Больно

Полумрак комнаты нежно убаюкивал, и ночник даже стал моргать через раз, предупреждая хозяина, что скоро он уйдет в «мир иной» и перестанет поддерживать в комнате атмосферу романтики. Впрочем, никто даже не обратил внимания на этот маленький нюанс, потому что, во-первых, это не единственный источник света в квартире, а, во-вторых, не так уж и нужна была эта атмосфера Крошу. Если говорить точнее — вообще не нужна, так просто электричество экономилось. Нюша грустно выдохнула, устраиваясь подбородком на плече друга, и чуть крепче сжала ладошки на его спине. Крош небрежно уронил одну руку на диван, задевая внешнюю часть бедра девушки, почти не скрытого одеждой — чулки и короткие шорты в принципе ноги не прикрывают — и Нюша невольно вздрогнула. Недавно — буквально полдня назад — девушка получила мячом именно туда, да с такой силой, что синяк разросся фиолетовым пятном почти на половину пострадавшей части тела. И болел при одном только воспоминании о том, что он вообще существует. — Больно, — тихо проговорила она, немного поерзав на коленях друга. Тот виновато скривился и одной рукой успокаивающе провел по спине девушки. — Извини, я не нарочно, — проговорил он, покосившись куда-то в окно. Было темно. Сентябрьские вечера и ночи уже не обладали такой же теплотой, как летние, но жаркие деньки бабьего лета еще никто не отменял. И света в этих ночах было столь же мало, сколько не хватало тепла — разве что фонари чарующе освещали участки улицы, да луна, когда выходила из-за туч, выводила силуэты на тон светлее. Впрочем, тот небольшой месяц, что висел где-то на линии востока уже третий день, многого не освещал, так что основная опора приходилась на фонари, под которыми так уютно было стоять и говорить, говорить, говорить… — Я не об этом, — Крош удивленно повернул голову в сторону подруги. Хотя лица бы он все равно не увидел — она сидела на его коленях, прижимаясь грудью к его груди, и, пусть этот факт, когда приходил как бы невзначай в голову, смущал, неудобств никаких никто не испытывал. В нос ударил приятный запах от волос. Что-то вишнево-сладкое, равно как и их цвет. Выглядело даже в какой-то мере аппетитно и казалось, что попробуй прядку на вкус — и она окажется сладкой, словно торт с вишней, — Душа болит. — Что, опять Бараш? — Крош криво усмехнулся, прикрывая на миг глаза. Пафос, Бараш, Нюша — три составляющие его личного Ада. И если первое и третье в принципе не сильно напрягало, то Бараш… Этот поэт все делал не так, как нужно было. Хотя не ему, Крошу, судить его — пусть Бараш и неудачник, нытик, с кривыми руками не из того места, но даже у него есть девушка. И хотя красотой кучерявый юноша (за что и получил кличку) не блистал, девушек привлекал толпами. Но с детства бегал только за одной. И, надо сказать, добился своего, но дальше… — Ну, а кто еще, — Нюша тяжело вздохнула, чуть помотав головой из стороны в сторону, и виском прислонилась к уху Кроша, глядя на настенные часы, отбивающие свой ритм, — Он меня не любит. Он не показывает этого, да и я не чувствую совсем. Зачем я тогда ему нужна? Знаешь, иногда я жду, когда же он, наконец, меня бросит, но… — А ты сама его любишь? — Крош прикрыл глаза, готовясь опять поработать психологом. Не по профессии, ну да ладно, ради Нюши-то и того не жалко. Впрочем, вопрос был верный. Нюша заметно напряглась в его руках, но еще не отстранилась. Ночник вновь опасно заморгал. — Нет. Я вообще не уверена, что могу любить ТАК, как я хотела бы, кого-то, кроме себя, — что ж, зато правда. И Крош знал это, потому что, ну, видно же, хотя… Насчет этого маленького «хотя» он даже думать не хотел, не то, что верить, поэтому оно запиралась где-то в самом дальнем ящике сознания и при малейшей его попытке вылезти, на ящик добавлялся еще замочек, — Я эгоистка. И я хочу, чтобы меня любили. А он… — Нюша вздохнула, расслабляясь и вновь сильнее сжимая друга в объятиях. — Так, может, не будешь мучить себя и парня и отпустишь уже? Закончишь все сама. И начнешь поиск того, кого ты хочешь, с нуля. Он же не последний парень на планете, в конце концов, — и так было до жути трудно говорить это, потому что, ну, послушайся она — и ведь уйдет, найдет другого парня, и это будет явно не Крош, и мириться ему со всем этим станет сложнее. В миллионы и миллиарды раз. — Я боюсь что-то менять, — шепот у уха оказался громким, и Крош невольно вздрогнул, когда ее теплое дыхание опалило шею. Впрочем, справиться с мурашками не составило какого-то сверхогромного труда, и он, мягко улыбаясь, осторожно откинулся на спинку дивана, успокаивающе погладив по спине девушку. Даже жалко немного ее стало. — Знаешь, — когда Крош заговорил, Нюша немного отстранилась, заглядывая в голубые глаза, — Не защищай больше ворота так яростно, может быть больнее, — и девушка тепло улыбнулась, поморщившись. Мол, ерунда это все, пройдут синяки, — Не ерунда. Я беспокоюсь. Пообещай мне. Пожалуйста. Нюша с минуту всматривалась в обеспокоенный, горящий надеждой взгляд глаз цвета моря, и кивнула, лбом прислоняясь ко лбу друга. — Закрой глаза, — совсем тихий шепот, и парень даже насторожился, но указание выполнил. И когда теплые мягкие губы накрыли его сухие и потрескавшиеся, ночник окончательно погас, оставляя хозяина в растерянных мыслях наедине с холодной сентябрьской ночью и девушкой с губами вкуса клубничного пирога.