Пир в змеином гнезде

Решение не далось Рейегару легко, и это было единственным, что он мог сказать в оправдание, но того было недостаточно. Рейегар не желал оправдываться: он чувствовал, что поступал правильно, однако не радовался тому, что хотел совершить. Когда он понял, что это — единственное, что он может сделать, что-то внутри него оборвалось, и боль затихла. Стало страшно и одновременно с тем спокойно. Он давно не ощущал себя так, не осталось даже сомнений.  — Ты отправишь на поединок моего брата? — негромко спросила Эшара, когда он пришел в жажде почувствовать хоть что-то. И не почувствовал. Ее волосы были растрепаны больше прежнего, на губах остались следы его свирепых поцелуев, а в глазах он прочел просьбу, ту же, что слышалась в вопросе, — «не выставляй его на поединок, пожалуйста». Он покачал головой, отвернувшись от нее, и принялся зашнуровывать бриджи. Когда с этим было покончено, за его спиной раздался тихий вздох — она все поняла. Она слишком хорошо его знала, и сейчас ему это не понравилось. — Ты уверен, что хочешь этого? — только и спросила она, обеспокоенно положив руку ему на плечо. Она хотела, чтобы он обернулся, но он не сделал этого, не желая видеть потрясение в взволнованном взоре. — Рейегар? — ее голос звучал ненатурально безэмоционально, словно бы она пыталась скрыть истинные эмоции — свой страх, но не сипло.  — Я не хочу, — холодно произнес он, желая прекратить разговор. — Я хочу справедливости и перестать терять близких. Она ничего не сказала ему в ответ, только обвила руками его талию и прижалась щекой к плечу, касаясь кожи сухими, подрагивающими губами. Словно бы желая успокоить и поддержать. Впервые ему не нужно было этого, и он ушел, поймав на себе удивленные взгляды гвардейцев Мартеллов. Он сидел в своем кабинете до рассвета, перебирая отданные на подпись бумаги. Все, что он делал до этого, казалось неправильным и лишенным смысла. Рейенис пришла к нему ранним утром и выглядела так, будто совсем не спала и потратила как минимум три часа на создание прически из затейливо переплетенных кос, распущенных у затылка. Она выглядела, как настоящий Таргариен, — хоть рисуй картинку в книги об их истории. Непривычное глазу строгое платье из свинцово-черной парчи стягивало ее тело подобно доспехам, укрывая от взора все, кроме разве что белоснежных кистей рук — его, должно быть, сшили специально для траура, даже камни, которыми оно было декорировано на стремящемся к шее, глухом вырезе, были черными. И лишь на плаще, прикрепленном к плечу тонким серебристым копьем, кровавым драконом извивался другой цвет их дома — красный. Рейенис озаботилась своими костюмами явно больше самого Рейегара; он не был уверен, что сможет найти абсолютно черный дублет в своем гардеробе.  — Ты выглядишь устало, — сказала дочь, присаживаясь напротив него. И по ее голосу — она и не пыталась это скрыть — он понял, что выглядит хуже, чем устало. Волосы, должно быть, перепутались, под глазами залегли тени, а кожа сделалась болезненно бледной — он еще не оправился от действия яда, и произошедшее отзывалось болями в желудке. Великий Мейстер говорил, что его мучения закончатся лишь со смертью.  — Чего не скажешь о тебе, — он усмехнулся, рассматривая ее руки в прорезях длинных рукавов. Они спокойно лежали у нее на коленях и не двигались, но взор привлекали жадно мерцающие в полутьме черные бриллианты браслета.  — Сколько ты не спал? — в ее голосе не было сочувствия или жалости, лишь деловой интерес — таким тоном лорд Тайвин спрашивал на Малом Совете сведения о налогах у Мастера над Монетой. Рейегар пожал плечами. Ему вдруг показались странными и этот тон, и отсутствие желания обнять ее. Он давно перестал уделять Рейенис много времени, потому что доверял ей, но всегда любил ее — по крайней мере он считал, что любил. Однако сейчас чувствовал лишь безразличие. И догадывался, что она чувствует то же самое по отношению к нему. Прошлое горе они перенесли вместе и стали ближе некуда, новое горе разъединило их.  — Две ночи, — наконец ответил он, снова взглянув на ее руки, ищущие что-то в сумке на поясе. Было странно, но несмотря на то что он действительно бодрствовал последние три дня, он не ощущал усталости, только ноющую боль в животе — да и тут временами. Рейенис осуждающе вздохнула; теперь Рейегар понял, о каких таких невыносимых вздохах говорил Эйегон, и заломил усмешку в угол губ. Дочь не придала этому внимание и опустила перед ним баночку, содержимое которой он не мог увидеть.  — Ты должен выглядеть, как король, — сказала она, расправляя складки на траурно-черной юбке. — Никто не должен видеть твоих чувств, тогда ты перестанешь быть королем для них, а станешь человеком. Рейегар посмотрел на нее, словно впервые видел, и откинулся на спинку кресла, наблюдая за тем, как она встает. Он был прав, когда говорил, что она разумна, но что-то в ней ему не нравилось, быть может, этот назидательный тон. Уходя, она обернулась, несколько секунд стояла молча, пристально смотря ему в глаза. И Рейегар почувствовал, что она собирается спросить что-то очень важное для себя, но очевидное. Она стала человеком на краткий миг. Но она не спросила. И дверь за ней бесшумно закрылась. Из головы у Рейегара долго не шел вопрос, который она так и не задала. И он все гадал, что же дочь хотела узнать и о чем собиралась попросить, а еще — почему не попросила. Потому что он не исполнил бы ее желание? Он не сделал бы этого лишь в случае, если она желала помиловать преступника. Его ждала страшная смерть. На мгновение Рейегару стало страшно, что она любит мальчишку. Рейегар и сам любил его когда-то и не был уверен, что эта любовь до конца умерла в нем. Он хотел было встать и приказать позвать к себе Вариса, чтобы выяснить у Паука все о Рейенис, но не двинулся с места. Знание ничего бы не изменило — оно лишь могло сделать хуже, когда все свершится. Сейчас он не испытывал ничего по этому поводу, но что-то неприятное ощущалось внутри при мысли о том, что испытает Рейенис на суде. Оставалось лишь надеяться, что она не упадет в обморок и никак не выкажет своих чувств — она была достаточно благоразумна для этого и, очень порадует Рейегара, если таковой же и останется. Спустя немного времени — меньше часа — он уже принял ванну, побрился и выбрал одежду для суд: в тон платью дочери темный дублет, который надевал еще на похороны Элии — его все-таки нашли, запыленным, но хоть не поеденным молью — и красно-черный плащ. Но только траурное одеяние должно было выдавать его скорбь, большее ему не позволялось. Суд назначался на полдень, и Рейегар не хотел, чтобы он наступал. Время утекало сквозь пальцы, хотя и лилось свинцово тяжело. Когда тени под глазами были спрятаны, а с волос уже не струилась вода, Эртур со стуком, но без позволения вошел в его покои. Рейегар давно разрешил это ему — он никогда не приходил просто так.  — Все приготовления к суду готовы, Ваша Милость, — сказал он неожиданно официально. И Рейегару показалось, что Эшара ему рассказала и он теперь все знает. Но глядя в его глаза, Рейегар понял, что лишь показалось.  — Еще не все, — отозвался Рейегар мрачно. Ему еще не доложили о приходе пироманта, но Меч Зари об этом, конечно же, не знал. А если бы узнал, рассвирепел бы, но Рейегар спасал ему жизнь, а не мстил. И мстил тоже — старик бы гордился им. Эртур ничего не ответил. — Я буду ждать тебя у дверей, — сказал он. Солнце приближалось к зениту, но жары не ощущалось. Напротив, было прохладно. Служанка потянулась, чтобы расчесать Рейегару волосы, и он удивленно воззрился на нее, криво усмехнувшись.  — Я не настолько обезумел от горя, милая, чтобы быть не в силах справиться с гребнем, — произнес он равнодушным тоном. Девушка вмиг залилась румянцем, спрятала глаза и пробормотала что-то неразборчивое, вроде: «Простите, Ваша Милость». Ему вспомнились слова Рейенис, и он, тяжело вздохнув, еще сильнее распрямил плечи и вскинул подбородок. Надо было казаться королем. Эртур ждал его у дверей. Королевским Гвардейцам было положено идти позади членов королевской семьи, но Эртур шел слева от Рейегара, и золотые руки блистали на его белоснежном нагруднике. Рейегар заметил, что он был в полном обмундировании так, словно собирался на бой.  — Ты не будешь сражаться, — негромко сказал Рейегар, когда они почти подошли к дверям Тронного Зала. — Никто не будет. Эртур недоверчиво усмехнулся, и Рейегар понял, что он воспринял все не так, подумал, будто бы Рейегар не понимает, что оба обвиняемых потребуют суд поединком. Это было оскорбительным, но все вокруг, кроме Эшары, полагали, что он был убит горем и не мог мыслить здраво, а его разум оставался тверд и ясен. Эшара слишком хорошо его знала, раз поняла, что он уготовил заместо суда. Еще пару дней назад он не был способен на это или, по крайней мере, так считал. Рейенис собиралась войти в Тронный Зал, окруженная стайкой перешептывающихся фрейлин, но замерла, когда заметила приближающуюся процессию во главе с Рейегаром и четырьмя белыми гвардейцами. Рейегар без слов протянул ей руку, дочь оперлась на нее, чуть вскинув брови, и они взошли в зал.  — Рейегар Таргариен, первый этого имени король андалов, ройнаров и первых людей… — начал зачитывать его титулы глашатай, словно бы никто их не знал. Вмиг все голоса смолкли, и Рейегар почувствовал царившее вокруг напряжение. В тронном зале собрался весь двор; проход для короля и процессии к Железному Трону был свободен, но люди все равно отступали на шаг, склоняясь перед ним. Рейенис хотела было встать возле лестницы, ведущей к престолу, но Рейегар не отпустил ее руку, и ей пришлось последовать за ним. Благо, недоумения она не выказала и, словно так и планировалось, встала по левую руку от него чуть сзади трона. По правую стоял невозмутимый Эртур, который, быть может, считал, что живет последний день в жизни. Рейегар искоса взглянул на него, но не обнаружил в нем страха — возможно, Эртур мог бы победить. Он был лучшим мечником Вестероса долгие годы и, может быть, так и остался им. Подсудимого ввели Золотые Плащи. Его волосы были в пыли, одежда на нем была все та же, что и при задержании, и хотя на ней оставались следы грязи и пыли, было видно, что она абсолютно белая. Глаз у него заплыл, и под ним красовался темно-фиолетовый синяк. На скуле виднелись царапина и кровоподтеки. Рейегар не велел приносить ему воды и еды — зачем, он должен был умереть? Заключенный содержался в каменных мешках пару дней — он планировал государственный переворот и убийство короля, — а потому и выглядел отвратительно. Рейегар не был жесток, но и не обязан был быть милосердным. Его милосердие кончилось. Но, несмотря на голод, жажду и условия, в которых он находился, заключенный усмехался. У его сообщника, стоявшего в дверях зала под конвоем, не хватало на подобное наглости. Верховный септон начал читать молитву Отцу, Рейегар едва не закатил глаза. Это было неуместно. Боги молчали давно и никогда не внимали его молитвам, хотя он был королем. Что уж говорить о других, если даже королю они не сберегли сына и не исцелили жену? «Будь Элия жива, этого не было бы», — подумал Рейегар с горечью, выискав в толпе взгляд принца Оберина. Смотреть на убийцу его сына не было мочи. Будь Элия жива, у Визериса не было бы поддержки Серсеи. Не было бы Висеньи. И сам Рейегар не очерствел бы так. Но Элия была мертва. А он просил Богов оставить ее в живых. — Визерис Таргариен, — произнес он голосом холодным, как Стена, и вперил в заключенного тяжелый взгляд. Он не шелохнулся, только вскинул подбородок, заслышав свое имя, и сделал насмешливый поклон. Рейегару с трудом хватило сил назвать его по имени, в мыслях он не мог называть его так или братом — только заключенным. — Признаешь ли ты себя виновным в убийстве кронпринца, в покушении на убийство короля, в нарушении клятвы беречь королевскую семью, которую обещал защищать перед лицом Семерых, и в государственной измене? Визерис качнул головой и поглядел ему в глаза с холодной улыбкой. — Ничуть, — его глаза искрились весельем. Он думал, что останется безнаказанным, и его не пугали доказательства. Они потеряют всякий смысл, если он выиграет суд поединком. Они оба знали это. Все вокруг знали это. И единственным достойным бойцом, выставить которого Рейегар мог против брата, был Эртур, который научил Визериса всему. — Ваша Милость.  — Против тебя имеются свидетели, — против него мог выступить только Варис, но его словам о пташках мало кто поверит. Висенья провела два последних дня в рыданиях и молитвах, ее глаза и щеки распухли, лицо приняло нездоровый оттенок, а серебро волос потускнело. Она страшно страдала, просила у Рейегара прощения едва ли не на коленях и делала вид, будто бы принимала его за одного из Семерых, но Визериса так и не выдала. Рейегар намеревался отправить ее в молчаливые сестры после суда. Серсея оскорблено бросила ему в лицо: «Как ты мог такое подумать?» — и с тех пор хранила молчание, даже несмотря на свое заключение. Молчал и сир Герольд Дейн. Свидетелей против Визериса не было. Но в покоях Висеньи нашли неподписанные документы, освобождающие Визериса из Белой Гвардии и делающие его наследником престола.  — Это все не имеет значения, — Визерис усмехнулся, выжидая эффектную паузу. — Я выбираю суд поединком. И да рассудят нас Боги, брат. Рейегар слабо улыбнулся, подняв руку с подлокотника.  — Будь по-твоему, — он сделал рукой знак слуге, которому заранее повелел припасти дров. И тот вышел из тронного зала, чтобы позвать товарищей, несущих дрова. Но Визерис об этом не знал. — Ты вверяешь богам свою судьбу, Визерис? — имя брата прозвучало из его уст холодно, без тени эмоций. Визерис кивнул и засмеялся.  — Они никогда не подводили меня. Не подведут и в этот раз, — Рейегар промолчал. Пусть тешит себя надеждой. — Готовы сразиться со мной, сир Эртур? Эртур ничего не ответил, но Рейегар почувствовал на себе его взгляд и приподнял ладонь, говоря, чтобы он не двигался. Тут внесли первую партию дров, и самоуверенность исчезла с лица Визериса. Самообладание изменило ему. Рейегар безмолвно следил за тем, как Визерис смотрел на дрова. Губы у него дрогнули и, когда он поднял взгляд на Рейегара, в нем читалось недоумение. Рука Рейенис легла ему на плечо. Слуги пытались сделать все, как можно быстрее, стараясь сложить дрова у колонны, к которой Рейегар намеревался привязать брата. Люди расступались перед ними. В зале висела устрашающая тишина — никто ничего не говорил, лишь раздавался шорох отступающих от колонны людей. Страх, охвативший их, вмиг заполнил помещение.  — Ты не сделаешь этого, — Визерис засмеялся. — Я твой брат. Ты не сожжешь меня. Не нужно этих спектаклей. «И ты убил моего сына», — подумал Рейегар. — И ты хотел убить меня. Одна кровь в наших жилах не остановила тебя».  — Пусть Боги решают твою судьбу, Визерис, — Рейегар слышал, как разносится его спокойный голос по залу, эхом отскакивая от стен. — Чтобы доказать свою невиновность, тебе нужно лишь не сгореть.  — И я докажу! — Визерис закричал, рванувшись от стражи. Кандалы на его руках загремели. — Дай мне меч, и я докажу, что невиновен. Рейегар печально улыбнулся самым краем губ и не ответил.  — Я буду драться! Дай мне меч! Брат! — страх пересилил его. Он старался вырваться, но его крепко держали. И вскоре он понял, что это бесполезно, хотя одного из стражников ему удалось покалечить, оттолкнув от себя. Он затих, глядя на то, как складывают из бревен корабль, что отвезет его в царство смерти. На мгновению Рейегару показалось, что он верит, будто бы не сгорит. По крайней мере, он снова улыбнулся, хоть улыбка и вышла у него дерганой и отчаянно фальшивой, и выпрямился, гордо держа голову.  — Ваша Милость, разумно ли это? — замямлил мейстер Пицель. Рейегар даже не повернул к нему головы. Когда он мучился болями в животе и в голове и призвал к себе мейстера, тот лишь развел руками и дал ему попить отвар из трав. Симптомов яда он не обнаружил. Даже после, когда Визериса уже схватили, а Рейегар узнал, что был отравлен, принц Оберин, а не Великий Мейстер понял, что это был за яд. Костер был сложен, Визериса повели к нему. Он почти не сопротивлялся, только после обратил взгляд к Рейегару и улыбнулся.  — Дай мне меч, — сказал он. — Ты ведь не сошел с ума, чтобы быть таким жестоким, — его руки приковали к колонне. Слуга с факелом подошел ближе. Рейегар оставался равнодушен к его просьбе. Визерис перевел взгляд на Рейенис и словно увидел в ней последнюю надежду. — Рейенис, милая племянница, скажи ему. Пусть даст мне защитить себя. А не убивает. Ведь это — убийство, а не казнь. Я рыцарь, я имею право умереть с мечом в руках или очистить свою честь.  — Ты не рыцарь, и ты мне не дядя, — сказала Рейенис. Огонь начал подбираться к ногам Визериса. Страх плескался в его глазах, как бы он не храбрился, теперь даже последняя надежда, что это лишь попытка выбить из него признание, умирала в его душе.  — Отвернитесь, моя принцесса, — услышал Рейегар тихий шепот Эртура. Но Рейенис не отвернулась — она хотела видеть, как Визерис горит. Огонь был близко. Дрова трещали. Рейегар ощутил жар, уже доносящийся до него.  — Отец бы гордился тобой — своим сумасшедшим сыном! — закричал Визерис. — Ты стал таким же, как он, несмотря на все старания! Ты жалкий и сумасшедший! Ты даже не можешь сразиться со мной, как мужчина! А потом он просто закричал. Старик был прав, огонь развязывает язык и заставляет умолять. Когда Визерис загорелся и понял, что горит, когда страдания стали невыносимыми, он начал просить о милосердии, пощаде и смерти. Запах жареного мяса разнесся по залу, стало трудно дышать. Зрелище было ужасным, но Рейегар не отвел взгляда. Он смотрел Визерису в глаза, пока воздух наполнялся тяжелым запахом его горящей плоти. Дым застилал глаза.  — Она ни в чем не виновата! — вдруг закричал брат, когда языки перекинулись на его плечи. — Не трогай ее! Ты и так испортил ей жизнь! Он говорил не о Висенье — о Дейенерис, и Рейегар понял об этом. Он не кивнул ему, хотя знал, что не причинит сестре вреда. И Визерис умер с проклятием на устах, думая, что он убьет и ее. — Он не был драконом, — когда все закончилось, молвила Рейенис хрипло, и Рейегар не понял смысл ее слов. — Огонь не может убить дракона. Позже, когда они сидели в его кабинете и пили то ли за упокой, то ли за справедливость, Рейегар чувствовал пустоту внутри и больше ничего, кроме нее. Герольд Дейн сознался после чудовищной казни Визериса только ради одного — милосердной смерти, и Рейегар пообещал отрубить ему голову и исполнил обещание.  — Я думал, что это ты убила Эйегона, — вдруг сказал принц Оберин и скривился от собственной глупости так, словно бы у него разом заболели все зубы. Рейенис лишь пожала плечами и выпила вина.  — В какой-то степени я, — она выгнула усмешку. — Если бы я сказала ему то, что он хотел услышать, тем утром во время турнира, он бы не пошел на бой и Визерис бы не ранил его отравленным копьем.  — Не вини себя, — Рейегар коснулся ее руки, словно стараясь поддержать, но сам же ища если не поддержки, то чужих чувств к нему. Пальцы оказались холоднее его собственных. — Больше всех все равно виноват я, — он помолчал. И тишина была неприятной. — Запомни, моя дорогая, то, чего мы больше всего боимся, рано или поздно случится. Обязательно случится. И ты не сможешь ничего поделать, если заранее не поймешь, что милосердие — не то качество, которым должен обладать король. Ты должна быть жестокой, если хочешь защитить то, что тебе дорого, и уберечь страну, — Рейегар усмехнулся. — Я понял это слишком поздно. Шестнадцать лет я берег страну от восстаний и танцев — и все напрасно. Мы стоим на пепелище.