Best of me

***

Почему каждый раз, когда Хосоку кажется, что хуже уже быть не может, что-то обязательно случается, доказывая обратное? Ему иногда аж интересно становилось, что можно было такого вытворить в прошлой жизни, чтобы карма на нем так отыгрывалась. Но, так или иначе, таких подробностей ему никто рассказывать и не собирался, а пятно от вина какой-то дамы намертво въедалось в ткань рубашки, не дожидаясь, пока рыжий закончит сетовать на жизнь. Вообще, идеальным выходом было бы просто взять Тэхёна под руку и поехать домой, но вот незадача — где Тэхён, Хосок не имеет ни малейшего представления, и трубку он по классике жанра тоже не берет. Именно поэтому младшему пришлось искать уборную среди всех этих коридорных лабиринтов для того, чтобы хоть как-то исправить ситуацию, ну, либо же просто не привлекать лишнего внимания своим внешним видом. — Хосок? — Блять, — шипит младший оттого, что ударился локтем о кран, разворачиваясь на источник звука. — Занято. — Ты же понимаешь, что это не кабинки, да? — источником звука, как ни странно, оказался Юнги. Хотя, если учесть, что это одно из самых тихих и безлюдных мест в здании, его появление не кажется чем-то неожиданным. — Ты так и веселишься на этой сногсшибательной тусовке. — Да ты, я посмотрю, тоже пылаешь энтузиазмом на этом празднике жизни, — Хосок вернулся к попыткам сделать что-то с пятном. В комнатке раздалось два приглушённых смешка, и воздух сразу стал свежее. — Не думал, что встречу тебя здесь. — Поверь, я удивлён не меньше, — и Юнги даже не соврал. — Не думал, что ты любишь таскаться по подобного рода мероприятиям. — А я и не люблю, просто это должно было быть, — ха, — свидание. Видимо, Тэхён имел в виду свидание с тобой. — Как иронично, — Юнги хмыкнул. Знал бы Хосок, насколько он близок к правде. — Но, признаюсь, твоя компания мне нравится немного больше, чем весь тот сброд. — Буду считать это комплиментом, — младший бросил грустный взгляд на пятно, которое от его попыток только расплылось ещё больше. — Да брось ты её уже, тут ничего не поделать, — Юнги оперся поясницей о соседнюю тумбу с раковиной, внимательно следя за мечущимися по ткани пальцами рыжего. — Кстати, чем ты решил заняться после школы? Я так и не успел спросить в тот раз. — Я? — Хосок на секунду поджал губы, вспоминая не самое лучшее завершение их прошлой встречи, а потом трухнул головой и улыбнулся, все же отпуская рубашку. — На хореографа. Хотя будто бы я мог выбрать что-то другое, я же не гений Мин. А ты продолжаешь выступать? Образы серьёзного и сдержанного руководителя немаленького бизнеса и безбашенного паренька с шилом в жопе и без тени сомнений за плечами никак не вязались, потому что Юнги — это другая реальность. Совсем уж запутанная, с нереальными лабиринтами и головоломками. Это не зимние вечера, плавно переходящие в ночь, в пустой библиотеке с кофе на вынос за подготовкой к сдаче какого-то проекта, не запах книг, не милые безделушки, свитера крупной вязки и оверсайзовые тёплые кофты, не долгие прогулки по осеннему парку и черно-белое кино. Юнги — это не когда все просто и ясно, не когда хорошо и только ещё лучше. Юнги — это деньги родителей на ветер, тату, пирсинг, вечно новый цвет волос, запах сигарет, ночи на улице или в очередном клубе, куча девчонок, сомнительные друзья, плохая репутация, и это никак не вписывалось в реальность хорошего сына и правильного мальчика Хосока. Да и сейчас не вписывается, честно говоря, даже если Юнги очень и очень старается. Каждый раз когда Хосок видит его, даже в строгом костюме и в окружении серьёзных лиц, в голове оживает «тот самый» Мин, поэтому вопрос выскочил даже до того, как Хосок вообще смог его осознать. Просто его музыка — и есть настоящий Юнги. — Нет, время, да и… — Юнги горько усмехнулся. Раньше он ловил кайф от жизни похлеще, чем от любого наркотика, а сейчас каждый день серее предыдущего. — А что, жалеешь о том, что так ни разу и не пришёл? — С чего бы, — и правда, с чего бы ему жалеть, если он ходил. Конечно, «ходил» — это громко сказано, рыжий был раза два или три, от силы, и то, делал все возможное и невозможное, чтобы остаться незамеченным. Но у него была другая слабость. На самом деле Хосоку нравились те тексты Юнги, которые он писал для себя и вряд ли кому их вообще показывал. Не то чтобы то, с чем он выступал в клубах, было не очень, даже наоборот. Просто… Его исполнение кардинально отличалось от тех песен: мягкий, но проникновенный голос, спокойный ритм, отрешенное лицо, лишь изредка позволяющее свести брови или прикусить карандаш. В былые времена он частенько пытался уличить эти редкие моменты мудрого и спокойного Юнги, полностью отдающего текстам душу и тело. Обычно это происходило ночью, но иногда, когда родителей не было дома, его можно было застать и в гостиной, поэтому вести себя беззвучно было довольно сложно, но оно ведь того стоило. Особенно когда Юнги шёпотом, едва уловимо перечитывал строки раз за разом едва уловимо