Тобирама хлопнул дверью автомобиля и, приподняв воротник, зашагал к дому. Ночью подморозило — комья мерзлой земли вперемешку со снегом хрустели под ногами, а с неба сыпалось белое крошево. Улочка, тихая и уютная, будто сошедшая с новогодней открытки, казалась вымершей. Нормальные люди в первый день нового года сидели дома, зато ему из-за задержки рейса повезло встретить праздник где-то над Сибирью, когда пришлось возвращаться из Европы в Токио. А потом ещё полтора часа мчать к Хашираме, перебравшемся в пригород — подальше от суеты мегаполиса. Брат всегда питал слабость к природе. Дай ему волю, так вообще в лес переселится, подальше от цивилизации.
Тобирама на мгновение замер у входных ворот, чувствуя, как внутри сжалась тугая пружина. Ослепительный свет резанул глаза, воздух, наполненный свежестью январского мороза, ворвался в лёгкие — стало тяжело дышать. Он взметнул руку и коснулся груди. Боль вонзилась когтями, сжала на короткий миг и медленно отпустила, оставив после себя ноющий след.
Да что такое! Никогда прежде сердце так не вело себя, даже когда ему, Олимпийскому чемпиону по плаванью, пришлось оставить большой спорт — смысл своей жизни — из-за той злосчастной аварии.
Или старость подкралась незаметно?
Он усмехнулся и решительно толкнул створку ворот. В тридцать лет о старости думать рано, ещё новое поколение пловцов предстоит вырастить себе на замену. А это просто усталость. Недосып. Выгорание…
— Ээ-эй, кого я вижу! Никак мой затерявшийся в метели братец пожаловал! — Хаширама, улыбаясь во весь рот, выскочил на порог.
— И тебя с Новым Годом, — заметил Тобирама с сарказмом, заключая брата в медвежьи объятья.
Хаши был привычно жизнерадостен, энергичен и выглядел так, будто это не он провел в храме бессонную ночь. Рядом с ним всегда было так просто, по-домашнему уютно и хотелось даже стать чуть лучше, чем ты есть на самом деле. Ему больше не встречались в жизни такие люди душа-на-распашку, притягивающие к себе магнитом и заставляющие слушать их, раскрыв рот. Конечно, это не исключало того, что порой старшего брата хотелось как следует треснуть.
— Хорошо выглядишь, — положив руку на плечо, констатировал Хаширама.
— Док знает своё дело, — целый год он наблюдался у светила спортивной медицины и пытался побороть последствия травмы, с тех пор, как в него, летящего на байке по трассе, врезался пьяный урод.
Тогда он заглянул в глаза смерти. И сейчас, спустя многие месяцы, порой снится выкручивающая тело боль и кровавое марево перед глазами. Жизнь, мечты, карьера разделилась на до и после, и он, сколько бы ни рвался вперёд, не пытался найти новый смысл, чувствовал, будто чёрное болото с хлюпаньем утягивает его на дно.
На смену холоду пришло ленивое тепло — Сенджу уловил умопомрачительные ароматы домашней еды, приготовленной Мито, а следующую секунду его едва не смёл галдящий ураган из племянников.
— Кстати, ты немного разминулся с Учихами. Изуна с Мадарой только-только ушли, — лучики морщин обозначились в уголках смеющихся глаз.
— Я должен расстроиться? — попытался сострить Тобирама, но у него плохо получалось из-за висящей на шее племяшки, а мальчишки в это время тянули его за руки в разные стороны. Иногда знаменитый спортсмен, гроза соперников, ледяной айсберг по имени Тобирама Сенджу чувствовал себя плюшевым мишкой, которого никак не поделят дети.
— Мадара собирается отдать своего сына к тебе в секцию, он тебе уже звонил?
— Нет, но я надеюсь, его мелкий не такой же засранец, каким был в детстве сам Мадара.
Всё детство и юность его прошли в драках с братьями Учиха, особенно его доводил Изуна. Но с возрастом они переросли эти глупости и теперь общались, как будто были не извечными соперниками, а добрыми приятелями. По крайней мере, им было, что вспомнить.
