Коллекционер

Она чувствует едва уловимый сладковатый запах, оседающий на языке липкой слюной, и ей приходится часто-часто сглатывать, чтобы избавиться от приторного вкуса. Он знаком ей. До боли. До мурашек по коже и замершего в груди сердца. Ей страшно открыть глаза, но чье-то чужое дыхание касается ее лица и вынуждает сделать это — окунуться в настоящее, где она стоит у стола и с ужасом наблюдает за тем, как ты разрезаешь стяжки на лодыжках куколки Кэрол. Мертвой, конечно. Свет от пламени свечей падает на твою спину, покрывает волосы на твоем затылке мутно-желтым свечением и играет тенями на потолке, когда она, чувствуя обжигающую внутренности злость, поднимает глаза вверх и до онемения в пальцах сжимает холодную вилку. Она так безжалостно разбрасывается временем, что физически ощущает, как уходит подаренный ей шанс. Шанс избавиться от тебя и тем самым лишить тебя власти над Кейт. — Для первого раза неплохо, Кейт. Вернее, он уже не первый, не так ли? — ты ласкаешь кончиками пальцев безвольно лежащие на подлокотниках руки и медленно поворачиваешь голову, вглядываясь в ее лицо пристальным взглядом. Встаешь, заставляя ее напрячься и сжать вилку сильнее, и подходишь вплотную, опуская ладонь на ее талию. Она трещит по швам, разрываясь от ненависти и дикой ярости, но умело сдерживает себя и даже улыбается. Едва заметно, уголками губ, которые тут же оказываются в плену твоих. Ты целуешь ее, даже не догадываясь, кто на самом деле стоит перед тобой и как этот "кто-то" опасен для тебя, потому что она видит тебя насквозь и знает, для чего ты устроил весь этот спектакль. Пора рушить барьеры. — Только мой тебе совет: никогда не медли, не сомневайся. Если ты позволишь себе сомнения, они могут превратиться в твою зависимость, слабость. Не повторяй моих ошибок, — ты шепчешь, обдавая висок горячим дыханием и бросаясь тонким намеком, а потом разворачиваешься, складывая нож и по инерции убирая его в карман брюк. — Что ж, у тебя есть шанс сотворить собственный шедевр, Кейт. От начала и до конца. Ты не видишь, как меняется ее лицо, превращаясь в ничего не выражающую маску, но зато чувствуешь ее взгляд, полный ненависти и решимости. От этого твои плечи напрягаются и, следуя за интуицией, ты поворачиваешь голову именно в тот момент, когда занесенная над тобой вилка входит в твою шею, вонзаясь в сонную артерию и прокалывая ее стенки насквозь. Твое лицо вытягивается от удивления, ты хмуришься, пристально вглядываясь в устремленные на тебя глаза с неестественно расширенными зрачками, а потом делаешь шаг назад и прижимаешь ладонь к шее, пытаясь остановить кровь и спасти то, чем дорожишь больше всего на свете, — свою жизнь. Отравленную проклятую жизнь, пропитанную смертью и красотой. И среди этих кровавых секунд она не может не заметить, как пелена разочарования и боли покрывает до этого уверенный взгляд, остановившийся на вилке в ее руке. — Глупая маленькая Кейти думает, что убив меня, сможет подарить Кейт свободу, — ты говоришь это с придыханием и спокойно достаешь нож, одним нажатием выдвигая острое лезвие. В его поверхности теряются блики, и первые дорожки крови появляются на ее ладонях, когда она, пытаясь нас защитить, выставляет их вперед. Всего пара взмахов и они превращаются в лоскуты разрезанных мышц, и комната наполняется криком, когда ты уверенно вонзаешь нож в ее плечо, вмиг стирая маску жестокости с ее красивого лица и давая себе несколько секунд передышки, за которые ты успеваешь схватить со стола салфетку и зажать ею рану, из которой не переставая течет кровь. Пошатываешься и в твоих движениях