Снова коридоры. Снова тишина, мучительно давящая на мозг. Но, признаться, будь я в те дни живым, смертным, mon ami, я бы оглох от стука собственного сердца. Было ли мне страшно? Сейчас, глядя с высоты своего опыта, я могу с уверенностью заявить - да, было. И настолько, насколько может быть напуган заблудившийся в лесной глуши ребенок, настолько, насколько еще способен испытывать страх загнанный в угол зверь. К своему удивлению, я явственно ощущал внутри себя капельку странного, незнакомого мне любопытства. И от него хотелось уйти еще больше, чем от обыденного страха. Но мы ведь с тобой те еще смельчаки, не правда ли?
- Ашер!
Она выкрикнула мое имя, и это заставило меня дернуться в кандалах. Рывок вернул меня в реальный мир, и мне пришлось лишь злобно сцепить зубы, проклиная своих тюремщиков решительно нехорошими словами. Джулианна звала меня, и слова ее касались меня огненным лезвием.
Мы находились в большом круглом помещении, и в самом центре его, как идол человеческого безумия, располагался тот инструмент, о котором в народе ходило слишком много слухов. И все те слухи, в большинстве своем, были более, чем правдивыми. Дыба - один из страшных орудий пыток, и любой из смертных предпочел бы встретиться с ней лицом к лицу лишь в кошмарном сне. А еще лучше - не встречаться вовсе.
- Что происходит, Ашер? - голос Джулианны стал будто бы на тон выше. Она заметно побледнела, а на правой щеке красовался свежий кровоподтек. От мысли, что ее касались грязные лапы этих нечестивых псов, меня затрясло. В мозгу стучало:
помочь, вызволить, забрать мою любимую отсюда. Ведь иначе я окажусь предателем - предам ее, себя, нас...Да неважно, черт возьми! Со мной они могли сделать все, что угодно - я сильный, выдержу. Но за Джули я не был так уверен, хотя всегда считал ее сильнее обычной смертной женщины.
Сейчас моя уверенность таяла с каждой секундой.
- Знаешь, сколько девок тут до тебя побывало?
Дознаватель вошел вслед за мной и конвоиром. Железная дверь со скрипом захлопнулась. Стало еще темнее. Спертый воздух в помещении погустел и наполнился едким запахом металла. Ближайший к Джули стражник, выпустив ее руки, с силой толкнул хрупкого мотылька к дыбе. Не удержавшись на ногах, она упала, ударившись о твердую деревянную поверхность.
- Джули! - я не смог сдержать вскрик и снова рванулся к ней. Не помогло - оковы были сильнее меня. Прибавкой к рывку шел крепкий удар в живот. И по лицу - тем самым стальным хлыстом, что был у моего палача.
- Я пошутил, - ехидно заметил дознаватель. - Вообще-то
здесь ты первая. Покажешь свою удаль, блудница?
- В чем вы меня обвиняете? - вопрос ее показался неожиданным. Похоже, даже сейчас Джулианна не теряла чувства собственного достоинства. Поднявшись, она мгновенно вскинула подбородок, а зеленые глаза ее сверкнули гневом.
- А тебе что, еще не рассказали? - будто бы удивившись, спросил дознаватель. - Такие наивные ведьмы, никогда не знают, в чем их обвиняют. Вот только не надо хлопать ресничками и строить из себя невинного агнца.
- Мы не в чем не... - попыталась было сказать Джули, но была прервана резкой пощечиной.
- Ты согрешила против Господа нашего, - голос мужчины стал жестким и холодным - в пору было резать им на кусочки их священные письмена. - Знаешь, что за это бывает?
- Слышала, что за это грешники варятся в аду, - а вот в речах Джулианны не было и капли страха - она все так же гордо глядела в глаза своего обидчика. И ведь знала моя возлюбленная, с кем говорила.
- Верно.
Дознаватель коснулся ее подбородка и грубо сжал тот, надавив большим пальцем на раненую, покрасневшую щеку.
- Но у нас - чуть иначе.
Мгновение - и с молчаливого приказа дознавателя, имя которого безжалостно сожрет история, моего милого ангела тащат на дыбу, швыряют на нее, словно кусок мяса или тряпку. Хуже всего - бессильно наблюдать за происходящим, словно я - зритель на ярмарочном представлении. Я забыл о том, что мне дурно от обилия святых символов в этом помещении, что серебряные оковы до боли стискивают мои запястья, а в мозгу стучат отголоски от удара металлическим хлыстом. Мое внимание полностью принадлежало ей - моему хрупкому мотыльку, привязанному за руки и за ноги к беспощадному орудию пыток. Я знал, что это такое, и знал, как оно работает.
