Только небо

Хуже всего была тишина. Она окружала его удушливым коконом, прилипала к коже, намертво склеивала ресницы. В коридоре раздавались шаги, кто-то спешил не к нему, откуда-то доносились весёлые голоса, звон струн, нестройное пение. И от этих звуков окружавшая его тишина казалась ещё плотнее, ещё безнадежнее отгораживала его от мира живых. Сам он застыл между мирами, как потерявшаяся душа, запертая в крохотной комнатке студенческого общежития, будто в склепе. Скоро начнутся занятия. У него три дня, чтобы найти себе новое жильё. Келли подошёл к окну, сел на подоконник, стал глядеть на темнеющее небо с первыми бледными звёздами, на жёлтые фонари вдоль узкой дорожки с потрескавшимся асфальтом. Вот она, свобода, о которой он так мечтал. Свобода выйти туда, под желтый свет фонарей, напиться пьяным, лечь под альфу, поиметь омегу. Два года у постели умирающего излечили его от глупых желаний. Лорд Окнард был капризным больным, раздражительным и требовательным. Кто бы мог подумать, что Келли будет его недоставать. Что придётся скучать по жалобам и историям былой удали, слышанным дважды в день, по дрожащим рукам с коричневыми старческими пятнами, по словам если не любви, то заботы. Лорд поступил с ним благородно. Он попросил: останься со мной до конца, и я оплачу твоё образование. Келли остался. Их контракт закончился через три года. В это время лорд Окнард был ещё жив. Келли не смог бы его бросить, даже если бы патрон не пообещал ничего. Впрочем, кто знает? Ему сделали предложение, от которого он не смог отказаться.  Лорд умер во сне. Просто однажды утром Келли принес в знакомую спальню завтрак, как всегда на двоих, и увидел на кровати предмет, который больше не был его патроном. И снова он никуда не ушёл. Дождался похорон, адвокатов, завещания, наследников. Патрон действительно оплатил ему учебу и оставил небольшую сумму, на первое время. В дальнейшем ему предстояло зарабатывать на жизнь самому. Из вещей, купленных Окнардом, он взял ноутбук, телефон, кое-что из одежды, подходящей новому скромному образу жизни. Все остальное оставил: драгоценности, дизайнерские костюмы, меха, дорогие часы. И правильно сделал: охрана нового лорда Окнарда перетрясла все его вещи, прежде чем он покинул особняк. Пытались обыскать и его, но он надменно поднял подбородок и взглянул на огромных альф сверху вниз. Он имел на это право. Чувство собственной правоты прогнало страх. А потом началось одиночество. Одиночество гулких аудиторий и суетливых классных комнат, пыльных залов библиотеки, узкой койки в комнате на четверых. Келли удивлялся: неужели раньше он действительно был одним из них, беззаботных и глупых детей? Неужели не замечал того, что каждый альфа смотрит на него с похотью, а каждый омега — с завистью, и каждый, независимо от пола, с чувством едва скрываемого превосходства? Конечно, никто из них не был протеже. Никто не трахался за деньги. Только он, он один. Как первокурснику ему предоставили место в общежитии, но только на год. Пришло время искать собственное жильё. Звонок из агентства с предложением работы с проживанием показался редкой удачей. Келли страшно волновался. Ему понравилось все: небольшая, но красивая двухэтажная вилла с аккуратной лужайкой и террасой, заросшей диким виноградом, приветливые хозяева: моложавый стильный омега и сухощавый альфа. Напугал лишь сам пациент. Слишком жёстко блестели его серые глаза, слишком строго поджимались тонкие губы, слишком нервно подрагивали ноздри длинного носа. Парализованный, бледный и страдающий, он дышал жёсткой, непререкаемой силой, будто опасный хищник, замерший перед прыжком. Он был слишком альфой. Келли напомнил себе материалы лекции по психологии тяжелобольных: они склонны винить других в происшедшей с ними трагедии. Так им легче. Им легче ненавидеть вас, здоровых и целых, из рук которых они вынуждены принимать еду, лекарства и заботу. А вы должны помнить: ничего личного. Точно такой же ненависти удостоился бы любой на вашем месте. И Келли помнил: ничего личного. Пока судорога страдания не исказила строгие черты альфы. Он