Хранитель

- А ты извращенец. Лежа на боку перед маленьким столиком с чашечками саке, Хиджиката курил и молча стряхивал сигарету в подставленную пепельницу. Просторная комната была набита подушками, второй столик стоял у стены, ожидая своего часа. В одном углу находилась длинная ваза с искусственными веточками сакуры, а из другого комнату пересекала ширма с рисунками, изображающими приключения Аматэрасу. - Это ты извращенец, если согласился, и налей мне саке, как тебя там, Паако-чан. - Да пошел ты! Гинтоки, завернутый в трехслойное кимоно, чувствовал, как слезятся от туши глаза и злобно зыркал в сторону Хиджикаты. Действительно, под каким гипнозом он на это согласился?! Час назад они вошли в бордель, и Тоширо, мягко намекая хозяину, приказал всеми силами содействовать их плану. Тот, хотя и вынужден был уступить, уперся на одном условии: ни одна из его женщин не должна пострадать, иначе урон Шинсенгуми будут выплачивать до конца своих дней. Хиджиката его успокоил, Гинтоки тоже был спокоен, но лишь до момента, когда замком потащил его переодеваться. - Считай, что это часть договора, - с широкой улыбкой объявил замком и отдал напарника на растерзание гейшам. - Я тебе это припомню! Теперь Хиджиката, даже не скрывая наслаждения происходящим, просто сдерживал смех, глядя, как Гинтоки, неуклюже расправляя широкие рукава, пытается сесть. - А ты умеешь играть на флейте? Это бы пригодилось, когда они сюда зайдут. - Лучше всего флейта звучит, если ее разбить о чью-то голову, так говорила великая красавица Дяо Шань. - Она не могла этого сказать. - Просто ее биографию писали мужчины, разумеется, они это опустили. Паако, точно зная о себе, что она не великая красавица, просто развалилась на полу, так и не найдя удобного положения. Хиджиката, не переставая любоваться невероятным видом, больше не говорил ни слова. Отчего-то Гинтоки с двумя поднятыми хвостиками и подкрашенным лицом при определенном ракурсе был так сильно не похож на себя, что Хиджиката, решив проверить, поменял позу. Подогнув одну ногу в колене, он сел, опираясь на подушку, и изучал лицо напротив. Странное дело, в его обычном виде нет ни капли женственности и немужских манер, но в этом кимоно, с закрытым ртом и сложенными руками, он был вылитой женщиной. Хиджиката не знал, что это был дар гения маскировки, и просто продолжал молча недоумевать. - Ты пялишься. - А? - Что «а»?! Куда ты смотришь? Тоширо отвернулся, и в этот момент задвижка спасительно отъехала в сторону, и хозяин шепотом предупредил: - Они будут здесь через пять минут. Умоляю, сделайте это как можно тише. Хиджиката встал и спрятался за ширму, положив руку на меч. Все, что требовалось от Паако и пары девиц – опоить преступников. Дальше за дело возьмутся самураи. Задвижки разъехались в обе стороны, и в комнату с суровыми лицами ввалилось четверо мужиков. По одежде было трудно определить, чем они занимались, что было первым признаком неопределенной и явно незаконной профессии. Один из них, самый неопрятный, мигом подвалил к Гинтоки и, приобняв, спросил: - Ты одна? А где твои подружки? - Сейчас подойдут, вонючка. - Что ты сейчас сказала?! Остальные расселись вокруг стола, и в комнату вошли еще две девушки. Хиджиката не мог ничего не видеть, ибо загородка была из плотной бумаги, но слышал каждое слово и каждый звук. - Вы такой мрачный, господин! Вы непременно должны выпить! - Давай, наливай. - А вы, господин, не хотите омыть руки? Раздался плеск воды, и чей-то хриплый голос развязно произнес: - А почему эта все время молчит? Иди сюда, скромняжка! - Если я подойду, то ты больше не сможешь ходить. - Чего? - Ах, она шутит, господин! Паако новенькая, но от ее мастерства мужчины отходят только на второй день! - Да? Может, покажешь мне, чего ты стоишь? Хиджиката скрестил пальцы, а в это время Гинтоки с улыбкой притянул голову клиента и вдруг нагнул к ногам. Кто-то хихикнул и оборвал смех, ибо самурай, приподняв