Простая история о любви.

Он не должен умереть. Единственный мужчина, обративший на нее внимание, не может умереть. Дуня судорожно рвала на Германе рубашку, чтобы облегчить приток воздуха в легкие. Девушка благодарила теперь сотрудников управления безопасности за лекции, на которые их с Олимпиадой Ильиничной периодически загоняли. Когда потрепанный жизнью мужик с пропитым лицом монотонно зачитывал им правила оказания первой помощи, все это казалось совершенно ненужным и отнимающим время понапрасну. Опасность была для Дуни чем-то призрачным в ее спокойной, размеренной жизни. Она даже новости не смотрела, сочувствуя героям очередных роликов про землетрясения и наводнения. Однако Дуня была послушной девушкой, еще в школе она привыкла все делать хорошо, а потому терпеливо слушала и мотала на ус. Надо было действовать быстро. Дуню охватил страх — она никак не могла расстегнуть ремень с тяжелой пряжкой, пальцы, до этого имевшие дело только с пуговицами на платьях, онемели и мелко тряслись. К счастью, мощный сгусток мужской силы сделал половину дела за нее, взметнувшись, как дракон, выпущенный из пещеры добрым волшебником. «Епифанцев говорил, что стрела отравлена, — быстро соображала Дуня, — так уж ли смертелен этот яд?» «Вот я дура, — хлопнула она себя по светлой головке, — Я ведь читала, как прекрасного Семена Индиго укусила в пустыне змея, а его друг, великий лекарь, отсосал из раны яд! Значит, надо…» Происходящее было так непривычно и неудобно, но Дуня помнила, что только решимость и быстрота при оказании помощи могут спасти Германа. Известно, что в критических ситуациях человек может потерять контроль над разумом, и тогда его тело действует без оглядки на испуганные рассуждения. Так плывут и не тонут брошенные в воду грудные младенцы. Дуне, полной отчаянной решимости спасти возлюбленного, тошнота подкатывала к горлу всего пару раз, пока она приноравливалась к размерам жезла любви, но вскоре она нарастила темп, думая лишь о том, чтобы Герман выжил. И чем сильнее ускорялась наша героиня, тем меньше крови орошало пол. Края раны затягивались. И вскоре Дуня, осторожно взяв стрелу за оперение, смогла тихонько вытащить ее. На месте раны осталась лишь красная, воспаленная кожа, но самое страшное было уже позади. Герман будет жить! Удовлетворенная результатом, отважная девушка снова приступила к спасению. Наконец и мокнущая краснота сменилась белым рубцом. Только Дуня решила передохнуть, как горячая тугая струя обожгла ей горло, рот словно бы наполнился сладким нектаром. «Как же хочется проглотить все без остатка, но нельзя, это, наверное, яд вышел», — подумала девушка и сплюнула на труп Гоши. Герман застонал и открыл глаза. Противное давящее чувство в груди пропало, ему вдруг стало так удивительно легко, будто страдающее от боли тело больше ему не принадлежало. «Я умер, — подумал Герман — Вернее, не так. Умер весь прошлый мир, полный обмана и порока. Умерли страдание и двуличие, деньги и зависть конкурентов, наемные убийцы и оборотни в погонах. А я жив. Жив для нового счастливого существования!» Туман перед глазами окончательно рассеялся, и он неожиданно разглядел рядом потертые книжные переплеты. Сказочная Вальхалла тут же рассеялась, и реальность навалилась на Германа, как медведь. Но, к его удивлению, боль так и не вернулась. — Любимый, очнулся? — Радость моя! — точно, ведь именно она, прекрасная воинственная Валькирия, спасла его от убийцы и вернула к жизни. — Эх, не долго суждено нам быть вместе, милый. Не качать нам детской люльки, не стоять у алтаря… — Но почему? Я же обещал, что не брошу тебя, с деньгами или без. — Я отсосала весь яд из твоего тела, вроде все выплюнула и рот прополоскала, а он, наверное, все равно попал внутрь. Обними меня, Герман. Пожалуйста. На прощание. А еще меня лихорадит — это тоже признак отравления. Потрогай, какие большие мурашки на коже — Дуня взяла Германа за руку и провела ею по своей нежной груди. Соски затвердели. Герман облегченно вздохнул и