меняя интонацию, акценты, ударения. Но этот Юнги, к сожалению, а может и к счастью, кто знает, так и остался где-то глубоко внутри, запертым для всех и, возможно, даже для самого Юнги. — Ты чего? — Юнги слегка толкнул рыжего в плечо. — Сбой программы? — Просто пересчитываю, сколько важных дел сделал вместо твоих выступлений, — Хосок даже не заметил, когда уставился на Мина. — Жестоко, — брюнет в ответ лишь мягко усмехнулся. Он слишком быстро заметил красные кончики чужих ушей, чтобы воспринимать всерьёз. — Юнги, — после небольшой паузы, видимо, опять о чём-то задумавшись, Хосок тихо позвал парня. — Чего? — Можно я спрошу у тебя что-то? — Если ты о том, почему я торчу в туалете, а не в зале, то это вполне оче... — Нет, — рыжий выглядел серьёзнее, чем в самом начале. — Возможно, сейчас не время и не место, но… Почему тогда, пять лет назад, ты сказал, что не хочешь видеть меня? Я думал об этом так долго, думал все время, да и сейчас думаю, и никак не могу понять. Что я мог такого сделать? Я вспоминаю все снова и снова и только больше запутываюсь, — рыжий опустил голову на секунду и снова посмотрел на Юнги. — Я никогда не мог понять, что творится в твоей голове, никогда. Я думал, мы вырастем, и что-то изменится, но нет. Каждый раз, глядя на тебя, я жалею, что не могу читать мысли. И сегодня — не исключение. Мне кажется, что я вижу все кусочки, но мой пазл все равно никак не складывается, так может поможешь мне наконец собрать его? Юнги не знал, что ответить. Он смотрел в глаза, отливающие легкой тоской, и не мог ничего сделать. Если бы от того, что он рассказал, кому-то из них стало легче. Да и не сможет он никогда, наверное. Юнги бы самому свой пазл сложить, и, наконец-то, произнести вслух то, что так давно стучит в клетке из рёбер и никак не может вырваться наружу, и от этого болит, болит. — Ты ненавидел меня из-за тех слухов? Или из-за Тэхёна? — Что? Нет, как тебе в голову такое пришло? — Юнги не верил тому, что слышал. Он пытался сделать все проще, но как обычно проебался. Все его брошенные в пылу слова отпечатывались в памяти Хосока, и он делал свои выводы, такие далекие от правды, вынашивая все это вот уже сколько лет. Юнги всего лишь хотел как лучше. — Я никогда не ненавидел тебя. — Тогда я совсем ничего не понимаю. Почему все так изменилось? Юнги смотрел на Хосока, и то «что-то» за рёбрами сжалось. Младший выглядел так, будто вот-вот заплачет. Как был плаксой, так и остался. Но при этом он казался таким слабым, хрупким и беззащитным. Юнги хотелось прижать рыжего к себе, перенять всю его боль на себя, обнять и никогда больше не отпускать. Брюнет наклонился чуть ближе и едва ощутимо провёл по щеке Хосока, ловя упавшую-таки слезинку. Но, заглянув в удивлённые глаза напротив, он понял, что опять ошибся. Оступился на тонком канате над пропастью, а теперь летит на безумной скорости вниз и тонет в этом бездонном темном омуте чужой души. Взгляд Мина быстро мажет по знакомым чертам лица, останавливается на едва заметной аккуратной родинке на губе и срывается. Он не может ни о чем думать, просто касается горячих, приоткрытых от удивления губ настолько нежно, насколько вообще умеет. Юнги замер, он ждал что его оттолкнут, врежут, возможно, обзовут мудаком, но ничего не происходило. Он как странник в пустыне, который годами бродил по потрескавшейся раскалённой земле, тонул в песках, изнемогал от жары днём и лихорадил от холода ночью, умирал от жажды и голода, как проклятый, бродил вокруг миража, эфемерной иллюзии, и вот, хватая пересохшими губами воздух, из последних сил дорвался до сладостного оазиса, но и тот, казалось, сейчас исчезнет. Он так долго себя сдерживал, что ещё немного — и прорвало бы дамбу, затопило города, внутри наступил бы маленький апокалипсис. Мин провёл по чужой нижней губе языком, слегка прикусывая ее, второй рукой впутываясь куда-то в мягкие пряди. Он помнил этот вкус. Где-то глубоко-глубоко брюнет выжег его у себя, чтобы не забыть и невольно вспоминал, когда становилось совсем невмоготу. Он будто вернулся в прошлое: опять неловко, опять неожиданно, но уже не по-ребячески. Хотелось большего. Ещё. Прижимая чужое тело к зеркалу, Юнги забывался, упустил свою точку невозврата. И когда он уже готов был хоть разложить Хосока в этой комнатушке прямо между этими раковинами, забивая на все свои решения, младший вдруг напрягся, небольшие ладони надавили на плечи брюнета, и младший быстро выскочил, бросив короткое: «Прости». Юнги взглянул на своё отражение и увидел в тех глазах, где-то за мутной пеленой, все смертные грехи, собранные воедино. Господи, кажется, у него помутнение рассудка. Он беззвучно рассмеялся, скорее от бессилия, или же ото всей этой ситуации, слыша быстрые шаги за приоткрытой дверью. Или же от того, что просто сошёл с ума. Молодец, Мин Юнги, ты, походу, опять все испортил хотя куда ещё хуже?. На зеркале красовались несколько тонких полос, кровавый след и последняя надежда Юнги все исправить.