появляется явная нервозность, потому что ты прекрасно понимаешь, насколько опасно такое ранение. — Но что если ты ошибаешься? Что если там, — ты показываешь пальцем куда-то в сторону, и твоя рука мелко-мелко дрожит, внезапно опускаясь безвольной плетью. — Что если там ее ждет куда более страшное насилие. Насилие над собой, над тем, кто она есть на самом деле. Она никогда не станет прежней, так же как и ты, — твоя речь сбивается, ты хмуришься и неуверенной походкой подходишь к шкафам, в хаотичном порядке открываешь ящички, один за одним, практически не обращая внимания на нее, сжавшуюся у стола и наблюдающую за тобой все таким же ненавидяще черным взглядом. — Ты так ничего и не поняла, не увидела то, что я хотел вам показать. То, насколько мы схожи и насколько на самом деле одиноки, ведь для всех мы лишь обыкновенные убийцы, но не творцы, не создатели чего-то более прекрасного, чем банальная красота банальных вещей. Сдохни, Алан. Сдохни. Сдохни. Она шепчет это, зажимая свою рану и пристально наблюдая за тем, как ты пытаешься достать инструменты, как по неосторожности рассыпаешь их по полу и, склонившись, собираешь их скользкими от крови пальцами. — Помоги мне, Кейти, ты не можешь оставить меня, — рычишь, со злостью, устало опускаясь на колени и на миг прикрывая глаза. — Я дал ей шанс принять себя и не стыдиться этого. — Ты хотел убить ее. — Но, как видишь, не убил. — Ты хотел превратить ее в монстра! Такого же, как ты! Ты оплел ее ложью и обвинил меня в убийстве отца. Ты ведь знаешь, кем она может стать, если перешагнет границы, если ослабит контроль... Разве убийство родного человека не показатель того, насколько она может быть жестока? Ты знаешь, как она убила его? Перерезала горло, практически до позвоночника. Причем не с первого раза — она водила ножом по ране даже после того, как он умер. Вот почему никто не подумал на нее, никто не ожидал, что тихоня-Кейт, примерная дочь в примерной семье может сделать такое. Ты манипулировал ею, прекрасно понимая, что именно я удерживаю ее от безумия, в которое она может провалиться, и ты был прав, меньше всего она должна бояться меня, потому что ей нужно бояться себя. И тебя, конечно. — Меня? Я лишь хотел, чтобы она не стыдилась своих желаний! Не притворялась и приняла себя настоящую, чувствующую то же, что и я. И если бы не ты, я бы добился своего, уже сегодня, сейчас, — ты повышаешь голос, с надрывом, и она, осторожно подкрадываясь к тебе, ясно видит, как сквозь твои пальцы просачивается кровь, уже давно пропитавшая салфетку. Ты слабеешь, Алан, но с завидным упрямством веришь в то, что она поможет, приползет к тебе на коленях и под твоим чутким руководством вырвет тебя из лап смерти. Вот только маленькая Кейти другая — она не зависима от тебя и уж точно не пожалеет о твоей смерти. Она, в отличие от меня, уже свободна. — Сдохни, — сильный удар по голове отправляет тебя на пол, и горящие свечи рассыпаются вокруг, когда она раз за разом опускает подсвечник на твою голову. Садится верхом на твою грудь, когда ты падаешь навзничь, и превращает твое некогда привлекательное лицо в кровавое месиво. — Я не позволю, она не станет такой, как ты... Отпусти ее... Отпусти... Тусклый свет проникает через прикрытые веки, и я не понимаю, что со мной происходит, пока с трудом не открываю глаза и не концентрируюсь на стоящей рядом с кроватью фигуре. От нее пахнет знакомым сладким ароматом, и ворох воспоминаний из прошлой жизни заставляет бешено стучать сердце. Когда-то ты пах точно также, в те моменты, когда возвращался от нее, ввергая меня в муки... ревности или обиды? — Ты