и сам не заметил, как положил ладонь на поросшее золотистыми волосками предплечье. Так успокаивают испуганную лошадь или готового заплакать ребёнка, бездумно, бессмысленно, желая поделиться собственным теплом, одним жестом подать сигнал: я рядом, я с тобой. И тотчас же прозвучала жёсткая отповедь: «Я не чувствую ничего ниже шеи. Вам не говорили?» У него очень светлые глаза, у этого альфы. Светлые и злые, как у раненого хищника. Милый омега, папа альфы-инвалида, проводил Келли до двери, вышел с ним на террасу. И неожиданно рассказал ему о сыне, о том, как три года назад он увёл горящий истребитель прочь от Серебряной Долины. Келли ничего не понимал в конфликте между Кернивом и Пависом, как не понимал и того, почему асторианцы должны гибнуть в чужой войне. Но, как ни странно, он понимал поступок альфы. Как, вцепившись в непослушный штурвал до последней секунды, уносить смерть прочь от спящего в долине города. Это он понимал. Келли дохнул на тёмное стекло, вывел пальцем короткое «Берг». «Мы с тобой похожи, Берг, — бросил он в ночь беззвучный призыв. — Ты этого не знаешь, но мы похожи. Мы оба холодные и злые, одинокие и нецелые. Мы оба беззащитны». Назавтра он позвонил оставившему свой телефон папе Берга. Напомнил о себе, стараясь не казаться навязчивым, проявляя чудеса вежливости и скромности. За годы с лордом Окнардом Келли стал мастером скромности. Ему показалось, что папа больного готов был взять его на работу, значит, препятствовал сам Берг. Может быть, Келли слишком похож на омегу, а этот альфа не любит омег? Может быть, у него был омега, любимый, жених, согласный построить свою жизнь с военным летчиком, но не с калекой… Нет, не так, этот альфа просто не хочет показывать слабости перед теми, кто должен быть слабее его. Значит, снова ничего личного. Одевшись попроще, он сходил в городской госпиталь, не в императорский, а в муниципальный, где оставил заявления на работу санитаром, сиделкой, клерком в регистратуре. Кем угодно. «Надежда есть, — вымученно улыбнулся ему бледный омега в бюро информации. — На таких позициях всегда не хватает персонала». Да, так говорят во всех госпиталях: «Надежда есть». Келли знал другое: счастья, любви, удачи не хватает на всех. Везёт одному, и поэтому десяток прочих тонут в темноте. Что ж, он — в большинстве. На мосту над рекой остановился, поглядел, как плывет в медленном течении багряно-золотой кленовый лист. Напомнил себе: всё идёт по плану. Ты молод и здоров, ты учишься в университете, ты свободен. Работа рано или поздно найдётся, на улице ты тоже не останешься. Всегда можно заявиться к родителям, свалиться как снег на голову тем, кто тебя не ждет. Он имеет право, в конце концов, их квартира куплена на его деньги. От этого простого плана стало ещё хуже. Кленовый лист скрылся из виду, будто маленькая золотистая искра погасла во тьме. Ожил в кармане телефон. Келли узнал номер. — Слушаю вас, — он заставил голос звучать спокойно и приветливо. — Келли, это Элоиз! Слушайте, Берг согласился вас взять с испытательным сроком на месяц. Соглашайтесь! Я уверен, это простая формальность. Вы справитесь, и через месяц он продлит контракт! — Да, конечно! — выпалил Келли, даже не успев подумать. — Спасибо большое, я согласен! Небо на западе, над далёким невидимым океаном наливалось багрянцем, как тот кленовый лист, подхваченный течением. Надежда есть! Келли улыбнулся, подставляя лицо последним неярким лучам осеннего солнца. Вещи упаковал с вечера. Их оказалось совсем немного: один чемодан, спортивная сумка и рюкзак с ноутбуком. Книги на следующий семестр он ещё не покупал, ничего, с первой зарплаты купит. Лёг спать рано, чтобы как следует отдохнуть перед первым рабочим днём, но заснуть удалось не сразу. Где-то рядом скандалили, визгливо верещал омега, рычал альфа, слов не разобрать, а поневоле прислушиваешься. Стучала в висках тревога: а вдруг он действительно не справится. Этот альфа, он совсем не похож на лорда Окнарда. Всё, чему Келли научился с патроном, окажется бессмысленным рядом с такой белокурой бестией. Келли попытался вызвать в