Но тут явилась хозяйка дома, и дети мигом присмирели. Тобирама был искренне рад видеть полную спокойного достоинства и женственности Мито — казалось, эта женщина ни на секунду не постарела с тех пор, как стала женой Хаширамы, а материнство только добавило обаяния.
— Тобирама! Ну наконец ты добрался, — в глазах чайного цвета зажглись весёлые огоньки, и Сенджу с невесткой обнялись, как старые друзья. — Смотри, осторожно, у меня руки грязные, я только с кухни, — Мито продемонстрировала измазанные едой ладони, потом прошлась по нему с критическим взглядом. — А ты исхудал, но это поправимо.
Хаширама, наблюдавший за ними с добродушной усмешкой, по-хозяйски обвил талию жены руками и чмокнул в нос. Они уже давно не стеснялись демонстрировать чувства при нём, как будто он был не просто частью их семьи. Зато сам Тобирама даже не заметил, как так получилось, что видеть, как милуются эти двое, стало вдруг… некомфортно? Будто зудело что-то в груди, заноза, которую никак не вынуть, не добраться, не выдавить. Он путался и не знал, как на это реагировать, и упрямо игнорировал тот простой факт, что ему тоже хочется так…
Так просто, забавно, порою глупо. Не ради славы, денег, блеска золотых медалей и громкого имени, а потому, что он — это он. Поклонниц даже после аварии у него меньше не стало, но ни одну из тех женщин не хотелось привести к себе домой или познакомить с семьёй. Семья для него — это Хаширама и Мито. Последние, кто остался.
— Кстати, у нас тут веселье в самом разгаре! В гостях Яцучи-сан с семьёй и парочка друзей.
— Яцучи-сан — твой партнёр по бизнесу? — Тобирама смутно припоминал шумного старика с гладкой, как бильярдный шар, головой.
— Один из партнёров. Идём скорей!
И брат повёл его внутрь, мимо благоухающей сосны — кадомацу, мимо ивовых букетов, украшенных цветами и фигурками самых разных рыб, явно сделанных детскими руками. Раньше всегда проходил мимо, даже не взглянув, но отчего-то именно сегодня все краски, запахи, ощущения воспринимались острей — словно наконец протёр запотевшее стекло ладонью и посмотрел на мир новым, незамутнённым взглядом.
— Одну минуту, я сейчас! — вспомнив, что забыл телефон в кармане куртки, Тобирама вернулся в прихожую. Иногда возникало желание расколотить трубку об стену, чтобы хоть на день отдохнуть от важных звонков и сообщений, но, к сожалению, Сенджу не мог позволить себе этой роскоши.
Внезапно тишину просторного холла вспорола трель, и он совершенно бездумно потянулся к двери, чтобы впустить такого же, как и он, запоздалого гостя.
Нет, не гостя. Гостью.
Она вошла, почти влетела внутрь, стуча каблуками, окутанная запахом мороза и каких-то сладких цветов. Вся в чёрном, как единственное яркое пятно среди белоснежной пустыни. Поля усыпанной морозной крупой шляпы скрывали лицо, но спустя мгновение она протянула затянутую перчаткой руку и избавилась от шляпки — каскад длинных волос рассыпался по спине.
— Прости, Хашир… — девушка вскинула голову… и застыла.
Обычной реакцией женщин, которые видели на расстоянии вытянутой руки известное лицо, изуродованное шрамом, были изумление, радостное возбуждение, иногда отвращение или жалость, но она будто испугалась. Даже покачнулась немного на своих высоких каблуках и отступила назад. Тобирама неосознанно дёрнул рукой, чтобы удержать её от падения, но в последний момент усилием воли сжал пальцы в кулак.
— Я не Хаширама, — произнёс зачем-то. Это и так очевидно, что он — не его брат. Но сейчас мозг будто начал плавиться под прицелом внимательных глаз.
Она смотрела пристально. Долго. Откровенно и совершенно неприлично. Как никогда не станет смотреть женщина в глаза незнакомому мужчине. А она смотрела. Будто так же, как и он, не могла оторвать взгляд. И с каждой секундой этого молчаливого противостояния внутри нарастало беспокойное чувство, а сердце металось, как одурелое. Боль, тупая и ноющая, снова схватила за грудь — появилось желание ослабить воротник и сделать судорожный вдох.
