Гангстер Джимми

      Ничто не нарушало утреннее беспокойство проснувшегося города: гудели машины, стоящие на светофорах, лаяли собаки, которых вывели на улицу хозяева, а в апартаментах на двенадцатом этаже раздались два коротких выстрела. Они, конечно же, потонули в размеренном гуле города. Хотя у соседей эти звуки — выстрелы, имею ввиду — и вызвали беспокойство, ничего предпринимать они не стали: разве это их дело?       В просторах квартиры, потревоженной выстрелами, царило спокойствие и мир: каждая вещь лежала на своём месте, мебель полностью гармонировала с окружающей обстановкой, ну и прочая дребедень, не имевшая для хозяина квартиры абсолютно никакого значения. Конечно, кое-где мелькали своеобразные элементы декора, выбивавшиеся из общего стиля: катаны, раритетные револьверы и прочее оружие, не пригодное к использованию. Но в данном царстве чрезмерного порядка всё-таки был уголок тепла, которым хозяин дорожил больше всего. Оттуда и раздались эти выстрелы.       В облюбованной хозяином комнате был кромешный хаос: упаковки из-под еды, мусор, валяющаяся кругом одежда, в голых бетонных стенах были дыры от пуль… много дыр от пуль. Сам хозяин апартаментов лежал на кровати, из-под одеяла торчала только левая рука с пистолетом, а рядом валялся дымящийся будильник, приговорённый этим утром к расстрелу. Хозяин квартиры явно не любил вставать с утра. А если быть точнее, в обед — уже половина второго, как никак.       Рука выронила пистолет на пол, после чего забралась под одеяло к остальному телу. На какой-то момент одеяло замерло, но — увы и ах — не просуществовало в таком состоянии долго. Он открыл сначала один глаз, потом второй, потом огляделся по сторонам, поднял пистолет и почесал им висок. Резко скинув его ногами, хозяин сел на кровать, не открывая глаз. Это был парень лет девятнадцати, не больше, худощавый и невысокий, у него были чёрные, торчащие во все стороны волосы и уставшие серые глаза, которые покраснели от недосыпа или, может быть, наоборот — от чрезмерного сна. Медленно, будто стекая на пол, парень сполз с кровати, доковылял до двери и направился в ванную. Выйдя оттуда, он тут же засиял ярче утренней звезды. Немного холодной воды мигом его разбудили: лицо посвежело, усталость как рукой сняло, пропали мешки под глазами, а сами глаза будто ожили и весело оглядели квартиру.       Позавтракав, или, вернее, пообедав, он оделся и закончил утренний туалет. Теперь на нем была яркая лиловая рубашка, золотая цепочка под ней, серебристые штаны, которые были сшиты по каким-то несуществующим прежде лекалам, потому что до колен они сидели нормально, а по голени спадали мешком от картошки, и белые матовые кроссовки. Немного подумав, он накинул сверху пиджак под цвет штанов. Волосы его были зализаны назад, только одна прядь, как ни поправляй, непослушно падала на лоб. И, взглянув напоследок в зеркало на свой, мягко говоря, колоритный образ — который, кстати, может сообщить вам, что элегантное оформление квартиры — явно не заслуга хозяина, — он надел большие солнечные очки и вышел из квартиры.       Легко догадаться, что на улице он привлекал внимание, однако, шутить над ним мало кто смел. Не сказать, что он был таким уж грозным парнишей, просто любил подраться, и это знали все. А дрался он весьма неплохо, хотя без увечий не обходилось: костяшки частенько в кровь разбивал, и это ещё самое малое. Но не это была главная причина, почему с ним не связывались. Дело в том, что его дядя — здесь крупная птица в разного рода подпольном бизнесе.       — Хэй, Джимми! — окликнул его кто-то, когда он только вышел из подъезда и стоял, оглядывая залитую солнцем дорогу. — Траер!       Джимми заметил стоящий рядом чёрный автомобиль, из окна которого почти наполовину высунулся худощавый мужчина в полосатом костюме. Это был Алекс Хофманн. Ну, или не Хофманн, чёрт знает, какая у него фамилия, ведь все звали его просто Алекс или Булавка, если хотели задеть. У него было длинное худое лицо с немного асимметричным заострённым носом, сам он тоже был худощав и невысок, но, всё же, выше Джимми. Ему было от силы лет тридцать пять, но тёмно-каштановые волосы уже начали лысеть со лба, что несколько старило его. Алекс Булавка был не самым приятным коллегой Джимми Траера, да и вообще, вряд ли кого-то из его знакомых можно было бы охарактеризовать словом «приятный». Как Булавка попал в организацию, никто понятия не имел, кто-то говорил применительно к Алексу, что «эти жиды везде пролезут», и плевать было, что он, вроде как, немец. Чем он по сути занимался было непонятно, просто выполнял мелкие поручения вышестоящих да деньги выклянчивал. Кто его знает, может, и правда еврей.       — Здоро́во, Алекс, — поприветствовал Траер, подходя к машине. — Каким ветром?       — За тобой босс прислал, какие-то делишки, — ответил тот и, вернув своё туловище обратно в салон, открыл Джимми дверь.       — Ну поехали, раз такое дело, — Траер уселся на сидение рядом с водительским, и автомобиль тронулся.       — Как тебе машинка? — так самодовольно похвастался Алекс, будто собственными руками её собрал, и принялся расхваливать разные её качества       — Отличная, — одобрительно заметил Джимми, после этой бессмысленной оды.       