Duae aves, duo corda. Две птицы, два сердца. Una avis, unum cor. Одна птица, одно сердце. Duae aves, unum cor. Две птицы, одно сердце.
Вернувшись в свою комнату, дворецкий заперся до самого заката, забыв обо всём на свете. Нужно было принимать решение и как можно скорее. Так не может больше продолжаться — и их отношения с лордом, которые Исак считал чем-то необъяснимым, и эта работа, которая не доставляет ему никакого морального удовлетворения, ведь он абсолютно ничего не делает. Как говорил отец — настоящий мужчина должен работать руками. Именно с этой мыслью под ночь Исак выходит из своей спальни и направляется в то место, где ему больше всего спокойно — в сад, в котором после ужасного кошмара теперь снова растут голубые орхидеи. Голубая луна завораживает своим тусклым свечением, а размытая по краям граница неровного круга придаёт ей загадочности, словно в воздухе витает туман. Подходящая ночь для прогулки в саду. Но Исак пришёл сюда не для того, чтобы любоваться цветами и смотреть на луну. Сад — единственное место, в котором он может побыть один, совсем один. В спальне на него постоянно устремлены два лазурных глаза, в которые он не смотрел уже очень давно. К тому же в самом замке ему стало невероятно тревожно. Постоянно кажется, будто за ним наблюдают и хотят осудить за то, что видели и слышали той самой ночью. Слова ядовитой горничной сильно ударили по и так пошатнувшемуся сознанию. Исак не может понять, почему Фрея лила слёзы. Ей было грустно от того, что лорд предпочел его ей? Или же… это всё было специально, чтобы привлечь внимание дворецкого? Вальтерсен надеется, что найдет ответ и на этот вопрос, но сейчас ему надо подумать о другом — как спасти Эвена. Земля сегодня невероятно послушна, Исак доволен, он хорошо поработал этой ночью. Свечение на чёрном небе утихло, оставив вместо себя бледную дымку, мягко осевшую где-то на втором этаже замка. К утру она совсем опустится вниз. По правде говоря, Исак очень устал. Когда его ноги переступили порог уже ненавистного им замка, он резко почувствовал непреодолимую усталость. Лучшим решением сейчас было лечь спать, чтобы проснуться с новыми силами и продолжить свои размышления. Однако… одно решение всё же возникло в его усталой голове — ни за что нельзя оставлять Эвена наедине с Лордом. Дворецкий тихо поднимается по одинокой лестнице и проходит в тёмную спальню, охваченную запахом цветов, который не успел разойтись по другим помещениям. Лорд лежал в той же позе — на спине и с одной рукой за головой — и тихо сопел. Хорошо, что ему удалось заснуть. Исак разделся до белья и прилёг рядом, почти на самый край — не хотелось тревожить сон лорда. Неизвестно, когда он ещё сможет поспать. Дворецкий пролез под одеяло с предельной осторожностью и нащупал в темноте ладонь вытянутой руки лорда. На удивление она оказалась тёплой. Исак переплёл с длинными пальцами свои и плавно придвинулся ближе. От лорда так и шло тепло. Его тело было горячим. Как бы не жар. Нет, это точно не жар, Исак бы почувствовал. Лорд спал здоровым сном. Как бы Исаку ни хотелось, чтобы всё вернулось на свои места… он не знает, что это за «свои места», и каким Эвен был до всего этого. До смерти родителей. Хоть тогда он был ещё ребёнком. На самом деле дворецкий не поверил той истории про волков, которую Эвен рассказывал им с Адель в лесу. Ему показалось, что этой сказкой Эвен лишь прикрыл правду, которая могла оказаться намного ужаснее. От таких мыслей мурашки бегут по коже, добираясь сквозь неё до костей, и кажется, будто кости тоже дрожат. Жутко. Исак засыпает мгновенно, тепло рядом лежащего тела успокоило его, было так тихо и приятно… На протяжении всей ночи это тепло оставалось с ним в одной постели. Под утро же оно чуть угасло, но лорд по-прежнему был рядом, только он уже не спал. — Люблю, когда тебе спокойно, — тихо говорит Эвен, крепче сжимая пальцы Исака между своими. Его глаза светлые и очень радостные, словно того, что случилось, не было. Не было всего этого страха. Исак плавно поднимает веки, видя перед собой Эвена. Его Эвена, который так же