Неправильное Небо

День, когда дон Вонголы Тимотео решил запечатать Пламя Тсунаёши, стал началом её конца. Но об этом всем членам Семьи станет известно лишь через несколько лет. Так что пока мафиози продолжали жить относительно спокойно, торговать информацией, наркотиками и людьми, устраивали разборки за власть и территорию и не вспоминали о том, с какой целью создавалась, по крайней мере, их Семья. День, когда Емитсу позволил поставить печать на Пламя сына, успокоенный мыслью, что так без его контроля с мальчиком ничего не случится, стал последним днём, когда семья Савады существовала не только на словах. Не гонись так Емитсу за властью, пожелай заняться воспитанием и обучением сына самостоятельно, ну хотя бы проверь, как Тсуна себя чувствует после техники Примо – и история пошла бы так, как и должна была. Но Емитсу был занят, на столе в Италии его ждала стопочка отчётов, которую срочно нужно было просмотреть. Мужчина поцеловал жену в щёку и улетел. И в этот миг жернова судьбы с противным скрежетом натолкнулись на первое препятствие. Но не последнее. Этот день стал самым страшным в жизни Наны и Тсуны. Пламя наследника Великого Неба, неукротимое, усиленное несколькими поколениями селекции, не терпело ограничений. Свободное до этого дня Пламя пропитывало организм маленького Тсуны, исподволь улучшая зрение, слух, обоняние, усиливая интуицию… Теперь же Пламя стремилось вырваться, периодически находя бреши в ледяной броне. А Тимотео вовсе не был таким уж уверенным пользователем техники запечатывания, каким мог показаться. Тем более, есть большая разница между запечатыванием людей целиком и запечатыванием Пламени. Не говоря уже, о влиянии возраста, всё-таки взрослые люди куда крепче детей. Но Вонголе не было дела до того, кому суждено было стать Дечимо. Поэтому это Нана пыталась помочь сыну, нервно зажимающему уши от невыносимо громкого для него звука падения листьев. Это Нана учила Тсуну, читать по губам, если слух пропадал. Женщина плакала ночью, когда малыш вдруг забыл, как правильно дышать и начал задыхаться. Она пыталась подбодрить своего ребёнка, когда слишком резкий запах еды или усилившийся вкус вызывал тошноту. С болью смотрела на то, как её мальчик боится надевать форму, потому что кожа может стать слишком чувствительной. У Наны тряслись руки, когда Тсуна пришёл домой, не заметив даже, что сломал руку. Врачи? А что могли сделать гражданские? Только устранять последствия да сочувствовать семье. Разговоры по телефону с мужем были короткими, Емитсу только понял, что Тсуна чем-то болен, пообещал постараться прислать больше денег, но даже не попытался узнать подробности! А Нане ведь было, что ему сказать. Тсуна стремительно терял волю к жизни: слишком странный и непонятный для своих одноклассников, слишком боящийся окружающего мира. Он выживал и старался держаться только ради матери, отчётливо понимая, что она вполне может совершить самоубийство, если сын всё-таки погибнет. От приступа к приступу Тсунаёши держался, пытаясь притворяться нормальным. Удавалось ему не очень хорошо, но по крайней мере, одноклассники всего лишь считали его неудачником, а учителя – лентяем. Мама старалась помочь, как могла, с учёбой, но никогда не ругала за плохие оценки. Какая уж там математика, когда ты вдруг перестаёшь различать даже пальцы на своей руке. Поэтому мальчик был искренне удивлён, когда в его комнате появился одетый в костюм малыш с заявлением, что он – репетитор-киллер. Реборн смотрит на нового ученика с недоумением. Раздолбай, лентяй и симулянт? У мальчишки перед ним кости просвечивают через кожу, синяки под глазами, тремор и усталый вид. Он слушает Реборна, взгляд устремлён вроде бы на него, но такое чувство, будто Тсуна не видит репетитора. Если можно так симулировать в тринадцать, то Реборн – балерина. А поскольку талантов к этому танцу он за собой не обнаруживает, то Емитсу и Ноно ждёт серьёзный разговор о том, как правильно собирать информацию. Аркобалено Солнца пока ещё думает, что правильное питание, упражнения и небольшое воздействие Пламенем могут помочь. Потому ученику он сообщает почти безжалостно: – Сыновья Девятого погибли, а следующий в очереди – ты. Так что моя задача сделать из тебя достойного Босса. К листку с семейным древом мальчик даже не прикасается. – Сомневаюсь, что из меня получится хоть кто-то достойный, – тихо говорит он. Реборн щурится. Он терпеть не может тех, кто сдаётся так легко. Этот мир может быть отвратительным, но в нём есть и то, ради чего стоит жить, выгрызая каждую секунду счастья. – Не сомневайся, я смогу сделать лучшего даже из такого… никчёмного материала как ты. Сухие бескровные губы мальчишки вздрагивают, словно он пытается улыбнуться. – Что ж, попробуй. А как говоришь, зовут Девятого босса? Реборн не удерживается от лёгкого подзатыльника, от которого Тсуна весь словно сжимается. На мгновение репетитора даже совесть кольнула, но это лишь ещё больше злит его: – А зачем, по-твоему, я показывал тебе семейное древо Вонголы? Главой Семьи сейчас