Она была красивой. Молодой, но уже не юной. Из тех женщин, которых хотелось разглядывать, как написанную талантливым художником картину. Любоваться, восхищаться без навязчивого желания облапать грязными руками и размазать краску, но с желанием коснуться бережно самого края рамы. В ней было что-то свежее, что ли. Как дуновение мартовского ветра на вершине горы.
С каждым мгновением лицо её расслаблялось, и на смену потрясений пришло нечто иное — черты разгладились, а в глазах…
«Зелёные» — мелькнула случайная мысль.
В самой глубине их вспыхнула застарелая боль. И за мгновение до того, как в холл вышли Хаширама с Мито, он вдруг отчётливо осознал, что она не могла встретиться ему ни на улице или в метро, ни на соревнованиях, ни на одной благотворительной конференции или светском приёме. Он бы запомнил. Точно запомнил. Но отчего-то Тобирама был уверен, что знал её раньше. Возможно, когда-то давно, очень и очень давно, или… Её лицо являлось ему в коматозном забытьи.
— Акира-тян! — громогласно воскликнул Хаширама. — Я получил твоё сообщение о том, что твоя машина сломалась. Как добралась, всё нормально?
Она вздрогнула и отвела взгляд, опустила длинные чёрные ресницы. Она что-то говорила, извинялась за опоздание и скромные подарки, по-сестрински обнимала Мито, улыбалась, а Сенджу не мог сдвинуться с места, будто ноги его превратились в бетонные глыбы.
Акира — звучало, как набат.
Красивое яркое имя — далеко не единственное в своём роде, но звук его будто отпер дверь в самые глубины его зачерствевшей души, и теперь там гулял сквозняк, выметая горы пыли.
А-ки-ра…
Она ловко расстегнула пуговицы строгого кашемирового пальто, отороченного серебристым лисьим мехом, и поправила волосы — цветочный аромат стал лишь сильнее, а Сенджу захотелось пропустить сквозь пальцы гладкие смоляные пряди. Интересно, каковы они на ощупь?
Она церемонно поклонилась, наконец, приветствуя его, и Тобирама, отвечая не менее вежливым поклоном, почувствовал, что впервые за долгое время травма спины не напоминает о себе.
— Ну что, друзья мои, пройдёмте уже за стол? Гости заждались! — напомнил светящийся, точно новогодняя гирлянда, Хаширама.
Сенджу больше не чувствовал на себе её взгляд, но сам не мог оторвать глаз от изящной, как точёная статуэтка, фигуры. Чёрное платье целомудренно закрывало колени, а ворот — ключицы, но было таким облегающим, что позволяло любоваться каждым изгибом. Акира-сан перекинула волосы на одно плечо, демонстрируя обнажённую беззащитную шею, чуть наклонила голову, а у него от этого жеста мурашки поползли по рукам.
Никогда Тобирама не был невеждой, но сейчас, пожалуй, впервые в жизни, не мог справиться с собой — поедал девушку глазами, точно изголодавшийся пёс. И, когда все расселись за длинным столом, то и дело бросал в её сторону взгляды. Она не могла их не чувствовать, то отвечала со свойственной лишь мужчинам прямотой, то опускала ресницы и нервно теребила маленькую брошь в виде какого-то цветка — кажется, лилии.
— Итадакимас, — произнёс Хаши, а остальные подхватили.
Но все гости просто перестали существовать для Тобирамы — и шумный Яцучи Юри, которому Акира-сан приходилась племянницей, и его сыновья — Ичиро и Акено, два великовозрастных оболдуя. И Араши-сан со своим отпрыском Мицу, и разливающийся соловьём Нобу Куроки — давний приятель Хаширамы, с которым они познакомились в беззаботное время забегов по казино. Брат всегда был общительным человеком, а двери его дома всегда были открыты для друзей. Поначалу это не слишком радовало Мито, но со временем она смирилась.
— Много слышал о вас, Тобирама-сан, — обратился к нему Ичиро. — Рад наконец-то познакомиться с вами.
