"Свет в вечной тьме"

      Мальчик закрыл глаза и, болтая ногами, ещё не достающими до пола, стал слушать. Вокруг только звуки: шуршанье юбок, мелодичные голоса женщин, их заразительный смех и лёгкие шаги. Только звуки, запахи и темнота.       Мальчик открыл глаза. И снова тьма.       Чья-то рука коснулась его плеча. Он вздрогнул. Он не любит, когда кто-то его касается.       — Матильда, твой сын такой лапочка, — проговорил чей-то озорной голос над самым ухом мальчика. В нос ударил сладкий запах духов. Он поморщился, но ничего не сказал, только по-прежнему болтал ногами, словно не замечая, что говорят о нём. — С такой внешностью он мог бы многого добиться, жаль только, что он слеп.       Маленькие ножки с ссадинами на оголённых коленках и в побитых, потёртых ботиночках замерли. Мальчик протянул ручку, ища ею во тьме.       — Что случилось, малыш, ты что-то хочешь? — спросил его всё тот же голос с наигранной заботой.       Наконец, его пальчики коснулись чего-то тёплого в капроновых колготках и с гладкой кожей. Он улыбнулся с такой злорадностью, какая не свойственна детям его возраста. Он сильней замахнулся ногой.       — Ай! — послышался вскрик, и рука, что до этого оставалась на его плече, тут же отдёрнулась. — Ты что творишь, маленький гадёныш?!       Послышались быстрые шаги, все сбежались, охая и ахая, чтобы посочувствовать подруге и дать советы, как сделать, чтобы не осталось синяка. Все ругали мальчика, но он всё так и сидел, улыбаясь и качая ногами. Ему это понравилось.       — Матильда! — воскликнул тот же голос, что до этого называл его «лапочкой». Улыбка сошла с лица мальчика. Пришла его мать. — Матильда, твой гадёныш ударил меня, сделай что-нибудь!       Мать молчала, а мальчик сидел, боясь пошевелиться, он знал, он чувствовал, что мать снова злится на него. Она снова будет бить его.       — Опять ты, — проговорила она с презрением и, схватив его за ухо, поволокла куда-то. Он не знал, куда его ведут, ему было страшно от этого незнания. На пути он задевал какие-то вещи, спотыкался и чуть не падал, но мать продолжала тащить его вперёд за ухо, которое, казалось, вот-вот оторвётся. Неожиданно он услышал, как открылась какая-то дверца, и его куда-то запихнули. — Будешь сидеть здесь, пока я не закончу работать, а потом… — она сделала паузу. — а потом мы с тобой поговорим о твоём поведении.       Дверца захлопнулась. Голос матери всегда был холодным и резким, возможно, потому, что она всегда только ругала его. Мальчик слышал как-то на улице, как мать ласковым голосом успокаивала своего ребёнка, который плакал оттого, что упал. Его же мама никогда не успокаивала таким голосом, она никогда не гладила его по голове, только била и ругала. А когда он падал, даже не обращала внимания или снова с презрением говорила: «опять ты».       Мальчик шмыгнул носом, но не заплакал, он никогда не плакал. Он просто тихо сидел и слушал, что происходило снаружи. Кажется, он сидел в шкафу. Здесь пахло разными духами и пылью. Ему на голову и плечи упало какое-то шёлковое платье, а в нос забивался мех, от которого хотелось чихать, но он не двигался, он ждал. Вот голосов в комнате стало меньше, а шагов, что удалялись, — больше. Вскоре исчез и холодный голос матери, а потом в комнате никого не осталось. А мальчик по-прежнему продолжал сидеть в шкафу. Говорят, что здесь темно, но в его жизни всегда темнота. Он видит только тьму. Но что же такое тьма?..       