В глазах Троя плескалось безумие. Или здравый смысл, охваченный яростью? Он серьёзно решил, что победит? Серьёзно думал, что это сработает?
И если поначалу Ник спокойно отнёсся к очередному бзыку своего бывшего командира, то сейчас не был так уверен, что сможет его остановить. Что сможет спасти ему жизнь.
— Я помру так же, как мой отец. Это — предрасположенность, — утверждал Трой на очередные и, видимо, не работающие доводы Кларка, пока заряжал винтовку.
— Слушай, Трой, мой отец умер ни за что, не поступай так с Джеремаей. Он не этого хотел…
— А тебе-то что? Какая тебе разница, что хотел Джеремая? — Трой с вызовом и недоумением посмотрел Нику в глаза. — Какая разница, что будет со мной?
Действительно, какая разница? Даже если он погибнет, то что с этого Нику? Кто он ему, чтобы так печься о сохранности его жизни? Человек, с которым они несколько раз чуть не убили друг друга, и, вопреки всему, остались живы. Которому столько раз приставлял к башке пистолет. Но никогда не нажимал на курок. Человек, с которым он вынужден был сосуществовать. Которому с диким смехом рвал злосчастный дневник его сумасшедших исследований и вечно спорил на любые темы. Человек, с которым он сражался бок о бок, к которому вступил в ополчение и с которым защищал ранчо. Которому стал… Товарищем? Другом? Или… Или кем-то большим?
Ник молчал, в растерянности опустив глаза, но Трой времени понапрасну не терял. Он довершит до конца свой бой, поведёт на войну остальных и докажет своим примером, что никто не смеет отнимать у них дом. И никакие уговоры его не остановят.
— Бери винтовку, и пошли. Вот так.
Противники начинают атаку первыми и врываются. В доме темно. Сверкают только выстрелы, и по вискам стекают капли холодного пота. Неужели они умрут прямо здесь? Сейчас?..
Ник даже не успевает среагировать, как над ним заносится нож, и Трой в последние миллисекунды подбегает и подставляет ладонь под него. Острое лезвие проходит насквозь, освобождая кровь и жгучую боль. Просто друзья стали бы так рисковать друг ради друга? Стали бы подставлять голые руки под ножи, лишь бы те не поранили другого, пока неприкрыта спина, пока тебя могут убить в любой чёртов момент?
Даже когда они загнаны в угол, там, наверху, Трой не отступает. Вся дверь в дырах от пуль, а кровь гулко шумит в ушах. Ник понимает, что это конец. Никто из них не выберется живым. Но он не хочет умирать. Он не хочет, чтобы умер Трой. Брат, ранчо, отец — он в последних попытках давит на болевые точки, те самые точки, которые смогут образумить его. Но ничего не работает. Тогда он пускает в ход последний козырь. То, что держал глубоко внутри, что прятал от самого себя. О чём бы никому не осмелился рассказать. В особенности — Трою.
— Ты нужен мне, — хватает он за спину Троя и резким движением вжимает в стенку, выдёргивая у него из рук винтовку и разворачивая к себе лицом. — Нужен. И я не позволю твоей глупости погубить себя.
Трой со злостью намеревается оттолкнуть Кларка, уже цепко схватив того за воротник военной куртки, но оказывается снова вдавлен в стену. Может быть, это всё, что Ник может дать. Последнее средство для спасения. Ник порывисто целует его губы, и разум накрывает туман. Рядом сплошной шум и выстрелы, в любой момент враги могут ворваться, а Трой чувствует лишь пухлые тёплые губы на своих собственных, горячее дыхание напротив и влажный шершавый язык, бесцеремонный, наглый и… возбуждающий. Кажется, он сам подаётся навстречу. На мгновенье его непоколебимость рушится, теряется, смытая волнами ворвавшегося в душу яркого чувства. Ощущения становятся острее, они обрушиваются на горячую безумную голову Троя и перемешиваются: отчаянное стремление победить, или хотя бы умереть достойно, и болезненное, сладкое и тянущее чувство в груди. Он понятия не имеет, что, чёрт возьми, делать. И смотрит сумасшедшим взглядом на оторвавшегося Ника, а тот, воспользовавшись случаем, кричит о том, что они сдаются. Чёртов Ник, он всё сейчас разрушит!
Они вновь дерутся, как будто встретились впервые, и, отцепившись друг от друга и переводя дыхание, решают, как поступить. У каждого — свой план. У Троя нет путей отступления, а Нику только и остаётся, что сказать ужасную правду, чтобы остановить его. Джеремая — не самоубийца. Его убил Ник. Эти слова, осознание их правдивости, напрочь оглушают Троя. Стук и взлом двери доносятся как в вакууме, а конец винтовки устремляется на Ника.
Из лёгких будто выбивают воздух, и место спасительного кислорода заполняет боль. Каждую клетку, каждую молекулу, каждый атом. Каждый дюйм его души и тела. Как
он мог так поступить?
Ник сожалеет. Он не желал такой боли Трою, но если выхода больше нет, то он спасёт его. Любой ценой. Даже ценой его боли. Даже ценой собственной жизни. Откуда ему знать, что Трой не убьёт его прямо здесь, на этом самом месте?
Отто опускает пушку. Он оглушён. Ошеломлён. Разбит на миллиарды маленьких кусочков. И будь на месте Ника другой, он бы уже давно убил его.
Дверь, наконец, открывают.
***
Даже в раскалённой будке с обжигающими стенами, в замкнутом пространстве, без воды и кого-либо поблизости, Трой не отпускает мысли Ника. Он протягивает свою руку. Он спасает его. Интересно, а он тоже видит галлюцинации, там, в пустыне? Ему так же мерещится Ник?
После наказания Кларк в тайне заново собирает ополчение. Не из-за своего самолюбия, не из-за того, что он кажется героем в глазах людей, как объясняет Алише. Ник понимает, что Трой был прав. Он не психопат. Изъятие оружия — это полная капитуляция. Зависимость. И без оружия и сопротивления они только погибнут, а не выживут. Он не лидер, но он ведёт всех борющихся за собой.
***
Трой один. Совершенно один. Изгнанный из собственного дома в безжизненную пустошь. У него есть один нож. И пуля тоже одна.
И что же у него осталось теперь? Только солёная горечь на глазах.
След мягких губ на своих собственных и учащённый стук сердца. А вместе с тем удушающая боль в груди. Мгновения воскресают в памяти, пока
его дыхание было так близко, так рядом…
И неубиваемая надежда вернуться.
Потому что Трой Отто никогда не сдаётся.