— Он ваш фанат! — поддел его Нобу, и Сенджу выдавил скупую улыбку. Ему нет дела ни до кого, слава уже много лет не трогает и не греет душу. Её всегда будет слишком мало и, чем больше подбрасывать дров, тем быстрее она сожжёт тебя на собственном огне.
— Говорят, вы собираетесь вернуться? — продолжил неугомонный юнец.
— Ичиро, это невежливо, — прозвучал тихий голос Акиры-сан, но Тобирама услышал.
Боги, почему он кажется до боли знакомым, почему? И этот взгляд, и каждая черта, и запах, который за такое короткое время успел въестся под кожу. Что за наваждение?
— Нет, не собираюсь, — отрезал, давая понять, что разговор продолжать не намерен. Благо, Хаширама принялся рассказывать очередную весёлую историю, перетянув всё внимание на себя. Тобирама никогда не любил внимание толпы.
Разговоры, разговоры, какие-то ненужные пустые слова — а у него всё из рук валится и напрочь пропал аппетит. У всех Новый Год, радость, праздник, у него же на душе такая путаница — хоть волком вой. Сердце снова заходится в неистовом ритме, в голове туман и неразбериха.
— Акира-тян, ты, как историк, должна знать множество поверий и легенд, — обратился к девушке Хаширама. — Какая твоя любимая?
Тобирама весь обратился в слух, готовый жадно впитывать звуки её голоса. Как будто приворожила. Ведьма. Колдунья с невозможными зелёными глазами. И откуда она взялась, такая?
Акира-сан, немного смущённая вниманием, облизала губы и сложила руки на коленях.
— Я изучала легенды народов мира, но самая любимая, конечно, легенда о красной нити судьбы. Древние верили, что боги связали людей, предназначенных другу другу, алой нитью. Она может растягиваться, путаться, истончаться, но никогда не рвётся — и, невзирая ни на время, ни на расстояние, приведёт два любящих сердца друг к другу.
Произнося последние слова, она смотрела ему в глаза. Серьёзно, спокойно и немного печально. А Тобираму вдруг накрыло такое острое чувство дежавю, что он понял, что перестал дышать, только когда лёгкие стало жечь от недостатка кислорода.
— Вы верите в это, Акира-сан? — спросил, переведя дух.
— Я — верю. А вы разве нет? — она вздёрнула бровь с таким видом, будто хотела уличить его во лжи.
— Я ни капли не романтик, поэтому нет.
— Тогда желаю пересмотреть свои убеждения и встретить ту, с которой боги связали вашу судьбу, — она улыбнулась и заправила волосы за ухо. — Я вот свою уже встретила.
— Когда это ты успела! Почему я не в курсе?! — заголосил Яцучи-сан возмущённо, а Сенджу будто полоснули ножом по открытому сердцу.
— Это она обо мне, дядюшка Яцучи, — подмигнул Нобу. — Правда, Аки?
Та ничего не ответила, лишь рассмеялась искренне и беззаботно.
Не Ему. А этому говорливому парню.
— Ты последний, кого я бы захотел увидеть в качестве родственника, Куроки, так что даже не мечтай! — безапеляционно заявил старший Юри, ткнув в его сторону палочками.
Нет уж, не для Нобу эта девушка. Она как луна, до которой ему никогда не дотянуться. Пальцы сами по себе сжались в кулаки. Что он сделает, если Акира-сан, с мечтательным видом пересказывая легенду, и правда думала об этом выскочке? Сенджу переубедит её. Непременно переубедит, даже если ей это придётся не по вкусу.
Они о чём-то говорили, смеялись и пили, а Тобираме казалось, он делает всё на автомате, затянутый в пучину собственных чувств и ощущений. Спорт натренировал его выдержку, сделал холодным и спокойным, хозяином над своими эмоциями, но сегодня броня трещала по швам. Ни одной женщине за все тридцать лет его жизни не удалось так его зацепить. И чем? Одним взмахом ресниц, движением кисти, запахом — незнакомым и невероятно близким. Его преследовало стойкое чувство, будто всё это уже когда-то с ним происходило, и мозг взрывался от того, что не мог понять — когда и при каких обстоятельствах.
Он упустил момент, когда Акира-сан исчезла из виду. Испарилась, будто её и не было, а Сенджу почувствовал себя обманутым. Когда успела? Не призрак ведь.