подол, засунул голову прямо в образовавшуюся дырку. - Погоди-ка.. - Ну что ты, милый, попробуй меня на вкус! Незаметно сведя ноги, Гинтоки мило засмеялся, заглушив хруст шеи, и вытащил бесчувственное тело. - Ну вот, отходить теперь будет сутки! Я опять перестаралась! Смутные тени, двигавшиеся за перегородкой, то и дело опрокидывали чашечки, но так как у полиции времени никогда нет, преступники даже не подозревали, какое адское пойло разведено в кувшине. Тем временем сакэ кончалось, и, переглянувшись, обе девицы выскользнули вон. Один из членов Цубаки с грохотом выкинул чашку об стену и, подлезая к Гинтоки, заплетающимся языком стал лебезить: - Ты какая-то неживая! И подозрительная! Почему Ацуси не приходит в себя? -Может, потому, что он такой же придурок, как ты! Удар коленом мигом записал несчастного на долгий прием к стоматологу, и стоило оставшимся вскочить, как ширма смялась в сторону, и Хиджиката выступил вперед. - Стоять! Бояться! Гинтоки захлопнул двери, но когда обернулся, рядом с Тоширо уже лежали четыре полутрупа. - Мерзкие обезьяны, - передернулся самурай и отправился избавляться от Паако. Вскоре, подъехали машины, и под шумок полицейские завернули четыре бревна с собой и увезли на допрос. Хиджиката, дожидаясь состоявшегося напарника, уже сел в один из автомобилей и курил у раскрытой двери. Показавшийся Гинтоки с некоторым недоумением прошествовал мимо машины, и, поймав взгляд замкома, зашел в переулок. Затем выкатил оттуда мопед, и, надев шлем, плюхнулся на заднее сиденье, скучающе подперев голову рукой. Снова встретившись с Тоширо глазами, самурай постучал кулаком по месту водителя и выразительно поднял брови. Хиджиката, отвернувшись, затянулся последний раз, и против воли улыбка разгладила его лицо. Вот поганец, что он задумал? Приятели, сидевшие в машине, переглянулись, когда Тоши, вдруг попрощавшись, направился к самураю. Принимая шлем, замком оседлал железного коня, и, почувствовав, как по телу разливается азартный трепет, нажал на газ. Гинтоки, еще не простив его за сцену с переодеванием, просто держался позади, и когда транспорт повернул на знакомый маршрут, прокричал сквозь ветер: - Только не в штаб! - Почему? - Тебе надо расслабиться! Резвый поток уносил слова за собой, и Хиджиката ничего не расслышал. С чем он должен справиться? Гинтоки толкует все о том же? Самурай понял, что его предложение не в силе, и быстро ухватившись за Тоширо, шепнул прямо в ухо: - Поезжай туда, куда тебе хочется! По спине поползли мурашки, и Хиджиката, остановившись на светофоре, слегка повернул голову: - Зачем? Сейчас… Даже сквозь стекло был слышен вздох, и Саката развел руками: - Ты заслужил отдых. А я тем более. И если сегодня вечером мне снова придется пялиться на ваши отвратные рожи, я больше не выдержу. Загорелся желтый цвет, и Хиджиката, мотнув головой, сорвался вперед, продолжая мчаться по главной трассе. Показался знакомый поворот, и Гинтоки, уже не ожидая чуда, вдруг понял, что путь домой остался позади. Эге! Куда же его понесло? Еще один поворот проплыл мимо. Лавируя между машинами, с каждой секундой скутер стал разгоняться все резче, и Гинтоки всем телом ощущал, как жестко они врезаются в воздушный поток. Стороной проносились городские пейзажи, будто поставленные на быструю перемотку. Накидку трепало на ветру, как крыло лебедя в бурю, и от увеличивавшейся скорости, она взлетала почти параллельно дороге. Еще крепче вцепляясь в водителя, самурай стал видеть лишь непонятные сплохи, которые на самом деле были проезжавшими рядом машинами. Кажется, даже он сам не знал, что его скутер можно разогнать до предела и нестись, как сумасшедшим! Что же он творит?! Хиджиката, впиваясь в руль, подставлял упрямое лицо потоку, и даже сквозь шлем ощущал его злобное давление, от которого до боли напрягалась шея, с трудом удерживающая голову на весу. Полностью отдаваясь этой скорости, Тоширо казалось, что он сейчас взлетит над