Till death do us part

Я не тешил себя надеждами на то, что все будет хорошо. Нет. Ничего не будет хорошо, я точно это знал, ибо после того, как на моих глазах умерла моя возлюбленная, я захотел лишь одного — умереть вместе с нею. Но мы ведь знаем, что так просто нам не умереть, не правда ли? То, что ощутил я, когда моей Джулианны не стало, было сродни огню, текущему по венам. И хотя наши тела — вечно хладные, точно глыбы льда, я посчитал это сравнение самым что ни на есть подходящим. Да. Именно огонь. Именно внутри вен, где никогда больше не будет биться кровь. В те моменты я вдруг настолько отчаянно захотел расстаться с собственной жизнью, что мне стало страшно. Я не помнил, как снова очутился в полумраке камеры, и теперь меня накрепко привязали цепями к большому деревянному столу, который при желании я мог бы и проломить, даже несмотря на усталость. Мне казалось, что вампиры никогда не устают, однако сегодня все мои представления рухнули единовременно. Мне было ужасно больно. Едва ли кто-нибудь из бессмертных испытывал нечто подобное, если только кто-то из триумвирата не умирал. По правде, мне было все равно, что со мной будут дальше делать. Они могли рвать меня на части, поливать святой водой и прикладывать к коже раскаленные добела щипцы и хлысты. Что до крестов… Да, пожалуй, я слишком много их повидал за последнее время. Это все не страшно. Это все не важно. — Ну, что, понравилось тебе? — тяжелая рука Дознавателя схватила мои волосы в охапку на затылок и несколько раз приложила о стол. Любой человек потерял бы сознание от такого, но, похоже, этот раб Инквизиции уже знал, что я человеком не являюсь. А потому стал действовать так, как ему хотелось. Отошли в сторону все запреты и условности. Я не знал, что со мной будет, да и Дознаватель, похоже, не спешил что-либо делать. Ему хотелось насладиться моментами моего горя сполна. Он смотрел на меня, пытаясь выцепить хотя бы одну эмоцию, однако ни одну он, видимо, так и не отыскал. Я хорошо умею прятать сердце. Дознаватель отослал всех прочь, оставшись со мною наедине и приказав лишь нескольким из стражи остаться в маленькой комнате. Видимо, подумал, что сопротивляться я все равно не стану. — Итак, твоя подружка уже горит в Аду, — размышлял человек, прохаживаясь взад-вперед перед столом, на котором меня расположили. — А ты…боишься подохнуть здесь? Я не смотрел на него, уставившись в одну точку в темном потолке. — Я задал тебе вопрос. В центр моей груди резко что-то опустилось, словно тупая часть топора, но мягче. Я резко выдохнул, подавшись наверх и пытаясь сосредоточиться на собственных мыслях. В голове был лишь один образ — лицо моей дорогой Джулианны. Кажется, мое молчание весьма раздражало Дознавателя. — Что ж, молчишь… Тогда, думаю, твой любимый напиток развяжет тебе язык. По-видимому, он сделал какой-то знак страже, и некоторое время по комнате раздавались шаги. А когда все стихло, я почувствовал резкий, удушливый запах в воздухе. От него даже мне захотелось залезть на ближайшую стену. О, этот запах трудно перепутать с чем-либо. И лишь тогда, когда Дознаватель запихнул мне в рот открытый пузырек с жидкостью, я понял, что убивать меня будут так медленно и мучительно, что смогут заглушить боль от потери Джулианны. Нет, этого я не мог допустить. Но мог ли я как-нибудь сопротивляться? Однозначно. Я ощущал, как лопается кожа и появляются жутковатые пятна на бледной коже груди. После — прошло лишь несколько мгновений — ядовитая жидкость потекла в рот, но я вовремя сумел откашляться и не дать ей слишком повредить гортань. То, что происходило с моим телом, было теперь мне неподвластно, и с новым знаком Дознавателя несколько людей в темных накидках поднесли ближе несколько крестов — как внушительных, так и более маленьких размеров. Один. Два. Три разом коснулись меня, а после я потерял счет и не сдержался. Закричал. Потому что представить такую боль я не сумел бы даже в самых страшных своих кошмарах, когда еще только был человеком…

***

— Хватит. Жан-Клод со вздохом захлопнул книгу и тяжело задышал, хотя, по сути, вампирам и не требовалось дышать. Отчего только Мастер решил вспомнить свою старую привычку? Он бы и сам не сумел объяснить. Ашер с улыбкой взглянул на него. — Мне невыносимо больно читать это, mon ami, — негромко произнес Жан-Клод. — Понимаешь… — Знаешь, что я еще вспомнил? Ты когда-то называл меня иначе, — Ашер резко прервал речь Мастера Города, подвинувшись ближе к нему. — Вспомни, как? Жан-Клод недолгое время молчал, силясь не поднимать глаза на Ашера. Пожалуй, Ашер был единственным из всех вампиров, которому удавалось настолько сильно смущать бессмертного Мастера. Как это… Жан-Клод и вдруг чего-то боится и смущается, пытается спрятать свои чувства? Немыслимо. — Mon amour. Они произнесли это почти одновременно, но с разной интонацией. — Так что же тебе? Больно? Плохо? — Ашер вываливал на Жан-Клода вопрос за вопросом, не давая и опомниться. В слова он искусно вплетал и действия, отвлекающие Мастера. С первым словом он схватил его за запястье, со вторым силой заставил лечь на диван, с третьим запустил тонкие бледные пальцы в роскошные смоляные кудри бессмертного создания. — Взгляни на меня. Почему ты остановился? Жан-Клод не мог поднять глаз на Ашера. Он потянулся к вампиру, не глядя, нащупав его рот в полумраке и вспоминая, какие на вкус его губы. Ни с чем не сравнимые ощущения. — Ашер, я могу… — Ничего ты не можешь, — Ашер едва не оттолкнул Мастера от себя. — Ты помешан на своей Аните, и я знаю, что пока она рядом с тобой, меня ты в свое сердце не сможешь впустить. — Не хочешь ли ты сказать?.. — Жан-Клод нахмурился, отстранившись. — Я хочу сказать: мое третье желание написано на последней странице, — голос Ашера вдруг сделался железным, колючим и совершенно не близким для Мастера города. — Дочитай. Пожалуйста. Последнее было сказано с оттенком такой сильной боли и жалости, что пальцы Жан-Клода сами потянулись к плотному корешку книги.