является сын Восьмой, дон Тимотео. Взгляд Тсуны впервые за всё время приобретает живость, вспыхивая внутренним огнём. Мальчик, наконец, смотрит в лицо своему репетитору и чётко произносит: – Я не буду наследовать этому человеку. Реборн, пожалуй, немного удивлён, что отторжение вызывает не сам факт необходимости стать во главе организованной преступности, а личность Ноно Вонголы. – Это у тебя в крови, Никчёмный Тсуна, тут ничего не можем изменить ни ты, ни я. – Ну почему же, – странно улыбается мальчишка, – это-то как раз легко исправить. И очень профессионально вскрывает себе вены канцелярским ножом. – Merda! – коротко ругается Аркобалено, хватая мальчишку за запястья и вливая Пламя Солнца. И ещё, и ещё. Реборн силён, но всё его Пламя будто в бездну проваливается. Чем же болен мальчик, если ему не помогает Пламя сильнейшего Солнца? Тсуна бледнеет с каждой секундой, кровь не желает сворачиваться. – Да что с тобой, мальчишка? – раздражённо рычит Реборн. Процедив ещё парочку ругательств в адрес Емитсу и Ноно Вонголы, Реборн хватается за пустышку. Но такого он не ожидал… Это ведь как нужно желать смерти, чтобы не побояться вскрыть себе вены? И почему? Не так уж и плоха его жизнь, судя по отчётам. Хотя всё меньше и меньше веры им остаётся у Реборна. С трудом заставив закрыться порезы, Аркобалено разглядывает бессознательного подопечного, новым взглядом окидывает комнату: мягкие ковры, кровать с очень хорошим бельём, которое для обычного школьника выглядит излишеством. Практически пустая комната, в которой царит абсолютная чистота. Окна не стандартные, как в остальном доме, а с хорошей звукоизоляцией. Какого, собственно, чёрта? – Тимотео, вы с Емитсу ничего не забыли мне рассказать о жизни будущего Дечимо? – Что-то случилось, Реборн? – благодушным тоном спросил Девятый. – Ты не смог справиться со школьником? – Я вижу здесь не школьника, а вешалку под школьную форму. И достаточно хлипкую, – цедит Аркобалено в трубку. – Ну так и займись, хе-хе, его формой. Это твоя задача как учителя. – Не заговаривай мне зубы, Тимотео. Что с его Пламенем? – Ничего особенного, я же рассказывал, что запечатал его. Пули возрождения должны помочь, обычное дело. Реборн вновь обвёл взглядом торчащие кости, выдающие себя за нормальное человеческое тело, а не экспонат для урока анатомии. И как это можно счесть обычным? Смутное подозрение скребётся внутри разума, и проклятый младенец спешит его проверить: – А скажи-ка мне, мой дорогой друг, как давно ты видел Тсунаёши? – Да лет девять назад, когда ставил печать. – Что? – подсчёт не занимает и полминуты. Если сейчас Тсуне тринадцать, а Пламя запечатали девять лет назад… – Только не говори мне, что ты воспользовался техникой на сыне своего ближайшего соратника, когда мальчику не исполнилось ещё и пяти лет. – Реборн, я не понимаю, в чём проблема. Какая разница, во сколько? Мальчишка жив, ходит в школу, значит, нормален; может быть, чуточку неуклюж. Для Пули возрождения не составит труда пробить печать. Так что твой допрос выглядит как минимум неуместно. Или ты боишься не справиться и хочешь отказаться? Аркобалено скрипнул зубами. Похоже, старик совершенно не понимал, о чём говорил. Да Пуля возрождения вернее убьёт мальчишку! Но и отказаться… Пятно на репутации, да и жалко Саваду-младшего, если прибудет кто-то менее понимающий его и впрямь угробят. – Никогда бы не подумал, что скажу это, но ты – идиот, Тимотео. А Емитсу – идиот вдвойне, раз позволил тебе сделать такое со своим сыном. Я возьмусь за обучение, но потом не жалуйтесь, если что-то пойдёт не так. Закончив один неприятный разговор, Реборн приступает к другим. Сам он вынужден признать, что столкнулся с неясной загадкой, с которой вряд ли справится в одиночку. Нужно придумать, как распечатать Пламя, не навредив ученику ещё больше, выяснить, что заставляет мальчишку выглядеть таким истощённым, и желательно вернуть ребёнку вкус к жизни. Раз Тимотео так настаивает, он воспитает ему достойного наследника. Но вот станет ли Тсуна боссом или нет, решит сам Тсуна. Результат переговоров оказался почти предсказуемым: «Вылетаю», – сказал заинтригованный маньяк от науки. «Разумеется, я приеду помочь маленькому Небу, как только разберусь с делами Семьи», – сказало Небо постарше. «Чёртов старик вызывает слишком много затрат своей техникой», – проворчал жмот, скрывая за привычной для всех маской волнение за жизнь своего родного Неба. «Да выстрели в мальчишку пару раз, и всё придёт в норму!» – предложили прямолинейные солдафоны. «Посмотрю, чем тут можно помочь», – под давлением Реборна решил кохай. Китайская обезьяна была на задании, поэтому ответ ограничился коротким словом в смс – «Буду». Реборн ещё раз посмотрел на мирно сопящего во сне ученика. Чёрт его знает, что творится с мальчишкой. Оставлять его сейчас, когда в любой момент может понадобиться Пламя Солнца, – явно плохая идея. Поэтому Реборн устраивается рядом. Аркобалено не сдаются даже в самых безвыходных ситуациях. И это то, чему он научит Тсуну в первую очередь.