Скрипнув зубами, направился в холл — не было ни её обуви, ни пальто. Боясь опоздать, Тобирама вылетел на улицу — цепочка следов на свежевыпавшем снегу вела в сад.
Фонари и луна, запутавшаяся в облаках, рассеивали тусклый свет. Но его было достаточно, чтобы различить тёмную фигуру на мостике, перекинутом через декоративное озеро — чуть меньше, чем свою семью, брат любил выращивать сады и наводить в них красоту. И сейчас Тобирама чувствовал себя вдали от цивилизации, где на много ри вокруг нет никого, кроме него и этой женщины.
Не сомневаясь ни секунды, Тобирама зашагал в её сторону.
— Тоже решили подышать воздухом? — она обернулась, заслышав чужие шаги. В расстёгнутом настежь пальто, с рассыпанными по плечами волосами.
Тобирама остановился на расстоянии вытянутой руки, не желая невольно оскорбить девушку таким наглым вторжением в личное пространство, но каждая клетка тела буквально кричала — коснись её! Если он был железом, то она — магнитом. Только так и не иначе.
— Кто вы, Юри-сан? Где я мог вас видеть? — спросил севшим голосом. — Ваше лицо кажется мне очень знакомым. Такое чувство, что мы раньше встречались.
Внезапно она шагнула вперёд, сокращая и так небольшую дистанцию между ними, и снова его окутал ни с чем несравнимый аромат.
— Встречались, — голос её прозвучал тихо, обволакивающе. Она смотрела в глаза, будто ждала чего-то. И это было так странно…
Встречались. Нет, она явно не одна из тех, с кем он когда-либо коротал ночи. Но тогда откуда? Откуда он её знает?
Бессознательно потянулся к груди и ослабил воротник рубашки. Неужели первая догадка верна, и…
— Неужели не вспомнил? — шагнула ещё ближе, а у него уже руки чесались обхватить тонкую талию и притиснуть к себе. Впечатать в себя, как потерянную деталь сложного механизма, без которой он не живёт — так, существует.
— Ты мне снилась, — выдохнул, невесомо касаясь бархатной щеки, а Акира-сан опустила веки. На ресницах, как капли росы, блеснули слезинки.
Часть мозаики встала на место, первая догадка оказалась верна — именно её Сенджу видел в коме. Сны были обрывочными, путанными и до невозможности странными, бредом измученного мозга. Они походили на вспышки или кадры из кинофильма, снятого безумным режиссёром. Тобирама видел войну, кровь и грязь. Людей, одетых в странные одежды — они умели выдыхать огонь, вызывать молнию и метать куски скал, будто те весили не больше теннисных мячей. Он и сам, — вот ирония, — умел повелевать водой. Он убивал людей, видел огромное чудовище с девятью хвостами и воинов с глазами цвета крови. И как глоток чистой воды среди этой вакханалии — образ женщины с зелёными глазами. Она манила его, улыбалась так, что хотелось шагнуть навстречу и раствориться в этой сладкой улыбке. И Тобирама до исступления целовал её губы, гладил по щеке… Совсем как сейчас.
Она доверчиво подставилась под его широкую ладонь, сама потёрлась об неё и накрыла руками. Сенджу мог поклясться, что видит, как по тонким пальцам пробегают крошечные голубые молнии. А в следующий миг голову прострелила такая боль, что перед глазами побелело — будто кто-то приставил к голове ствол и нажал на курок, разнеся мозги к чертям. Он сцепил зубы до скрипа, сжал руками виски. Всё существо сейчас билось в агонии, металось, как раздуваемое ветром пламя. И если это продлится ещё хоть минуту, он точно умрёт!
И тут Акира-сан прижалась к нему всем телом, спрятала лицо у него на груди. Воздух пах невообразимо сладкими лилиями с лёгкой горчинкой, будто кто-то скосил целое море травы. А ещё озоном, как всегда бывает перед грозой.
Руки сами собой легли на девичью талию, он, наконец, осуществил своё желание — обнял крепко, вцепился, как тонущий цепляется за соломинку или упрямая сосна прорастает в камни над пропастью. И удивительно — боль стала остывать, а сознание открывалось, становясь кристально прозрачным.