Джаспера разбудил громкий телефонный звонок, ворвавшийся в его сон. Он застонал и попытался встать с пола, но у него не получилось, поэтому он просто изменил положение на более удобное. Всё тело болело, и затекли некоторые его части, а голова шла кругом. Телефон продолжал настойчиво звонить, и у Джаспера не было другого выхода, кроме как ответить на звонок. Но где телефон? Единственное, что он мог понять, — это то, что телефон где-то на полу и недалеко от него, вот только где? Он стал водить рукой по полу, ища надоедливый телефон. Наконец, желанный предмет оказался у него в руке. Он, нащупав нужную кнопку, нажал на неё и поднёс телефон к уху.       — Да? — язык совсем не слушался, а во рту было сухо, как в пустыне.       — Джас, ты вообще где?! — голос на другом конце провода был таким резким, что в голову Джаспера словно воткнулись сотни тысяч иголок. Это точно был Гарри, хотя, кто ещё мог ему звонить?       — Дебил, не ори! — прокричал он в ответ, потирая вески. — Где я могу ещё быть, как не дома, если отвечаю тебе на домашний телефон?!       — Тогда, — после осознания своей ошибки голос стал менее рассерженным, — тогда скажи мне, почему ещё полчаса назад у меня был непринятый вызов от тебя, а когда я перезвонил, то мне ответил какой-то мужик, который стал мне втирать про то, чтобы я тебя забрал из какого-то бара, а когда я приезжаю туда посреди ночи, тебя уже и след простыл?!       — О, чёрт… — выдохнул Джаспер.       — Что? — спросил Гарри.       — Я забыл там телефон, — с досадой ответил мужчина.       — Тебя сейчас только это волнует?! А то, что я уже не первую ночь вот так не сплю из-за тебя, нет? Ты хоть знаешь, который сейчас час? — раздражённо спросил Гарри.       — Откуда мне знать?! Я потерялся в собственной квартире, — Джаспер безнадёжно взмахнул свободной рукой. — Кстати, ты мог бы приехать и помочь мне?       — Ты что, издеваешься?! — возмутился Гарри, хотя и знал, что всё равно приедет.       — Блин, Гарри, я так напился, что стоять не могу.       — А как ты вообще тогда домой добрался? — усомнившись в беспомощности друга, спросил Гарри.       — Я не помню, я очнулся только тогда, когда что-то задел ногой и упал, а потом сел у стены и, кажется, уснул, — сообщил Джаспер, напрягая память, отчего голова чуть не взорвалась.       — О, чёрт, — выдохнул с раздражением Гарри. — Ок, я буду через пару минут, так что постарайся там не убиться.       — Не волнуйся, я же сказал, что даже встать не могу, — прибавил Джаспер до того, как Гарри успел положить трубку. Он бросил телефон куда-то вглубь комнаты и откинул голову назад.       В комнате было прохладно, несмотря на то, что он так и не разделся, когда пришёл с улицы. Наверно, он не закрыл окно, когда уходил. Тогда понятно, почему так хорошо слышно, что происходит снаружи. Хотя что может происходить на богом забытой улице? Джаспер сидел в тишине, слушая ровное тиканье часов в его комнате, когда услышал, что по улице кто-то идёт. Он слышал цоканье каблуков и чьи-то тяжёлые шаги, они шли неровно. Скорее всего, пьяный мужчина идёт с какой-то молоденькой проституткой, которую только что споил пресным пивом из ближайшего бара. Они шли и пели, а девушка иногда смеялась громким смехом на всю улицу. Когда они почти поравнялись с его окном, то послышалось, как кто-то, открыв ставни, начал кричать на них, чтобы они вели себя тише и не шлялись здесь посреди ночи. Девушка только снова засмеялась (пьяным всё смешно), а мужчина что-то грубо ответил и тоже засмеялся. Они стали удаляться, продолжая смеяться и петь, смешивая слова из разных песен. Вскоре на улице снова стало тихо. Совсем тихо. Джаспер уже привык к этой тишине. Иногда она успокаивала и умиротворяла его, а порою давила так, что хотелось кричать, чтобы только не слышать эту тишину. Но сейчас она его успокаивала, поэтому он боялся даже пошевелиться, чтобы не нарушить этот покой.       