землей. Прочь! Бросить все и унестись туда, где тебя не знают, где не заставят ничего делать!.. Даже руки, державшие его в кольце, не были помехой, и кто знает, предложи он свою ладонь, они еще могли бы убежать вместе! Раздался свист, и голос, в громкоговоритель призывающий сумасшедший мопед остановиться, двинул за ними машину. Тоширо сразу оценил, каково будет лицо полицейского, если он поймает своего вице-капитана, и как только железное ограждение, окаймлявшее дорогу, кончилось, скутер взял в сторону и помчался сквозь поле к разбросанным древним постройкам. Никакой дороги не было, и не только автомобиль, даже их колесный транспорт увязал в еще мокрой земле, и когда позади все стихло, Хиджиката нажал на тормоз. - Порядок? Снимая шлем, замком обернулся на соседа и ощутил легкий укол стыда. Зеленое лицо самурая говорило само за себя, и деревянно упав с сиденья, Саката согнулся от приближения давней и мерзкой подруги - тошноты. Хиджиката благоразумно отошел в сторону и, сделав вид, что не слышит никаких звуков, огляделся. Похоже, раньше здесь был целый комплекс священных зданий, теперь пришедших в упадок. По одну сторону виднелась длинная деревянная постройка с покатой крышей и маленькими китайскими львами, подвешенными по углам черепицы. В нескольких метрах от них стоял колодец, когда-то защищавшийся от солнца ярко-красной крышей; но краска вся облупилась. Вдалеке, насколько хватало глаз, еще сохранились большие ворота тории, перед которыми путники обычно преклоняют колени во время долгого пути. Вся зачарованная, покрытая паутиной старины панорама будто выпала из реальности и навевала воспоминания о старой Японии, такой непохожей на себя теперь. Чья-то сердитая рука развернула замкома к себе, и, сжав его воротник, Гинтоки, как зомби, просипел: - Я тебя ненавижу! Может, ты уже забыл, в каком я положении?! - Я немного увлекся. - Увлекся?! И что это за дыра?! Раздался шум шагов, и, притихнув, Гинтоки опустил руки. Около них, кинув мимолетный взгляд на незнакомцев, быстро просеменил в деревянных сандалиях монах в легкой накидке и скрылся в лабиринте домов. - По-моему, здесь раньше был храм. Тоширо пошел вперед, и Саката поплелся следом. - Когда я говорил расслабиться, я имел в виду нечто другое. Неужели из всех мест тебе приспичило именно сюда? Хиджиката, утопая в неухоженной траве, ответил предельно серьезно: - Мне все равно, куда. Просто я хотел ненадолго уйти из Эдо. Остановившись на неком перекрестке, откуда лучеобразно расходилось несколько тропинок, замком двинулся наугад по одной из них. - Уйти из Эдо? А как же долг и вся прочая ерунда? - Вовсе не ерунда.. Дорожка пошла вверх, и, прикладывая усилия, Хиджиката настойчиво поднимался вперед. Гинтоки не отставал, хотя абсолютно запутался в хитросплетении тропинок, и больше не задавал вопросов. Хиджиката, не имея определенной цели, шел все дальше, пока самурай его не окликнул. Остановившись, он заметил, что Гинтоки показывает пальцем в сторону потемневшего навеса, подпиравшегося тремя парами столбов. Подойдя ближе, они прочли, что ранее отсюда начинался проход к святилищу богини Каннон, но на месте самого храма было пустое место, обильно поросшее травой. Ветер затрепыхал красную кисть на колокольном языке, и Тоширо вдруг увидел, как самурай, сложив руки, закрыл глаза. Подвешенный рисунок задвигался, будто призывая Хиджикату так же проявить почтение. Деревянные таблички, вздымаемые легким дуновением, тихо стукались друг о друга, перебирая начертанные на них сутры. В кронах упирающихся в небо сосен шумел ветер, пытаясь казаться больше, чем он есть. Высоко растущая трава, то укладывалась на землю, то взъерошено поднималась, качая головками цветов, и донося свой свежий, чуть пряный аромат. До этой точки не долетал ни шум города, ни визг проносящихся по трассе машин, не была видна выстроенная аманто башня, да и самих пришельцев здесь не было. Умиротворение, рассеявшись в клочке