притянул ее к себе: — Иди ко мне, моя маленькая девочка. Со мной тебе нечего бояться! — Ага, кроме летающих стрел, яда и завтрашнего дня. Сюда придут дети, а у нас тут труп! А что я скажу Олимпиаааде!.. — Дуня зарыдала от пережитого стресса и тревог за Германа. — Потом-потом… — шептал воскрешенный Герман, зарываясь лицом в ее волосы. Боже, если вдыхать этот аромат вечно, никакой кокаин не нужен. Сами ангелы направляли его, когда он в тот незабываемый день притормозил у детской библиотеки. И Дуня подчинилась, предательски закинув разум на задний план и дав чувствам волю. На полу, среди рассыпанных позабытых книг, в свете луны, двое влюбленных стали одним целым. — Я же говорил, сначала больно, ничего не понятно, кажется, что вообще хуйня какая-то, а потом заходит на ура, — сказал Герман, когда они уже лежали обнявшись. Раскрасневшиеся, вымазанные в соках друг друга, но счастливые. Он вынул из кармана брюк чью-то визитку и сформировал дорожку на томике Есенина — Хочешь попробовать, любовь моя? Дуня вдохнула, и горло тут же начало раздирать, как на морозном воздухе. — Нет, не так! Вдохни резко! Но ничего, у меня есть еще, и фирма гарантирует качество товара! — засмеялся счастливый Герман. На этот раз у девушки все получилось, и ее почти сразу потянуло на откровенность: — Знаешь, это так прекрасно чувствовать себя твоей и только твоей! Как прекрасно заниматься сексом — теперь она могла произнести это слово, не покраснев и не засмущавшись — с живым человеком из плоти и крови, а не воображать себе любимых персонажей. Ведь ты стоишь их всех. Ты будто сам пришел из сказки. Из сказки о богатых, знаменитых, но все равно страдающих людях, которым не хватало душевного тепла. Их губы снова сблизились, затем Дуня отстранилась: — Милый, мы так и не решили главное. Что мы будем делать с трупом? Травмировать детскую психику юных читателей мы не в праве. А Олимпиада Ильинична? Ее бедное чувствительное сердце не выдержит того, что она увидит. Гешенька, солнышко, я же убила ребенка! — Да понял я, это же ребенок, он просто познает мир. И целился он наверняка в ворону или голубя, а мое ранение — просто нелепая случайность. Никто, кроме меня, твой благородный поступок не оценит, он же просто невинное дитя, так? — Да. Именно поэтому к утру его трупа здесь быть не должно! — строго сказала Дуня. — А жаль, я так хотел украсить вход в библиотеку его черепом — сказал Герман вполголоса — Мой мегасуперохуенный дизайнер придумал бы, как его вписать в новый интерьер, когда придет сюда все переделывать. — Мой приятель с такими не церемонился, привязывал к ногам рельсы и отправлял на дно кормить рыб, — продолжил Герман, повернувшись к Дуне. — Только вот наша речка-говнотечка пиздюка не скроет, да и рыбы давно подохли в этой параше. «Я не ошибся с выбором. Моя женщина, моя гордость, моя честь», — подумал про себя Герман. Не мог наглядеться. Даже в столь жуткой нестабильной обстановке она его не подвела. Дуня не расклеилась, не упала духом, не разочаровалась, а нем, а действовала холодно и решительно. Он был в таком восторге, что хотел петь всему миру о своих прошлых терзаниях, поисках и счастливом обретении настоящей любви. — Знаешь, Герман, я читала в одной книге. Ну, на самом деле я такие кровавые вещи не люблю, но тут прочла… В общем, тело можно расчленить и вынести отсюда по частям. Под самым последним стеллажом есть ящик, в котором наш завхоз Иван Степанович Белочка-Боярышников хранит инструменты. Принеси мне оттуда пилу. — Тебе я принесу хоть звезду с неба, милая! — Горячая звезда бы нам тоже не помешала, можно было бы сжечь на ней одежду трупа. Герман умчался за стеллажи, а Дуня судорожно листала учебник по биологии, обнаруженный в Гошиной сумке. — Для начала необходимо отделить от тела конечности. Зазвенела циркулярная пила, влюбленные принялись за грязную работу. Ни отвращения, ни сожаления, ничего, кроме желания устранить препятствие на пути к скорому совместному будущему. — Что же теперь? — спросила Дуня