— Пожалуйста… пожалуйста… вспомни меня, Тобирама… — твердила она, всхлипывая. — Я так боялась, что не вспомнишь…
И он начал вспоминать. Перед глазами проносился, запущенный встречей с этой женщиной, удивительный фильм с его участием. Или, всё-таки, то была целая жизнь? Давно, много веков назад, в этом или другом мире — неважно… Боги ведут их запутанными путями, играясь с судьбами, как дети с цветными ракушками.
Тобирама вспоминал своих братьев, отца с матерью, свои отчаянье и боль, как закрыл сердце ото всех и запретил себе привязываться. Вспоминал бесконечную череду тренировок, сражений, убийств. Вспоминал, как опоздал с подмогой и застал свой перебитый отряд, вспоминал опухших от голода детей и измученные женские лица, растерзанные тела и вывороченные с корнями деревья, и как мечтал остановить всю эту мясорубку. Вспоминал вражду с Изуной и его смерть… И своего врага — ниндзя в маске. Потом основание Конохи и других Скрытых Деревень, Хашираму на посту Хокаге — бога шиноби в теле смертного человека. Множество миссий и передряг, из которых не чаял выбраться живым. И воспоминания эти были такими яркими, что казалось — вот была настоящая жизнь, а эта — лишь бледное её отражение.
А потом была страна Молний и она — Акира Юри — цветок с ядовитыми лепестками, шиноби в маске, принцесса, дипломат и заложник в Конохе. Но на самом деле заложником оказался он — химе взяла его в плен, даже особо не стараясь. Просто в один миг это случилось, как будто не было ничего естественней. Как настоящий воин, поначалу Тобирама сопротивлялся, а в какой-то момент сорвался и понял, что ему не спастись от навязчивых мыслей о ней. И с тех пор начался их долгий путь друг к другу, полный недоверия, страха и болезненной, почти больной любви. Её не смогли ослабить мнимое предательство и разлука, они вырвали у судьбы с мясом и кровью своё счастье, выстрадали его и жили вместе долгие шестнадцать лет. А потом кто-то свыше решил, что хватит — и снова война, и снова… смерть.
Он искал её как исступлённый, терзаемый чувством вины. Он умирал каждый раз, когда видел черты Акиры в дочери, слышал её смех в смехе сына. И верил, надеялся как последний безумец ещё раз подержать её за руку и ощутить вкус родных губ, пока Эдо Тенсэй не разрушила его веру до основания.
Можно ли умереть несколько раз? Да, и Сенджу сам себе это доказал, когда отпустил призрак покойной жены.
— Я помню тебя… — простонал, комкая ткань пальто на её спине. Он будто пережил собственное сожжение и воскрес из пепла. — Я себя помню!..
И с бесконечной нежностью, боясь поранить и разбить хрупкое волшебство, повисшее между ними, стёр большими пальцами дорожки слёз с её щёк.
— Акира… Моя жена и судьба… Моя любовь — во всех мирах, пока живо само время, — слова шли откуда-то изнутри, пропитанные искренностью. Он снова, как и в той жизни, сложил перед ней оружие.
Губы её, нежные и тёплые, коснулись внутренней стороны ладони. Акира шепнула:
— Помнишь, я сказала тебе, что люди, которым суждено быть вместе, связаны алой нитью. Эта нить приведёт тебя ко мне сквозь время и расстояние, и в любом из миров, в любом из бесконечного множества перерождений я буду с тобой. Я обещала и я вернулась к тебе, мой отважный воин. Мой Второй Хокаге.
Сколько лет Сенджу не улыбался? Он уже и не помнил, но сейчас улыбка тронула губы — счастье затопило с головой. Да и могло быть иначе, когда на него смотрели полные невыразимой нежности глаза Акиры, ещё влажные от недавних слёз, а её руки покоились на груди — прямо у сердца, которое больше не болело.
— Когда ты вспомнила? Или знала всегда?
— Нет, я тоже всё забыла. Но два года назад я чуть не утонула, и… — она закусила губу, -… и, как говорится, вся жизнь промелькнула перед глазами. Но не эта, а та. Где был ты.