древности, ощущалось на кончиках пальцев. И хотелось остаться и стоять здесь до тех пор, пока ветер не вынесет сор из головы, а сердце, вдохнув спокойствия, не начнет биться тверже и увереннее. - Я думал, ты поклоняешься только себе. Закончив неуклюжую молитву, Саката открыл глаза. - Не смейся, я всего лишь сказал спасибо. Она мне здорово помогла, к тому же я кое-что пообещал. - По-твоему, боги способны помочь людям? - Не знаю. Но я знаю, что страшно, когда некого просить. Поправив сбившийся меч, Гинтоки зашагал вперед. Дорожка постепенно привела путников на вершину небольшого холма, где на узком пятачке росла одинокая, подставленная всем ветрам старая сосна. Усеянная шишками и жухлыми иголками земля была теплой, и, недолго думая, Саката сразу сел, приминая собой травяной ковер. Хиджиката посмотрел в другую сторону, и тут же в глаза бросился серый терминал, казавшийся в надвигающихся сумерках длинным серебряным наперстком. Зато прямо перед ними расстилались цепи холмов и скрывающихся в них домиков, соединенных между собой только появившимися линиями электропередач. Волнообразный пейзаж увлекал взгляд за собой, и Тоширо некоторое время, не говоря ни слова, лишь глядел вперед. Гинтоки к тому времени лег на спину и, согнув ноги в коленях, закинул руки за голову, предавшись любимому занятию – полумечтательному сну. Не желая и не заставляя себя уходить, Хиджиката медленно опустился и прислонился к стволу дерева. Так в полной тишине сидели рядом две фигуры: прямая, сосредоточенная и безмятежная, неподвижная. - Что ты чувствуешь? Срывающийся голос достиг ушей Гинтоки. - Неплохо было бы поесть.. - Нет. С этим, что внутри тебя. Размеренное дыхание самурая чуть сбилось, но он продолжал дремать. - Ничего. - Не лги. - Это правда. Только тошноту иногда. Хиджиката давно оторвался от любования природой и изучал лицо Гинтоки. Такое спокойное, не дрожит и не краснеет. Но даже, пожалуй, можно сказать, что с закрытыми глазами, предаваясь своим видениям, он выглядит таким одухотворенным, как никогда. Хотя нет, только в бою его аура так же необычна. - Ты никогда не думал об этом, как о человеке? - Только один раз. Когда ты на том перекрестке ударил меня в живот; я подумал, что ты абсолютно безжалостен, даже к тем, кто желает тебе добра. Огонь начал сжирать Тоширо изнутри. Адский огонь стыда. - Ты тогда думал об этом, как о человеке? Или ты не думал обо мне, как о человеке? - Я не знал, что делать. Я.. - Не оправдывайся. Я мог бы тебя понять, но я тогда здорово взбесился. Твое презрение, твое равнодушие, чем я это заслужил? - А чем нет?! Мое дело, весь смысл моего существования оказался под угрозой, и вдруг приходишь ты, и начинается кошмар, и ты что-то требуешь, а я уже связан по рукам и ногам, и я хочу помочь своим, но не могу оставлять тебя. Не зная зачем, ничего не понимая, я был должен сразу всем, и мне казалось, я предаю сразу всех; я вдруг стал бесполезным и злым, и не знал, куда деваться. Я словно попал в мешок, и чем больше дергался, тем сильнее задыхался.. - Хиджиката-кун, если бы я ушел, тебе бы стало легче? Тоширо с горящим лицом оборвал речь. Самурай был неподвижен, лишь приоткрывал рот для коротких фраз, и создавалось впечатление, что идет беседа о планах на выходные. - Нет. На лице Гинтоки не отразилось ничего, а Тоширо хрипло сказал: - Я бы окончательно задохнулся. Вдавливая себя к стволу, замком отвернулся. Сердце стучало изо всех сил, и несвойственная ему откровенность, которую он сам же затеял, высосала всю энергию изнутри. Почти не чувствуя ног, Хиджиката просто смотрел вперед, не видя ничего. Если бы они не дали друг другу слова, если б не заключили мир, если б он остался один на один с гнетущей тяжестью, каким богам бы он стал молиться? Какие боги бы от него не отвернулись? - Получается, я развязал мешок? Гинтоки открыл глаза и ждал ответа, но Тоширо промолчал. - Сейчас тебе легче, Хиджиката-кун? - Нет. Но.. Вглядываясь в небо, самурай