через два часа, окидывая взглядом все то, что было Гошей — Смыть в унитазе, как сделал другой мой приятель, точно не вариант. В вашем древнем толчке не получилось даже пакетик от кокса спустить. — Так вот кто портит казенное имущество. А вообще, интересные люди твои друзья, ты продолжай, что они еще делали? — Один из них — владелец свинофермы. Как-то ему задолжали денег, ну и ты поняла. Но к свиньям я не хочу, они воняют противно, даже хуже, чем это чмо. — он ткнул пальцем в останки Гоши. — А это идея! На ферме свиней кормят по часам, скорее всего, они сыты. А мы поможем тем, кто не имеет крова, стабильного куска и ласковой хозяйской руки! Пусть этой ужасный мальчик принесет хоть какую-то пользу другим, если не в жизни, то после смерти. И в эту ночь все бездомные, брошенные и обездоленные животные района пировали. Даже драк из-за мяса не было — хватало всем, и голодающие с рождения наконец-то познали чувство сытости. Разбрасывая сочащиеся кровью куски, Дуня пела, она так часто делала, увлеченная работой. Сперва тихо, вполголоса, потом уже совершенно не стесняясь: «Наши животные — Меньшие братья, Каждого я, Заключаю в объятья! Кушайте досыта, Серые котики, Гошиным мозгом, Наполнив животики, Ну-ка лети сюда, Птица-синица, И подкрепись содержимым глазницы, Чувствуй себя, муравей, Ты как дома — В печени Гоши тепло и удобно, Фью, отобедай, собаченька, С нами, И похрусти с наслажденьем костями, Цып-цыпа-цыпа, Хохлатушки-квочки, Гоша вам дарит Селезенку и почки, Гусь прилетай, Прилетай петушок — Вам закусон, Из ребячьих кишок, Где ты, Летучая мышка — вампир, Мы и тебя, Приглашаем на пир! Птичек, зверушек, Нельзя не любить, Жалко, что всех, Не могу накормить!» Над серым городом занимался рассвет. Ну вот и все. Самое страшное позади. Затянулись раны физические, затянулись раны душевные. Герман сидел в библиотекарском кресле читального зала, Дуня опустилась на пол рядом с ним, положив голову ему на колено. Но что-то заставляло сердце девушки биться тревожно — будут ли в ее жизни еще такие волшебные утра? — Ну что же мы будем делать дальше, любимый? — Узбагойся и дай мне отдышаться, просто ЗАГС в это время еще не работает. Еще немного и я навсегда заберу тебя из этой… обители духовности, зачем мадам Невротебенской просиживать здесь задницу, когда можно просиживать ее на пляжах в Майами и на личной яхте? — Прошу тебя, позволь мне остаться здесь. Я прикипела душой к этим стенам, к этим книгам, к Олимпиаде Ильиничне и детишкам. Я не могу это все бросить! — Глупая, да я тебе личную библиотеку куплю. — Нет, Герман. Знаешь, я не создана для пустого прожигания жизни. Я буду очень скучать, если не смогу нести в мир свет знаний и приобщать молодое поколение к тому счастью, которое дают книги. Герман напряженно думал. Слишком многое он перенес, чтобы вот так просто отказаться от подарка самой Судьбы. — Знаешь, я тут Жополизникова вспомнил… Ну, один мой приятель, депутат. Так вот, его жена от безделья на стенку лезла. Даже в реабилитационной клинике уже лежала. Пока терапевт не посоветовал ей заняться благотворительностью. И ты не поверишь, она уже седьмой раз за этот год летит в Африку, спасать двух последних самцов негирийских тушканчиков и пытаться разводить их в неволе. Как ни крути, а мадам Жополизникова смысл жизни обрела. Так может, и тебе?.. — Ооо, Герман, ты лучший мужчина в мире! Наверное, пролитые мной на затертый томик любимой книги слезы были так искренни, что мой идеал воплотился в жизнь и нашел сюда дорогу! Знаешь, я хочу… Да, я хочу помогать детям из бедных стран! Хочу учить их читать, хочу дарить им книги, проводить литературные вечера, спасти эти маленькие сердечки от темного невежества! Хочу-хочу-хочу! — глаза ее горели. — Итак, что угодно женщине — то угодно Богу! Что же ты ответишь противной тетке-регистраторше в ЗАГСе, моя валькирия? Представь, даже за деньги там нельзя заказать кого-нибудь приятнее. — Конечно, я скажу «Да!» — Дуня вскочила, и они слились в страстном поцелуе.