Хранитель

Говорят, если ты счастливо избежал смерти, то это означает, что судьба хранит тебя для иных подвигов. А может, безумное желание жизни – не что иное, как человеческое упрямство, противостоящее даже судьбе. И открывая глаза каждый новый день, человек сам способен выбирать, где он окажется завтра. - Молодой человек! Как вы себя чувствуете? Гинтоки, едва придя в сознание, уже минуту не мог отвести глаз от разреза на груди медсестры, и лечебный эффект сего действа ему прекращать не хотелось. Последнее, что он помнил, это как его окружили полицейские, подхватившие своих командиров, и нескончаемый дождь, которому он подставил лицо, перед тем, как отключиться. Похоже, прямо как в сказке, по этим водным ниточкам он попал в рай. Голова немилосердно кружилась, но Сакату не оставляло странное ощущение пустоты, словно единственные мысли, оставшиеся внутри, перекатывались по незаполненному сознанию. Тяжело думать. К тому же, его снова не спросили и отволокли в незнакомое место. Серьезно, пора прекращать так спокойно хватать его, когда он без сознания! - Оставь нас. Девушка поклонилась, и за ее спиной показался другой человек, при виде которого самурай упал обратно на подушки и недовольно воскликнул: - Почему сразу после сна первое, что я должен видеть, это твое лицо, мумия? Хироги-сан в неизменных повязках неподвижно сидел, и его голова была обращена к Сакате. - Ты не изменяешь себе, даже будучи прикованным к постели. Мне это нравится все больше. Гинтоки что-то разочарованно проворчал о тупых политиках, и вдруг, перевернувшись под одеялом, ощутил скольжение бинтов о простыню. Нижняя часть живота и таз легким нытьем отозвались на движения тела, и самурай медленно коснулся обработанного места. Не может быть. - Это.. - Поздравляю. Ты свободен. Самурай поднял себя до сидячего положения, не в силах отвести руки от бинтов. Неужели это свершилось! - Черта с два, я свободен! Я уже сказал, что отказываюсь, и даже если я не мог говорить, мое тело вопияло, что я не собираюсь быть тебе обязанным! - Твое тело истекало кровью. И не стоит обращаться ко мне в таком тоне. В молчании Гинтоки наблюдал, как луч света запутался в тяжелых шторах, освечивая их изнутри. Какой сегодня день? Который час? Он только проснулся, и даже не получив ответы на самые простые вопросы, должен слушать этого интригана. - Считай это моей благодарностью за то, что способствовал моей цели. Мумия поднялась, и только сейчас самурай заметил, что тот сменил зеленую пижаму на строгое кимоно. - А за благодарность ничего не дают. О ней просто не забывают. Гинтоки остался в одиночестве и снова пощупал живот. Хотя и раньше ничего особенного он не ощущал, все же от знания того, что внутри есть что-то лишнее, было очень не по себе. Неужели теперь он может успокоиться? Заставив себя прекратить самоизучение, самурай снова лег, и здоровый сон быстро смежил ему веки. События последний дней канули в небытие; взрывы, погони, угрозы и сладковатый запах крови - словно ничего не было. Самурай спал, не рискуя быть разбуженным чьим-то злым умыслом, спал, зная, где он проснется и куда пойдет. Он спал сном счастливого человека. - Гинтоки-и-и! Солнечный луч больше не стучался в окно, и вечерняя мгла зажгла в комнате свет. Точнее включил его Шинпачи, ибо Кагура, не обращая внимания на такую помеху, как сон, весело прыгнула на босса, возвращая его на землю. - Да что вам всем надо?! Бесконечно радостный Саката накрылся подушкой, но помощница быстро ее скинула и, прищурившись, строго посмотрела на лицо самурая. - Шинпачи, ты это видел? Парень поправил очки и деликатно отвел глаза, а девочка, подперев голову кулаком, и, продолжая сидеть на Гинтоки, строго произнесла: - Мамочка сошла с ума, пока искала блудного сына, а он уже водит к себе подружек, причем бывших. - О чем ты говоришь?! Саката вскочил, отчего Кагура чуть не уехала на пол, и посмотрел на Шинпачи в поисках поддержки. Тот постучал пальцем по лбу и прикрыл рот рукой. Обуреваемый сомнениями, Гинтоки подошел к зеркалу и замер. На всю ширину лба черным маркером были криво выведены три слова: «Забери свои вещи». Гинтоки начал быстро тереть лоб, чем явственнее представляя художника, тем яростнее, и спросил: - Как вы узнали, что я здесь? - Нам сообщили Шинсенгуми, - сказал