От этого мне не становилось легче - наоборот, я хотел отвернуться и не смотреть, но это было выше моих сил. Я не вправе показывать смертным свою слабость, какими бы сильными они ни были.
Я в любом случае буду сильнее.
Первый крик, болезненно режущий слух, оставляющий первый шрам на моей груди, сорвался с ее бледных тонких губ. Кричала она как-то жалобно, не истерично, как это наверняка делали другие, обвиняемые в колдовстве. Адский механизм лишь начинал раскручиваться, медленно скрипело дерево и крепкая веревка подтягивала ноги Джулианны на несколько дюймов дальше от их естественного положения. Она стала кусать губы, силясь сдержать крик, но вышло у нее из рук вон плохо. Следующий вскрик был куда громче, нежели предыдущий.
- Мы заставим тебя орать молитвы, ведьма, пока ты не сознаешься в содеянном, - провозгласил дознаватель, взмахом руки останавливая действие дыбы. Палач, что работал с механизмом, покосился в мою сторону, скаля желтоватые зубы в усмешке. - Справедливый суд во имя всеобщего блага!
Я едва ли не взревел от негодования: о, mon ami, ты прекрасно знаешь, что не было тогда никакого суда! Они не собирались
судить ее. Если Инквизиция хотела кого-то наказать или убить - она делала это, и делала с превеликим удовольствием. Ей не нужен был суд, не нужны были присяжные и адвокаты - она замечательно справлялась с этими ролями самостоятельно. О какой справедливости вел речь этот человек? И был ли то настоящий человек, а не
существо, облеченное в кожаный мешок с костями и кишками?
Послышался хруст костей - я увидел красное от прильнувшей к щекам крови лицо моей Джули. Ясно было: надолго ее тела не хватит - его попросту разорвут пополам, оставив жалкие останки догнивать в какой-нибудь позорной яме.
- In...
Джулианна всхлипнула, силясь проговорить что-то, скосив глаза на дознавателя.
- Говори, девка! - заблестели в полумраке глаза человека, вновь остановившего палача. Ему ни к чему было убивать Джули сразу: он преследовал какую-то особенную цель. Разоблачение? Признание? Чушь собачья, они ему без надобности!
- In nomine Patris...* - прохрипела Джули, едва ли не захлебываясь от количества слез, скопившихся в глазах и хлипкой пробки слизи в носоглотке. Заставить ее вопить молитвы - такова была странная, изувеченная цель этого создания. Зачем? Почему? Во имя их Бога, поощряющего кровавые жертвоприношения в свою честь? Я не понимал этого тогда, не пойму и теперь.
- Et Filius...*
Казалось - задрожали стены от смеха дознавателя.
За ним следом засмеялись и палач, и стражники и, казалось, все здание Святой Инквизиции, прознавшее про пойманную ведьму. Они казнили ежедневно, но каждая колдунья или отродье Дьявола было для них совершенно особенным. Не таким, как было до сегодняшнего дня.
- Ну, блудница! Ну! - за "ну", как послушная лошадка, двинулся и механизм дыбы, растягивая кости и суставы моей нареченной, заставляя ее вопить громче прежнего.
- Et...
Она выкрикнула последнее, будто бы радостно, но на деле глас ее был исполнен боли:
- ...Spiritus Sanctus!
Они оставят ее калекой. Рассмеются ей в лицо, потом - может быть, перережут ей глотку в знак милосердия. Но о каком милосердии я мог говорить? Мне было известно, что совершает доблестная Инквизиция, прикрываясь волей Господа. И я знал, что Джулианне не избежать костра. Вот сейчас ее снимут с дыбы, подготовят к сожжению, обрядив в мешковатые тряпки - как раз под стать ведьме - и прах ее унесет ветер. Я был уверен, что это случится в ближайшие часы - со всей помпезностью и показным торжеством, на которое только способна Инквизиция.
- Молодец, девка, - дознаватель похлопал ее по щеке своей грязной ладонью. Я бы выдернул ее - с превеликим удовольствием, и скормил бы псам. - Но это... - он склонился к ее уху, надеясь, что услышит лишь она, - не доказательство твоей вины.
Я все слышал и видел, как румянец в сию же секунду отхлынул от щек возлюбленной.
- Демон, - дознаватель обернулся ко мне, - моли Сатану о том, чтобы ее колдовство ей помогло. Может быть, омовение пойдет одному из вас на пользу.
***
Ее должны были подвергнуть испытанию.
Согласно древней традиции, ведьма, опущенная в воду с камнями в карманах и на шее, не утонет, а всплывет - тогда и будет доказана ее вина. Если же ведьме не удастся выстоять испытание против водной стихии - она невиновна.