Тобирама стиснул её плечи, подавляя желание хорошенько встряхнуть.
— И ты ждала два года?!
— Тогда мы не были готовы к этой встрече, — Акира потупила взор, но потом смело взглянула ему в глаза и долго-долго не моргала. — И мне было страшно. Очень страшно, Тобирама…
— Боялась, что я забыл тебя, что не вспомню? — захотелось обнять её крепко-крепко и покачать на руках, как ребёнка, потому что именно как ребёнок она сейчас и выглядела — испуганной и беззащитной.
Акира кивнула.
— Я бы этого не пережила. И когда я узнала, что ты… — её голос сорвался, -… что ты попал в аварию и едва не умер, я чуть не сошла с ума.
Сенджу обнял её на этот раз легко и бережно, зарылся лицом в волосы, вдыхая аромат любимой женщины. Она дышала тяжело и взволнованно, а ещё даже сквозь слой одежды Тобирама чувствовал, какая Акира горячая.
— Если бы я с самого начала знал, что таким образом вспомню тебя и себя настоящего, я бы пережил это тысячу раз.
— Больше не пугай меня так, — пробубнила ему куда-то под ключицу и потёрлась кончиком носа о шею — по спине сразу поползли мурашки. — А знаешь, Тоби, этот мир мне нравится больше. Здесь не нужно убивать, чтобы выжить. И можно любить, ни на кого не оглядываясь.
Это правда. Этого у них никто не отнимет, их чувства, пронесённые сквозь время и расстояние, принадлежат только им двоим. С этой минуты он не намерен никуда её отпускать. Сегодня она сядет в
его машину, и они поедут в
его дом, чтобы стать там полноправной хозяйкой. Собственно, именно этот план Сенджу озвучил улыбающейся Акире.
— Я согласна, но не думаю, что такой расклад придётся по душе моему дядюшке, и так же маме с отцом.
— Они живы? — странно, Тобирама был уверен, что и в этом мире она сирота.
— Конечно, они живы и счастливы. Я ведь уже сказала, что этот мир мне нравится больше. И ты ещё многого обо мне не знаешь, — а последнее было сказано с хитринкой в лисьих глазах.
— Нам ещё столько предстоит наверстать, Аки. Столько обсудить.
— А главное то, как ты посмел умереть, оставив наших детей одних! — в голосе её вдруг прорезалась сталь. Таким тоном Акира начинала говорить всегда, когда собиралась поссориться.
— Я надеюсь, они меня простили. И ты прости меня, Аки.
— Я не злюсь на тебя. Когда бы я успела, если мы только познакомились?
— Кажется, кто-то нарывается, — выдохнул Тобирама ей в затылок, когда руки пробрались под пальто и скользнули по пояснице. Тёплая. Какая же она тёплая. Близкая. Живая. Аж дух захватывает.
Они стояли, спрятавшись от всего мира в объятьях друг друга, очень долго. А, когда сумели оторваться, увидели, что пошёл снег. Было безветренно, на небе ярко сияли звёзды, а им на плечи мягко ложился снежный пух. В воздухе пахло чудом, морозом и счастьем. А ещё лилиями, будто эти нежные цветы проросли в саду Хаширамы прямо из заледенелой земли.
— Я люблю тебя. Всегда буду любить, — выдохнул Тобирама в губы жене за миг до того, как согреть их поцелуем.
— До самой смерти?
— Дольше, Аки. Гораздо дольше.
***
— Эй, они там уже час милуются! — Юри-сан задёрнул занавеску и встретился взглядом с сияющими глазами Хаширамы. В этом человеке будто уживались наивный восторженный ребёнок и умудрённый жизненным опытом старец, на глазах которого погибали и рождались миры.
— Пускай, Яцучи, зачем им мешать? Они заслужили, — он скрестил на груди руки и присел на краешек стола. — Давай-ка лучше партию в картишки сыграем!
Тот хмыкнул, буркнул «молодё-ёж». Видно было, что он доволен, но статус и привычка брали своё. А потом старик, посветлев лицом, залихватски махнул рукой:
— А давайте, Хокаге-сама, отчего бы и нет!
Конец.