смотрел на него, словно в ожидании чего-то. Его брови были приподняты в этом самом ожидании, и вот пальцы младшего взаимно сжались в крепкой ладони. — А я люблю, когда ты со мной, Эвен, — так же тихо отвечает Исак, несколькими движениями придвигаясь к лицу напротив. — Когда ты со мной. Всё утро они проводят в постели, просто находясь рядом, под одним одеялом. Смотрят друг другу в глаза, и никакой грусти нет. Исак спрашивает Эвена о его самочувствии, и тот охотно отвечает, что ему «почему-то радостно», что он «счастлив». Эти слова заставляют младшего так же становиться счастливым, ведь зачем думать о бедах, которые тревожат не меньше прошлого или же глубокой раны на груди? Незачем. — Не было никакого волка, — вдруг начинает Эвен и впервые за столько часов отводит взгляд, устремляя глаза в потолок. Исак перемещает свою ладонь на открытую грудь старшего, готовясь слушать. — Моих родителей заказали. И я ничего не мог поделать. Исак кладёт свою голову на плечо Эвена, утыкаясь носом в его длинную шею. Пахнет отчаянием. — Да, ты ничего не мог сделать, — бездумно соглашается со словами рассказчика и тут же затихает, боясь ответной реакции. Но Эвен на удивление лишь усмехается, и в этой усмешке слышен огромный упрёк и согласие. — Но это уже не важно, — Эвен вздыхает. — Я болен, Исак. Я болен до глубины души. И это не лечится. — Болен? Чем же?.. Я уверен, от любой болезни есть лекарство. — Нельзя быть уверенным в том, что невозможно. Я верю только в одно, — Эвен накрывает ладонь Исака на его груди своей и двигает в левую сторону. — Чувствуешь, как бьётся? Я верю своим чувствам. И это значит, что они подлинны. Надеюсь, как и твои. Да, чувства Исака так же истинны, как и чувства Эвена. И от этого нет лекарства. Это их общая болезнь, от которой невозможно вылечиться. И почему-то это их совсем не пугает. — Давай уедем отсюда. Купим дом на берегу моря, с прекрасным видом на закат и с садом, полным невероятных цветов, — предлагает Эвен, возвращаясь к наблюдению за расширением зрачков напротив. — Но замок… — Септа позаботится о нём, это всё решаемо. — Горничные? — Перейдут в её владение. — Ты так уверен в своих словах, что даже не боишься? — Чего бояться? — Что всё сломается. Эвен вернулся, и это славно. Он посещает все приёмы пищи и весело беседует с горничными. Фрея тоже появляется в столовой, но только на ужине. — Где ты была весь день? — грубо спрашивает Исак, когда они остаются одни после ужина. — Не твоё дело, милый дворецкий, — закидывает ногу на ногу и раскусывает спелую сливу. — Моё, пока я ещё здесь работаю, — дворецкий настроен решительно, и его поза, уверенная стойка и скрещенные руки придают ему ещё большей уверенности. — Пока? О, ты собрался уходить? — в глазах горничной заиграл интерес, а крупная косточка оказалась на блюде. — Не твоё дело, Фрея. Уходишь ты, а я остаюсь, потому что… — Исак берёт со стола крупную вишню и кусает, довольно ухмыляясь. — Это моя вишенка. — Прости, что так долго, — с отдышкой извиняется Исак, закрывая за собой дверь и ставя поднос с фруктами на прикроватную тумбу. За весь день они успели перекочевать из спальни лорда в спальню дворецкого. — Я был готов ждать хоть вечность, — Эвен сладко потянулся на алой постели и придвинулся ближе к краю, чтобы ухватиться за край чёрной рубашки Исака. — Ради фруктов? — наигранно ревнивым тоном произнёс Вальтерсен, пока выбирал, какой фрукт первым познакомится с его языком. — Ради тебя конечно же, — улыбается Эвен, и Исак готов отдать всё, чтобы вечность наблюдать за этой улыбкой. — Я боюсь уходить, — говорит Исак, сильнее вжимаясь шеей в подушку. — Мы в любой момент можем вернуться сюда, — Эвен перекатывается на другую половину кровати, на которой лежал Исак, и вплетает свои длинные пальцы в его локоны. — Давай ты не будешь сейчас думать об этом, — нежно сжимает волосы, мнёт между пальцев. — Я люблю тебя, знаешь? — Знаю, — отдаётся эхом по всей спальне. Пухлые губы страстно касаются тонкой кожи на ключицах, у основания шеи. Исак смотрит в потолок, откинув голову назад.Небесный демон сомкнул свои очи.