напрягся каждой клеточкой, ожидая конца фразы. - «Но»? - Но мне становится легче, когда я понимаю, что могу разделить это с тобой. Гинтоки слегка улыбнулся и мигом погасил эмоцию. - Значит, и я теперь по-настоящему могу на тебя рассчитывать? Пульс снова участился, и Хиджиката не отрывал взгляд от самурая. - Более чем. Саката перевернулся на бок и окончательно задремал. Большее ему было знать необязательно, да и не хотелось опять об этом говорить. Трава была такой мягкой, что нежно щекотала кожу, и, прикусив одну травинку, Гинтоки перебирал пальцами зеленый ковер. Между крохотных белых цветов попалась шишка, и самурай отбросил ее от себя. Время словно остановилось; сколько они провели в полном молчании, он не знал, но солнце уже успело скатиться к горизонту и теперь медленно оседало в черную бездну. Небо словно разделилось на две половины, где с одной стороны мягко догорали розовые и оранжевые огни, а с другой черно-синяя тьма обволакивала небосвод. Снизу раздался удар в колокол, затем еще один, но Гинтоки, не прислушиваясь, вскоре сбился со счета. Полусон-полуявь завлекли его в обманчивую пустоту, и где-то на грани сознания он вдруг вспомнил о старом товарище. Звали его Отани, и он так трепетно относился ко всему живому, что постоянно с упоением рассказывал друзьям обо всем, что видит. Благодаря нему Гинтоки выучил кучу названий цветов и деревьев и потом упорно, игнорируя все протесты, называл товарища Камомиру*. Теперь Камомиру давно лишился головы, а Гинтоки напрочь забыл все, чему его учили. Вот эти белые цветы перед носом, как же они называются?.. - Не спи. Нам пора идти. Хиджиката поднялся и стал спускаться по тропинке, а Саката еще некоторое время, не шевелясь, лежал в траве. Сообразив, что он остался один, самурай присел и, потирая глаза, оглянулся вокруг себя в последний раз. Темнота окончательно завладела небом, но, несмотря на поздний час, само лето освещало землю, и только маленькие желтые точки огней изредка загорались вдалеке. - Ты идешь? Так и не дождавшись никого за собой, Тоширо вернулся, остановившись в нескольких шагах. Гинтоки продолжал сидеть, и Хиджиката, встретив его отсутствующий взгляд, понял, что тот до сих пор во сне. Самурай, запахнув накидку, хотел встать, но внезапно неслышным движением Хиджиката оказался вплотную к нему, и, опустившись на колено, приблизил свои темные непроницаемые глаза. Пелена скуки, застилавшая сознание, дернулась, и мысли, не отдавая себе отчета, разом прекратили свой бег. Гинтоки подался вперед и прикоснулся к сухим, холодным губам, беззвучно запечатлевшим неподвижный, бесстрастный поцелуй. Черные глаза замерцали, и, подвинувшись назад, Хиджиката ощутил ледяной спазм, разлившийся изнутри. - Пойдем же. Белое лицо в обрамлении белых волос казалось почти призрачным; инертность, застывшая в этом месте, сосредоточившись целиком в одном человеке, изумляла и обездвиживала. Опустив голову, Гинтоки ухватился за край сбившегося платка Тоши и, слегка притягивая, быстро отпустил. Хиджиката невольно поправил выпирающую ткань, а самурай снова настиг его, взяв влажный и дрожащий второй поцелуй. Тоширо резко поднялся и с горящим взглядом пошел прочь. Гинтоки отправился следом, целиком рухнув в свои мысли, но был не в силах сосредоточиться ни на одной, и со стороны казалось, что он просто рассеян, и ему опять ни до чего нет дела. Деревянные домики, погрузившись в ночь, словно затеяли странную игру, и, проходя мимо, Саката никак не мог вспомнить, видел он это здесь, или они пошли по новому пути. Хиджиката двигался так быстро, что, казалось, сейчас сорвется на бег, и Гинтоки, боясь потерять его из виду, ускорил шаг, мимолетно схватив его за руку. Тоширо замер, как столб, и, не успев притормозить, Саката врезался в его спину. Хиджиката тут же снова пошел вперед, и, раздвигая руками траву, стал искать глазами мопед. Вскоре выкатив его на трассу, они одели белеющие в темноте шлемы, и