Более глупой традиции я не видел более. Но именно глупостями собирались заняться члены Инквизиции, собравшиеся поглазеть на ведьму. Опять же - по другой традиции - на зрелище это приглашали любого желающего, и каждый мог воочию убедиться в виновности обреченной на погибель девы. Стража, оцепившая неглубокую запруду, сохраняла на лицах решительную невозмутимость, а зевак скопилось слишком уж много - даже по меркам казней именитых ведьм. В этот час Инквизицией было объявлено, что поймана не просто ведьма, но пособница потрошителя, за которым велась охота уже несколько месяцев. Наверное, желающих посмотреть, как "испытывают" очередную бедняжку в противном случае было бы меньше. Сегодня же скандала было не избежать.
Меня предусмотрительно держали чуть поодаль от совершаемой "проверки", однако видел я все куда лучше многих. Палач, запихивающий Джулианне камней в нашитые на импровизированную мантию карманы, улыбался беззубой улыбкой, шепча ей, что она - первая, кто "помрет сегодня заслуженно". Не на него смотрела Джули, но на меня, удерживаемого в серебряных цепях на небольшом деревянном помосте на противоположной стороне запруды. Дознаватель поднял вверх ладонь, призывая толпу замолчать.
- Ведьма, обвиняемая ныне - пособница потрошителя, убивца, учиняющего дела во хвалу Дьявола! - говорил он неспешно, громко - так, чтобы слово его доносилось до всех и каждого. Ему следовало бы пойти в проповедники с такой восхитительной способностью доносить желаемое до толпы. - Сейчас она откроет нам свое колдовство - Дьявол явит нам свою силу через нее! Опускайте!
Под восторженные вопли и улюлюканье зрителей импровизированного представления Джулианну вытолкнули на помост, наскоро собранный из хлипких, полусгнивших досок. Она не отводила взгляда от меня, но куда тем людям понять, куда она смотрела? И - тем более - услышать ее слова:
- Моя любовь - для вас двоих.
Я мотнул головой, силясь не отвести взгляд от ее ножки, занесенной над пропастью. Палач, несущий вслед за Джулианной огромный камень, привязанный к ее шее, занес тот над головой.
- Отдай ее Жан-Клоду.
Ее слова зазвенели в голове сотней встревоженных колокольчиков. Зазвучал громким, жутковатым звоном и плеск воды - сначала под камнем, а затем и под хрупким телом зеленоглазого ангела.
Она так и не закричала. Взвились высоко в воздух одобрительные выкрики толпы, начавшей через несколько минут расходиться, обсуждая - громко и хвастливо - что Сатана оставил свое дитя и сила Господня - это та истина, которая всегда будет побеждать в любом деянии.
***
- И ты ничего не мог сделать, mon ami?
Жан-Клод смотрел на Ашера глубокими полночными глазами, и его верхняя губа чуть блестела в мутном свете лампы. Ашер всегда любил смотреть на него в полумраке - он казался вампиру совершенным именно в таком освещении. Даже не в темноте, нет - в ней Ашер все равно видел превосходно, - но в полутени. Красоту Мастера не могло испортить ни одно освещение, ни одна стихия и ни одна эмоция - последнее в любом случае скрашивало его. Что творилось в его мыслях сейчас? Ашер мог узнать это, но - не желал.
- Нет, - сухо ответил он.
- Как ты... - Мастер Города медленно выдохнул - несмотря на то, что дышать ему не нужно было. - Как ты вынес это? Я отлично помню, что почувствовал, когда перестал ощущать нашу связь...
- Помнишь, значит? - Ашер горько усмехнулся. - Восхитительно, друг мой. Ты помнишь.
Порыв встать и уйти, возникший в единую секунду, вампир с трудом приглушил. В конце концов, они еще не закончили.
- Ашер, давай не будем... - Жан-Клод чуть поднял ладонь.
- Не будем...что? - чуть повысив тон, поинтересовался Древний. - И сколько еще ты будешь бежать от меня, mon amour?
- Je suis immortel.*
- Сomme je.*
Свет ложился на прекрасное лицо Жан-Клода неровными бликами, превращая его в светящееся полотно.
- Назови второе желание, - наконец, вздохнул Мастер, сдаваясь на волю безумца, в которого время превратило его старинного друга. Да только другом ли был он? О, едва ли - Жан-Клод не позволял друзьям ничего подобного.
- Вспомни.
Короткое слово заставило его отвернуться.
Жан-Клод помнил. И память - такая истина приходила к каждому бессмертному рано или поздно - не есть добродетель.
Память была карой.
*фразы из католической молитвы "Отче наш" (Во имя Отца и Сына и Святого Духа)
* Я бессмертен. - Как и я.