заставила меня понервничать, Кейт, больше так не делай, — у нее приятный тихий голос, с легкими перекатами хрипотцы на некоторых звуках, и я, хмурясь, вглядываюсь в ее профиль. Угадай, Алан, что первое приходит мне на ум? Правильно, что она красива. Чертовски красива, как и окружавшие тебя шедевры. — Как ты себя чувствуешь? — наконец, она поворачивается ко мне и водит перед глазами пальцем, проверяя мою реакцию, после потери крови несколько замедленную. — Не очень. Как ты сюда вошла? — На моем пути не встретилось еще ни одной двери, которую я бы не смогла открыть. Я вовремя, ты так не думаешь? — Кто ты? — я пытаюсь подняться, опираясь локтем, но она ненавязчиво нажимает на мое плечо и возвращает в прежнее положение, заботливо проводит ладонью по щеке и даже улыбается, так, будто мы знакомы полжизни. — А ты? Кем ты стала после того, как обрела так называемую "свободу"? Не утруждай себя, я отвечу: никем. Сглатываю, нервно оглядываясь по сторонам и отчаянно боясь или надеясь? увидеть тебя. Прислушиваюсь к напряженной тишине и не слышу ничего, кроме своего сбитого дыхания и просто оглушительного стука сердца. Этого не может быть, не может, ведь не может, да? — Т-ш-ш, Кейт, я не хотела напугать тебя. Поверь, я не причиню тебе вреда, — она поднимает ладони, показывая, что в них ничего нет, и впивается в мое лицо холодным проницательным взглядом. Молчит, нагнетая и без того напряженную атмосферу, а потом вновь по-доброму улыбается, напоминая умалишенную. Слишком быстро одна эмоция на ее лице меняется на другую. — Я знала, что ты красива, но не думала, что настолько. Впрочем, это не удивительно, у него редкая способность находить все самое лучшее. — У него? — Брось, ты прекрасно понимаешь, о ком я, ведь ты вовсе не глупа, Кейт. По крайней мере он так считал, — она выпрямляется, наверняка собираясь уйти, но потом внезапно склоняется надо мной и, лихорадочно скользя по моему лицу взглядом, шепчет: — Не могу не спросить: почему ты позволила ей сделать это? Сжечь все то, что он с таким трудом создавал? Убить красоту, которую ждала вечность? — кончики ее волос касаются моей обнаженной груди и под этим диким одержимым взглядом я покрываюсь мурашками с ног до головы. Поднимаю руки с забинтованными запястьями и упираюсь в ее плечи, словно боясь, что она раздавит меня, сотрет этим странным эмоциональным напором. — Как ты можешь спрашивать меня об этом? Разве не ясно? Он убил их! Убил десятки девушек ради своих больных фантазий. Он хотел убить меня! Он сделал это, ты даже не представляешь, во что я превратилась за то время, что была с ним рядом. — Почему же, — она не обращает внимания на мою вспыльчивость и пожимает плечами, наконец отстраняясь от меня и принимая невозмутимый вид. — Но ты сама виновата в этом, потому что он давал тебе шанс стать тем, кто ты есть на самом деле. А ты предпочла спрятаться в этих стенах с чужим именем на бумаге. С чужой жизнью и с чужими мыслями. С людьми, который никогда не примут тебя настоящую, потому что это за гранью их понимания. Помнишь, когда-то ты восхищалась красотой его шедевров и при этом не чувствовала вину за свои мысли. Ну же, признайся, его сад вызывал в тебе вовсе не страх. Трепет... — она замолкает, а я смотрю на нее ошарашенными глазами и едва сдерживаю слезы, потому что каждое ее слово режет по живому. Ведь я ни раз об этом думала. Думала о том, что нисколько не отличаюсь от него, раз с таким восхищением принимала мертвую красоту. Разве это нормально — видеть красоту в смерти? — Я могу рассказать, что ты чувствовала, находясь в его власти. Каждый день