Неожиданно он услышал, как подъезжает машина, она остановилась у его дома, и из неё вышел человек, хлопнув громко дверцей. А вскоре Джаспер услышал торопливые шаги, пропускающие ступеньки на лестнице. Это точно был Гарри. Вот он уже пытается вставить ключ в замоченную скважину. У него не получается, наверно, он нервничает, а с каждой неудавшейся попыткой становится ещё более нервозным. Наконец, он попадает, и вскоре Джаспер слышит скрип открывающейся двери.       — О, чёрт, почему у тебя так темно? — с этими словами Гарри входит в квартиру, закрывая за собой дверь.       — Скажи, зачем слепому свет, если он всё равно ничего не увидит? — с издёвкой спросил Джаспер, поднимая руку.       — И где у тебя хотя бы выключатель? — подхватывая руку друга и помогая ему встать, спросил Гарри.       — Понятия не имею, — безразлично проговорил Джаспер, вставая. — Наверно, где-то с левой стороны от тумбочки. Я как-то раз там что-то такое нащупал.       — Блин, где здесь вообще тумбочка? Ай! — кажется, Гарри повстречался с тумбочкой ногой. — Проклятье, — выругался он и послышался щелчок. — О, наконец-то светло, хотя, — он осмотрел комнату, — лучше бы я этого не видел. Как ты успел довести до такого состояния квартиру, которую я убирал всего пять дней назад?       — Наверно, потому что я всё равно не вижу, в каком она была и в каком состоянии она есть сейчас, — предположил Джаспер, ища рукой стену и, найдя её, стал продвигаться в ванную, но тут же наткнулся ногой на телефонную трубку, которую до этого самолично сюда отшвырнул. — Чёрт, — он схватился за повреждённые пальцы ног, — всё-таки я «вижу» в каком она состоянии.       — О, Джас, я, конечно, понимаю, что тебе это сложно, но мог бы хотя бы постараться содержать порядок в своей квартире, — попросил друга Гарри, подбирая разбросанные вещи, которые уже успели покрыться пылью.       Джаспер ничего не ответил и, отпихнув телефон куда подальше, направился в ванную.       — И вот скажи, зачем ты снова напивался? — услышал голос Гарри Джаспер, включая кран. Ему хотелось пить, а ещё принять ванну, чтобы не ощущать этого перегара, которым от него несло. Действительно, а зачем он напился?       — Не знаю, — честно ответил он и, наклонив голову, стал жадно глотать прохладную воду с привкусом железа.       — Я тебя не понимаю, Джас, зачем ты всё это делаешь? То ты напьёшься, то сядешь на какой-то автобус и потом не знаешь, где тебя искать — когда ты всё это прекратишь? — Гарри зашёл в ванную и стал на пороге, с заботой и беспокойством смотря на старого друга.       Джаспер протянул руку и, нащупав что-то гладкое, провёл по этому чему-то кончиками пальцев.       — Это что? — спросил он.       — Это зеркало, — спокойно ответил ему Гарри, заходя внутрь и кладя грязные вещи в корзину для белья.       — Что оно здесь делает? — в голосе Джаспера слышалось раздражение.       — Висит, — не понимая, что не так, ответил Гарри.       — А зачем оно здесь висит? Зачем слепому зеркало, а?! — воскликнул Джаспер, ударив со всей силы по зеркалу. Послышался дребезг, и он ощутил в руке острую боль. Осколки вонзились в его кожу, а по пальцам на плиточный пол стали скатываться капли тёплой крови. На мгновение повисла тишина.       — Боже, Джас, что ты творишь?! — воскликнул Гарри, бросившись к другу. — Зачем сразу бить, я бы мог его просто снять…       — Не трогай меня! — Джаспер тут же, как только рука друга коснулась его, откинул её. Боль стала ещё сильнее, и это разозлило его. — Ты же знаешь, как я не люблю, когда меня трогают!       — Прости, — виновато проговорил Гарри. — Но всё же, дай свою руку, я достану осколки и обработаю рану.       Джаспер сначала прижал раненую руку к груди, а потом, не хотя, протянул руку другу. Как он от всего устал…       — Скажи, Джас, — начал Гарри, когда уже после того, как он обработал и перебинтовал руку друга, помогал ему мыться в ванной, — что с тобой происходит в последнее время? Ты стал какой-то злой.       