Гинтоки обронил: - Веди, я хочу отдохнуть. Тоширо, снова в качестве водителя, подождал, пока усядется его пассажир, и только когда скутер повез двух самураев домой, замком провалился в разговор с самим собой. Почему это сейчас произошло? Что это вообще было? Может, просто сон? Не многих людей он допускал к себе так близко, но впервые он не мог понять, случилось ли это по его желанию или чужому наитию. Сердце, взбаламученное совестью, и так горело огнем, и что волновало Хиджикату гораздо больше, так это он сам. Беспощадность?.. Нет, это не о нем. Он никогда не хотел видеть себя именно таким. Но тогда почему раз за разом его клеймят бездушным и бесчувственным? Словно это его судьба - отталкивать и причинять лишь боль. И теперь он снова не желал видеть никого кроме себя, снова считал, что только это правильно. И снова попал в собственную ловушку. Гинтоки думает, что развязал мешок?.. Может быть.. Но знает ли он, что вместе с его сердцем самурай выпустил на волю страх. Безумный страх доверия, принятия, любви; страх оказаться слишком слабым против этих напастей. Легче ли ему сейчас? Нет, абсолютно нет. Но если он, правда, сможет разделить это бремя с ним, может, тогда его страхи станут меньше, и демон в его душе перестанет грызть Тоширо изнутри. Показался поворот в штаб, и Гинтоки, ни разу не прикоснувшись к Хиджикате за весь путь, приободрился. Вцепившись в задние ручки, он изучал спину впереди себя, и что-то попеременно скручивалось у него в животе. Зачем он его поцеловал? Он думал, что терпеть не мог Хиджикату, но теперь все как-то обернулось против собственных мыслей. Да что такого притягательного в тот момент в нем было? Все, ведь, как всегда. Наверно, Саката просто не проснулся и так безотчетно потянулся, не целуя, но лишь желая ощутить человеческое тепло. Да, верно, ведь он просто так устал.. Бесконечная погоня, игра и ложь утомили самурая, и сердце коротко заныло, жаждая успокоения. Но к кому он может пойти? Он так привык полагаться на себя, все так привыкли полагаться на него, и он считал, что может вечно черпать силу из самого себя. Но какой же это самообман.. И Хиджиката просто видит его насквозь. Да, он действительно считал, что смог обмануть всех, самоустранившись из этой большой игры, называемой жизнь; считал, что сможет жить, как хочется, напролом расставляя свои условия. Но иногда, просто лежа и закрывая глаза, он начинал все это ненавидеть, винить окружающих в тупости и черствости, хотя на деле ничего не мог им противопоставить. И сейчас, с презрением смотря на мир, сотворивший с ним такую подлость, он снова хотел убежать, остаться лишь с самим собой, пройти этот путь лишь одному и победителем плюнуть всем в лицо. Только ничего не получилось и с самого начала. А теперь.. Хиджиката.. на него, правда, можно положиться? Гинтоки не знал, зачем задавал себе этот вопрос. Ведь они уже связаны, уже не могут уйти друг от друга. И все, чего он хотел, чтобы кто-то помог ему, позаботился и подарил долгожданный покой. Разве это много? *** Ночь переступила за двенадцать часов, когда два самурая остановились перед штабом. Почти из всех окон лился свет, доказывая, что стражи порядка никогда не дремлют, и на виду у всех Тоширо прошагал в свою комнату. Гинтоки, как обычно, притормозил на кухне, и, забыв о всех запретах, вытащил мороженое. Ледяное, с клубникой. Просто идеально, когда нутро горит, а глаза беспокойно прячутся от всех собеседников. Лениво подперев голову, Саката уставился в пол, и в непривычной задумчивости уничтожал сладкий розовый шарик. На веранде хлопнула дверь, и краем глаза Гинтоки заметил, как Хиджиката снова куда-то уходит. Тоже не сидится, да? В спальне все было так, как оставалось утром, только прибавилась чистая и высохшая постель. В отличие от подушки Тоши, своя пахла дождевой водой, и Саката, укладываясь, сжал ее локтями. Спокойной ночи, Оогуши-кун. Пусть она будет для тебя такой. *Камомиру - ромашка.