Шимура, - и попросили кое-что передать. Кагура под торжественную музыку из собственного голоса вытащила свернутые в трубочку бумаги и вручила их боссу. - Что там? Мне лень читать, - самурай снова лег на кровать. - Ты умер, Гин-чан, - умело сократила содержание подопечная. Саката приподнял брови и скользнул по листкам глазами, но Шинпачи взялся за разъяснения: - Там написано, что три дня назад человек по имени Саката Гинтоки переоделся в форму полиции и с неизвестными целями вмешался в арест преступной банды. Его не смогли задержать, но после взрыва здания был найден труп, в котором его опознали. Гинтоки не стерпел и вырвал бумаги к себе. - Что это за фигня? Некролог?! -Гин-сан, - Шинпачи покашлял, привлекая внимание, - на бумагах человека по имени Саката Гинтоки не существует, больше некого преследовать и обвинять. Твое дело закрыто. Кагура солидно кивнула, но самурай их уверенности не оценил. - Как это возможно? Кто это вообще придумал?! Хотя, нет, я знаю кто.. Утренняя сцена всплыла перед глазами уже в новых красках. «..убить тебя стало для правительства первоочередной задачей. Они хотят откупиться тобой..». Гинтоки смял листы, и понял, что у него опять кружится голова. Еще бы, как бы она не отвалилась от таких новостей. Все же, неужели этой вопиющей лжи будет достаточно? Тогда какой был смысл в их стремлении избавиться от него? Скатав из собственного некролога комок, самурай выбросил его в корзину. Мир сошел с ума. И как бы Гинтоки не отнекивался, он понял, что давно сошел с ума вместе с ним. - Ой, Шинпачи. Ты когда-нибудь был на Фудзияме? - Нет, а что? - Ничего. Привезу тебе фотографии. *** После полуночи Хиджиката внезапно проснулся. Что-то буквально выдернуло его из постели, и на всякий случай, осмотревшись, замком без удовольствия зевнул. Наверно, во всем была виновата жара, и даже распахнутые настежь окна не приносили облегчения. - Ух ты. Ты почувствовал меня и очнулся? Мороз продрал Тоширо по спине, и прежде, чем инстинктивно схватить меч, он увидел сидящего неподалеку Гинтоки. - Я даже не буду спрашивать, что ты здесь забыл. На счет три просто исчезни, и считай про себя. Саката сел поудобнее и отложил в сторону какой-то черный продолговатый предмет. Но Хиджиката следил не за этим, а подгонял самурая глазами. Сквозь полураскрытые задвижки мелькал свет из глубины дома, и, прислонившись боком к одной из деревянных дверей, Гинтоки после выжидательного молчания спросил: - Так это был не предлог? - О чем ты? Тоширо беспокойно поднялся, но твердо подошел к самураю и плотно закрыл двери. Изумление мелькнуло в глазах Гинтоки, и он, скользнув рукой по стене, поднял взгляд на Хиджикату. - Хочешь сказать, ты заявился сюда в два часа ночи, чтобы это уточнить? Возвышаясь над Сакатой, Тоширо уперся в стену, и, чуть склонив голову, коснулся его ладони. Мурашки пробежали по коже, и, крепче ухватив протянутую руку, Гинтоки приблизил Хиджикату к себе. Его лицо было на расстоянии вздоха, и самурай вдруг отчетливо произнес: - Забавно. Я больше не чувствую тот запах. Тоширо усмехнулся и прежде, чем дать ему ощутить больше, сказал: - Значит, отныне будешь чувствовать меня по-настоящему. *** Утром Кондо не смог сдержать возгласа, заметив припаркованный во дворе мопед и флегматично застегивающего шлем Гинтоки. - Давно тебя тут не видел, мистер две-полоски. - Я тоже удивлен видеть тебя не в зоопарке, горилла. - Да брось, - рассмеялся командир, - это старая шутка. Может, навестим вечером Отае-сан? Оседлав скутер, Саката, даже не пытаясь выдавить подобие вежливой улыбки, прежде чем обдать Кондо пылью, произнес: - Сегодня я уезжаю на месяц, иди без меня. - Эй, Ёродзуя, погоди! Мопед, оставив наглый след на траве, скрылся за поворотом, и командир пожал плечами. Вскоре, заметив Хиджикату, Кондо, показывая на улицу, поинтересовался: - Не знаешь, зачем этот парень был здесь? Тоширо помедлил, будто не сразу понял, о ком идет речь. - Наверно, вещи забирал. Мужчина уже хотел оставить замкома наедине с завтраком, как вдруг прислонился вплотную и, приподняв его челку, недоуменно спросил: - Что это? Тоширо отдернул его руку и, недоверчиво подойдя к зеркалу, застыл. На лбу, выведенная жирным черным маркером, красовалась небольшая надпись, всего из двух слов. «Береги себя».