Джаспер усмехнулся.       — Тебе не кажется, что я всегда таким был?       — Нет, ты, конечно, всегда был немного, — при слове «немного» снова усмехнулся, поразившись наивности друга, — ну хорошо, не немного, но всё же ты был не настолько раздражённый, как сейчас. Что же случилось?       Джаспер не отвечал. Его лицо помрачнело. «Что случилось? У тебя просто появилась подружка, а я, как какой-то малолетний сопляк, стал ревновать тебя к ней, потому что ты стал меньше уделять внимания мне. И теперь я чувствую себя одиноким ещё больше, чем раньше. Вот и всё, что случилось!» — не скажет же он так. И даже не потому, что это звучит по-детски, а потому, что он сам никогда не признает то, что ревнует друга к его девушке и что ему одиноко.       — Да ничего не случилось, — тихо ответил он, вставая из воды.       — Эй, эй, Джас, я же ещё не смыл шампунь с твоих волос! — воскликнул Гарри, пытаясь остановить друга, но тот не слушал. Он встал и направился к душу, всё время держась за край раковины, а потом и за сушилку для полотенец. — Ты хоть руку не намочи, — предупредил Гарри, но это было напрасно, Джастин, как только зашёл в душевую кабинку и, нащупав кран, включил его, даже и не думая заботиться о том, чтобы не намочить раненую руку.       Гарри открыл было рот, чтобы возмутиться, но, увидев опустошённый вид друга, понял, что это бессмысленно. Он махнул рукой и вышел из ванны, громко хлопнув дверью.       Джаспер так и остался стоять в душе, не шевелясь. Вода била по шее, плечам и опущенной голове так, что эти места уже переставали быть ощутимыми. Шум воды успокаивал его, что он даже не обращал внимания на дрожь по всему телу, так как вода была холодной, почти ледяной. Но почему-то ему не хотелось добавить горячей, и он продолжал вот так стоять, слушая шум воды и думая, думая, думая… зачем он живёт? Он задавал себе этот вопрос и в детстве, но тогда ему хотелось жить, а сейчас он не видел в этом смысла, просто не понимал. Он задал себе этот вопрос и тогда, когда мать заперла его в шкафу гримёрной…       Мальчик продолжал сидеть в шкафу тихо, даже после того, как все женщины покинули гримёрку и отправились на сцену. Он слышал, что есть люди, которые боятся темноты и маленького пространства. Как не странно, но ему никогда не было страшно в маленьких, замкнутых пространствах, напротив, здесь, в шкафу, среди множества платьев, он чувствовал себя защищённым, защищённым от матери и того внешнего мира, что подстерегал его за дверцами шкафа. Ему не хотелось покидать своё убежище. И только одно могло заставить его это сделать — музыка.       Когда мама пила, то становилась более разговорчивой и порою доброй, хотя, по большей части, в такие дни она била его ещё больше и сильнее. Но, когда всё же бывали такие моменты, когда она становилась доброй, то мальчик несказанно радовался этим мгновениям. И вот однажды, он спросил её, что такое свет?       «Свет? — спросила она тогда пьяным голосом. — Зачем тебе, слепому, знать, что такое свет?». Мальчик ответил, что ему просто интересно оттого, что все жалеют его, потому что он «не видит света». «Ну, свет — это… — она замолчала, задумавшись и чуть не уснув от раздумий. — Это… Когда ты включаешь лампочку в тёмной комнате. Вот, это свет», — сказала она и потянулась за новой бутылкой пива.       Мальчик не знал, что значит включить лампочку в тёмной комнате. Он не знал, что такое «тёмная комната» и что происходит, когда включают лампочку, но однажды, услышав как-то в переходе музыку, он вдруг понял, что в его тёмной комнате включили лампочку. Теперь он был готов делать всё, чтобы снова услышать этот «свет» в своей темноте. Поэтому он приоткрыл дверцу и, попытавшись аккуратно скинуть с себя все платья, вылез из шкафа. Он знал, что здесь, где работает мама, есть несколько залов, в одном из которых сегодня выступает она и другие женщины, а в другом идёт концерт. Там играют музыку.       