, помахав Тайлеру рукой. С брюнетом творилось что-то невообразимое. Дрожь пробирала изнутри, содрогая каждый орган в его теле. Все признаки лихорадки. Он бы решил, что болен, если бы точно не знал причину этих симптомов — Джошуа Уильям Дан. Надежда угасала в глаза Джоша с каждой секундой молчания Тайлера. И брюнету так сильно хотелось сказать это… Сказать, что он чувствует на самом деле… Оправдать эту надежду… — Я бы хотел сказать, что люблю тебя как брата, — Тайлеру стало плевать. Плевать, что это неправильно. Плевать, что бог отправит его в ад за эти грязные чувства. Плевать, что люди никогда не поймут и не примут их. Любовь к Джошу — была самым правильным, что он когда-либо чувствовал. Ему даже плевать, если эти чувства вдруг окажутся невзаимными. Бесполезно убегать от них, бесполезно лгать самому себе. Он не будет от этого любит Джоша меньше. Ничто больше не имело значения. Ничто, кроме этого голубоволосого парня. Джош, который до этого разочарованно опустил голову, разглядывая линии на паркете, теперь снова смотрел на Тайлера с замиранием сердца. — Я бы хотел сказать, что больше ничего не чувствую к тебе, Джош, — брюнет рассмеялся. — Но это была бы самая большая ложь в моей жизни. Джош сглотнул образовавшийся в горле ком. — Я люблю тебя, — голос Тайлера никогда не был таким ровным и уверенным, как сейчас. — Больше, чем брата. Моя любовь совершенно другая. И пускай я сгорю за это в аду. Черт, да я добровольно склонюсь перед Дьяволом, протягивая ему свою тяжелую грязную душу, если придется, но я никогда не смогу отказаться от этих чувств, от тебя… Кажется, Тайлер хотел сказать что-то еще, но был заткнут губами Джоша, покрывшими его собственные. Старший так отчаянно целовал его, вылизывая нёбо брюнета, который послушно раскрывал рот в этом рваном поцелуи. Их дыхания перемешались. Крепкие руки Дана легли на бедра омеги. Тайлер приглушил стон, когда пальцы альфы сжали его ягодицы. Сердце билось с бешеной скоростью. Ощущение, будто Тайлер сорвался с двадцатого этажа. Джош навис над омегой, прижимаясь к нему всем, чем только можно. Тайлер развел ноги, позволяя Дану удобно устроится между ними. Горячие губы парня припали к молочной коже на шее, засасывая ее. — Ах-х… Джош, — проскулил Тайлер, желая большего. — Я хочу, чтобы ты сорвал связки, выстанывая мое имя, — прорычал Джош в самое ухо податливой омежки, закусывая мочку. Тайлер вознаградил его еще одним коротким стоном, запуская пальцы в голубые локоны и оттягивая их. Альфа снова припал мокрыми губами к шее, скользя острыми зубками ниже, на ключицу, затем грудь. Он оторвался от брюнета лишь для того, чтобы сорвать с него футболку, бросая ее куда-то в сторону. Затем снова припал влажными от собственных слюней губами к разгоряченному телу Джозефа (Дана). Рука альфы спускалась на женственные ножки Тайлера, сгибая их в колене. Засосы на шее уже начали темнеть. Глаза застилала пелена небывалого возбуждения. Шершавый язык оставлял дорожки на плоском животе брюнета. Зубы грубо впились в пока еще чистую кожу на груди, пуская кровь. Парень взвизгнул, но тут же расслабился под ласкающие поцелуи Джоша, слизывавшего его кровь. Солоноватый привкус Тайлера вперемешку со сладкой ватой доводили Дана до состояния эйфории. — Ты такой аппетитный, — прохрипел Джош, тяжело дыша. Рука Тайлера нащупала ладонь Джоша, переплетая их пальцы. На когда-то чистой коже брюнета не осталось и живого места. Джош поддался бедрами вперед, упираясь головкой уже вставшего члена в зудящую дырочку Тайлера, из который обильно выделялась смазка, пропитавшаяся в боксеры парня. Младший прикусил губу, заглушая стон. — Я люблю тебя, — шептал Джош, стягивая с брата боксеры. — Я так люблю тебя. Он специально задел стояк омеги резинкой нижнего белья, заставляя того прогнуться в спине и издать еще один, ласкающий слух, стон. Тайлер крепче сжал руку Джоша, впиваясь ногтями другой руки в его спину, вынуждая Дана рычать. Взъерошенный, совершенно не контролирующий себя, Джош был таким сексуальным, и это возбуждало Тайлера еще больше. Он боролся с желанием кончить прямо сейчас, еще не добравшись до самой сути. Джош снова грубо вгрызался в израненную кожу на шее Джозефа, выбивая из него эротично-порнографические стоны. Свободной рукой Дан освободился от одежды (потому что Тайлер не позволил ему использовать обе руки, намертво вцепившись в его ладонь своей). Раскрасневшаяся омега выгнула шею, подставляясь под горячие поцелуи. Шоколадные волосы перепутались, брюнет рвано дышал, периодически скрываясь на стон. Глаза были полузакрыты, пышные ресницы нервно подрагивали. Джош изнемогал от, накрывшего его с головой, страстного желания довести Тайлера до пика наслаждения. Не тратя времени на прелюдия, Джош сразу грубо вошел в Тайлера без растяжки (он знал, что это и не понадобится, точнее, догадывался). Брюнет взвизгнул, прикусывая вишневые губы. Внутри него было узко, но этого хватало, чтобы Джош мог комфортно двигаться в нем. Смазка омеги окутала напряженный член альфы. Младший срывался на крик, наконец ощущая себя заполненным. Все тело непроизвольно дрожало, резкие движения Джоша вызывали ноющие позывы внизу живота Джозефа. Его собственный член зудел, умоляя о прикосновениях. И словно почувствовав это, Дан обвил стояк Тайлер свободной рукой, предварительно смазав ладонь слюной, уравнивая движения на члене Тайлера с движениям внутри него. Когда Джозеф сам начал насаживаться на твердый член Дана, Джош уже мог входить в него полностью, грубо втрахивая Тайлера в кровать. Стоны омеги смешались со стонами альфы. Джош надрачивал брюнету с каждым разом все интенсивнее, пока Тайлер густо не излился в его руку. После нескольких толчков, Джош кончил прямо в него, под сладкие поскуливания парня. Женственные ножки обвивали его бедра, не позволяя Джошу высвободить обмякший орган. Хватка на руке стала чуть слабее, но все еще достаточно сильной. Парни громко дышали, глядя друг другу в глаза. — Ты — моя самая лучшая ошибка, — пробормотал Тайлер, оставляя легкий поцелуй на шее парня. Джош улыбнулся.