Он абсолютно не разбирался в машинах, но показаться глупым не хотел. Вообще, единственное, что он понял, это был кадиллак. А может и мерседес. Нет, он ничего не понял. Джимми в целом не блистал своим интеллектом, а ещё был крайне добрый малый, и, если с первым ещё можно было выжить в преступной группировке, то второе было почти что неприемлемо. Однако Траер прижился в преступных кругах и даже пользовался уважением, благодаря какой-то невероятной удаче. Да и с полицией пока проблем не было. Что ж, кому улыбается Фортуна, того не замечает Фемида. Алекс болтал не прекращая:       — Мы тут недавно одного парня проведать ходили, ну там слово за слово, короче, пришили прямо в кровати…       Джимми вспомнил, как он в летнем лагере с друзьями пришил вожатого к кровати:       — Знакомо, мне тогда лет 12 было.       У Булавки Алекса глаза на лоб полезли:       — Да гонишь! И кого же ты пришил?       — Да был там один мужик надоедливый, — почесал затылок Траер, — с друзьями сговорились да и пришили его.       — А потом что? Неужели тело не нашли? — у собеседника отвисла челюсть, но он быстро спохватился, продолжая смотреть на дорогу.       — Да нашли, как его не найти. Нам потом весь отряд так же пришили, один я не пришитый остался: ночью в туалет встал, — ностальгично произнёс Джимми. — Весёлые были времена.       Дальше они ехали в тишине. Траер думал, что Алексу просто было скучно говорить на эту тему, а сам Алекс думал, что Джимми — конченный психопат.       Алекс припарковался на территории немаленького особняка, принадлежавшего дяде Джимми. Проводив Траера до дверей, Булавка стремительно покинул своего спутника. Парень поднялся по лестнице и, с нежностью оглядев стены дома, в котором он рос, заметил комнату, откуда доносился шум. Он встал в дверном проёме, чтобы не помешать проводившемуся там собранию: мужчины в костюмах сидели за длинным столом и что-то с горячностью обсуждали, кто-то даже вскочил со стула.       — У нас нет выбора! — кричал один из них. — Копы нас прессуют, а наших людей у власти вытесняют! Мы должны выстоять, а это значит — нам надо поступиться принципами!       Это был рослый мужчина лет сорока в клетчатом костюме-тройке. Он яростно жестикулировал. Звали его, вроде, Мэттью Молот, жестокий тип, для него нет ничего святого. В ответ на высказывание Молота вскочил седой мужчина средних лет в красном пиджаке:       — Принять это, значит опуститься на дно! Мы больше не будем благородными гангстерами, мы станем не более чем организованными придорожными разбойниками.       Во главе стола сидел человек лет пятидесяти с глубокой залысиной, он был ростом чуть выше среднего, в неплохой физической форме, но несколько грузный, даже с небольшим животиком, что было свойственно его возрасту. Вероятно, когда-то он был весьма хорош собой, но годы и переживания взяли своё. Его задумчивый взгляд был устремлён куда-то вперёд. Это был Данте Треанни — дядя Джимми по отцовской линии. Почему фамилии разные? Отец Джимми сменил фамилию, когда завёл семью, чтобы не иметь никакого отношения к преступности. Что ж, раз его, в итоге, убили, это, видимо не помогло. Джимми тогда было лет семь, сейчас он, почему-то, избегал мыслей об отце, а вот о матери думал часто. Она скончалась через пять лет после смерти отца от какой-то болезни. Перед смертью она была очень холодна к Джимми. Воспоминания о тех временах до сих пор отзываются для него тупой болью в сердце.       — Достаточно, — спокойно сказал Данте, и все тут же замолчали, — вы ведёте себя как склочные женщины на базаре.       Он медленно и пристально оглядел собравшихся. Все сидели в тишине и ждали, что решит Треанни. Вообще, всё это собрание, да и банда в целом, напоминали бледную копию великих гангстерских банд времён «сухого закона». Честно говоря, наблюдать это было даже немножко грустно.       — Пока нет никакой необходимости принимать решение сию секунду, за пару дней ничего не произойдет, — заключил мужчина. — Все свободны, господа.       Все начали расходиться. Джимми, стоявший в дверях, зашёл внутрь и сердечно обнялся со своим дядей.       — Как дела, племянник? — весело спросил Данте и, не дожидаясь ответа, прибавил: — Ты давно у нас ничем не занимался, так что сегодня сходи с Молотом кое-куда получить деньги за рэкет, не против?       — А то! — обрадовался работёнке Траер. — Кстати, что вы здесь обсуждали?       — Времена меняются, парень, — серьёзно сказал дядя, — возможно стоит и нам поменяться, понимаешь?       — Понимаю, — с задумчивым видом сказал Джимми.       Он ничего не понимал. Опять. Однако переспрашивать было неловко, да и Данте выглядел так, будто дал более чем исчерпывающий ответ. Обнявшись с дядей на прощание, Джимми подошёл к Мэтту, который беседовал с непонятно как здесь оказавшимся Булавкой Алексом. Последний, увидев приближающегося Траера, мгновенно ретировался.       — Здравствуй, Мэттью, — пожал ему руку Джимми, — дядя попросил меня составить тебе компанию.       — Привет, Джим, — ответил Молот, даже не обратив внимания на пропажу собеседника. — Да, знаю, сказал, чтобы я научил тебя быть немного жёстче.       Мэтт улыбнулся, или, скорее, поморщился. На улыбку это слабо тянуло.       — Кстати, Булавка мне только что рассказывал про какого-то напрочь отбитого парня, — уже на выходе из особняка сказал Мэттью, — говорил, что он ещё в детстве подговорил своих друганов убить какого-то мужика в собственной постели, а потом всех их вырезали в отместку за смерть того мужика, этот отбитый только один и остался.       — Ни черта себе! — выпучил глаза Траер, когда они усаживались в машину Молота. — Бывают же люди…       Мэтт только пожал плечами. Он завёл авто, и они поехали.