и даже каждую минуту, но, думаю, мы и так все знаем. С момента, когда ты провалилась в отчаяние, до момента, когда к тебе пришло осознание: ты оказалась в нужное время и в нужном месте, рядом с тем, кто понимал тебя как никто другой и не осуждал тебя за это. — Прекрати. Я не знаю, кто ты, но ты явно сумасшедшая. Откуда ты можешь знать, что я чувствовала, и как ты можешь рассказать об этом, если даже не представляешь, через что мне пришлось пройти? — Думаешь? — ее идеальные брови взмывают вверх и несколько волнистых прядей падает на лицо, когда она чуть склоняет голову и, взявшись за края блузки, оголяет свое тело. Стройное худощавое тело с впалым подрагивающим от дыхания животом, испещренное многочисленными разнокалиберными шрамами. Знакомыми тоже, потому что на моем теле точно такие. Всхлипываю, сжимая губы в тонкую линию, и отворачиваюсь, пряча наполненный болью взгляд в противоположной стене. Только представь, Алан, мы, твои несостоявшиеся жертвы, живы, тогда как ты сгорел от рук маленькой Кейти. Мне требуется несколько минут, чтобы прийти в себя, и все это время она терпеливо ждет, не перебивая мою внутреннюю агонию и просто находясь рядом. — Я хочу знать: он жив? — После того, что она сделала с ним? Нет. Но он жив в твоей голове, не так ли? Знаешь, я не могла оставить его там, не хотела, чтобы дело коллекционера погибло вместе с ним. Ты понимаешь, о чем я? Пока его тело не найдено, он продолжает жить. — То есть? — То есть у нас есть возможность восстановить то, что она уничтожила. Есть возможность создать собственный сад, ничуть не хуже, чем сад Алана. Угадай, Кейт, только подумай, почему он оставил нас в живых и все это время держал возле себя? Учил тому, что знал сам? Показывал то, что не суждено увидеть больше никому? Сделал нас частью своей жизни, впустил в свой мир? Ну же... Скажи... — ее взгляд вновь наполняется безумным блеском и она склоняется надо мной так близко, что ее дыхание ласкает кожу. Сладкий аромат окутывает, и слова, слетающие с ее губ, проникают слишком глубоко — до самого сердца. — Потому что, как бы мы не отрицали это, он видел в нас потенциал, видел в нас отражение себя. Он знал, что когда-нибудь мы его поймем и перестанем стыдиться своих ощущений. Нужно просто признаться себе. — Чушь! Все чушь, ты больна. — Вот как? Тогда почему ты до сих пор не рассказала правду своему другу-агенту? Почему так и не смогла привыкнуть к "свободной" жизни? Почему решила уйти из нее? Да потому что тебе надоело притворяться. Я права? Так вот, Кейт, я предлагаю тебе возможность — возможность быть собой. На последней ее фразе я громко стону и закрываю лицо руками, потому что признавать правду больно, она кромсает тело похуже заточенного ножа и лишает меня последних сил. Я затихаю внезапно и, почувствовав свободу от ее близости, убираю руки от лица. И сейчас мне не страшно, потому что на самом деле мне нечего терять. Уже нечего. Я сажусь на край кровати и с сомнением принимаю предложенную одежду. — Кто ты? — Тот, кто помогал ему, а теперь будет помогать тебе, потому что он не мог ошибиться и потому что для этой роли он выбрал именно тебя. Вставай, Кейт, и помни: маленькая сучка, живущая здесь, — она дотрагивается до моего виска указательным пальцем и снижает голос до шепота: — Ничего не должна знать. Пусть это останется между нами, хорошо? Иначе она может все испортить, — проводит ладонью по волосам, успокаивая лаской, и улыбается, улыбается так очаровательно, что я не могу не улыбнуться в ответ. — Хорошо. Спи, моя маленькая Кейти, пока я, сама того не осознавая, пересекаю границы...