Мальчик сделал несколько неуверенных шагов, выставив руки, а потом ещё несколько и, поняв, что, вроде, на его пути нет никаких препятствий, пошёл уже более уверенно и быстро. Его нога задела ножку стула, и он упал на пол вместе со стулом, который больно ударил его по спине. Мальчик тихо вскрикнул, но, прикусив губу, сдержал выступившие слёзы. Он не должен плакать. Он не будет плакать.       Он встал на колени и, нащупывая путь перед собой, так пополз к выходу, о месторасположении которого мог лишь только предполагать. На пути появлялись туфли, закатившиеся колпачки от губной помады, кольца, но мальчик всё отбрасывал в сторону и шёл к своей цели. Наконец, его рука нашла стену, он тут же встал и, по-прежнему держась за стену, пошёл вдоль, ища дверь. Вскоре его рука коснулась дверного косяка, а потом он нашёл металлическую ручку. Радость наполнила его сердце. Достаточно ему будет выйти из гримёрной, спуститься по лестнице и пройти вдоль правой стены и тогда он окажется за кулисами, где сейчас идёт концерт; там, где играют музыку; там, где сейчас светит его «свет». Он со счастливой улыбкой, которая редко посещала его губы, дёрнул за ручку.       Она не поддалась.       Улыбка сошла с лица мальчика, на смену ей пришло беспокойство. Он дёрнул снова, а потом снова и снова. Он чувствовал отчаяние и горечь где-то в груди. Дверь не открывалась, но он не переставал тянуть её на себя. Он уже всё понял, понял, что ему не выйти отсюда; понял, что он не услышит музыки; понял, что не увидит своего света. Слёзы полились из глаз. Он сполз по двери на пол и, обняв колени худенькими ручками, зарыдал, уткнувшись в них носом.       Тогда он плакал впервые в жизни.       — Джаспер? Джаспер! — голос Гарри отвлёк Джаспера от воспоминаний. Он тряхнул головой и спросил:       — Что?       — Что значит «что»? Ты вообще слушал, что я говорил? — обиженно спросил Гарри, поставив на стол тарелку с печеньем.       — Нет, — честно ответил Джаспер, ища рукой тарелку с лакомством. — А о чём ты говорил?       — Я говорю, что тебе стоит развеяться. Съездить куда-нибудь, — Гарри подтолкнул тарелку к руке друга.       — То есть? — не понял Джаспер и откусил кусочек от печенья. — Как ты себе представляешь поездку одинокого слепого? — он усмехнулся, о таком он даже и не думал никогда.       — Я же не говорю, что отправлю тебя куда-то за границу просто кататься. Я знаю одного парня, который работает в довольно неплохом санатории. Тебе там понравится, — заверил его друг.       — Санаторий? — одна его бровь приподнялась, при этом глаза совершенно не выражали чувства удивления. Это было немного пугающе, но Гарри уже привык, хотя и не всегда чувствовал себя уютно, когда Джаспер смеялся, а его глаза — нет. — Уж увольте, не хочу я ездить по каким-то санаториям, как больной.       — Джас, сделай это ради меня — тебе станет лучше…       — А ты хочешь сказать, что я болен? — Джаспер начинал чувствовать раздражение.       — Нет, я не хочу этого сказать, но ты в последнее время не спокоен, и я хочу, чтобы ты отдохнул где-нибудь, а этот санаторий самое подходящее место для этого, — спокойно объяснил Гарри и поднял глаза на друга, в ожидании ответа.       Джаспер долго тянул с ответом, барабанил пальцами по столу и покусывал изнутри губу. А ясные глаза, как и всегда, смотрели в одну точку и ничего не выражали.       — Ладно, — наконец, сказал он, — но знай, что я всё равно не согласен с этой идеей.