воображении знакомый желанный образ, но он получался расплывчатым и неясным, будто память о памяти, и больше не имел власти ни над разумом, ни над телом. Слишком яркой злостью блестели светлые глаза совсем другого альфы, слишком много жизни билось в его безжизненном теле. Белая вилла дремала под мелким дождём. Келли вышел из такси, с наслаждением вдохнул влажный воздух с запахом умирающей листвы и грустных осенних цветов. На крыльцо тотчас вышел Элоиз, будто ждал его у порога, и от этого Келли разулыбался, как не улыбался уже давно. Как странно, он был здесь только раз, а чувство такое, будто вернулся наконец домой. Может быть, именно оттого, что здесь его ждут?.. Милый Элоиз потянулся за сумкой, но Келли не отдал. Зато не успел уследить за тем, как омега расплатился с шофёром такси. Неудобно получилось, но спорить Келли не стал, просто поблагодарил. Дом встретил тишиной и полутьмой, лимонным запахом мастики для паркета. Дом Окнарда пах похоже. Элоиз провёл Келли в уютную комнату с раздвижной стеклянной дверью, открывающейся в сад. — Хочу предложить вам на выбор, Келли, эту спальню или другую, на втором этаже. Там гостевая спальня, она больше и лучше обставлена, зато эта — рядом с комнатой Берга. Разумеется, это типичная комната для прислуги, к тому же за стенкой прачечная, так что днём здесь бывает шумно… Пойдёмте посмотрим спальню на втором этаже? — Нет, спасибо большое, господин Элоиз, меня вполне устраивает эта, — заверил хозяина Келли. — Очень мило и уютно, а главное — близко к Бергу. — Пожалуйста, не называйте меня господином, Келли, — улыбнулся омега. — Я рад, что вы выбрали эту комнату. Здесь отдельный выход, вы можете приходить и уходить, когда вам захочется, никого при этом не встречая. Ванная комната прямо напротив прачечной. Правда, там только душевая кабинка, но если вы захотите принять ванну, то сможете это сделать у Берга… Келли уверил, что его все устраивает. Экскурсия по дому продолжалась. Вилла оказалась небольшой: две спальни и кабинет на втором этаже, ещё две спальни, гостиная, кухня, прачечная и столовая — на первом. Выход в гараж, выход в сад, тоже небольшой и не слишком ухоженный, но по-осеннему очаровательный. — Через день приходит Лавендер, он помогает мне с уборкой и готовкой, — щебетал Элоиз, обводя приглашающим жестом просторную кухню с окном в сад и надраенными до блеска медными котелками, висящими над большой плитой. — Я могу тоже помогать, — вставил слово Келли. Кухня понравилась ему больше других комнат. — Я неплохо готовлю и люблю заниматься уборкой. — Ни в коем случае! — возмутился Элоиз. — Ваша забота — Берг и только он! К тому же у вас учеба, не забывайте. Так что есть кому и готовить, и убирать. Постепенно нарастало нетерпение. Казалось, что Элоиз специально тянет время, пытаясь отсрочить встречу с пациентом, и от этого становилось тревожно. — Элоиз, а Берг уже завтракал? Тогда, может быть, принесём ему чая? Найдется у вас мятный? Это хорошо для пищеварения, — предложил Келли и тотчас же пожалел: что это он раскомандовался? Тоже мне медик нашёлся: хорошо для пищеварения! А может, Берг терпеть не может мятного чая. Но Элоиз ничуть не обиделся на выскочку, а поставил на плиту такой же сияющий медный чайник и принялся показывать Келли хозяйство: чай, кофе, кофеварка, специи, посуда, полотенца, кухонная утварь. — Берг любит кофе, но ему, разумеется, нельзя. Я иногда варю ему без кофеина, он, конечно, этого не знает, так что давайте держать это в секрете. С подносом в руках приближаясь к комнате Берга, Келли знал уже точно: Элоиз волнуется. Может быть, его сын и не давал согласия на то, чтобы нанять Келли, и сейчас предстоит скандал. Это будет огорчительно, но не смертельно. Не выгонят же его? У самой двери Элоиз улыбнулся нервно и виновато: — Подождите, пожалуйста, одну минуту, я его предупрежу… И скрылся за дверью. Келли остался стоять в коридоре, стараясь не прислушиваться к негромким голосам в комнате больного. Тонкий пар поднимался над чашкой чая, золотистое овсяное печенье лежало на тарелке. Неожиданно захотелось взять одно, но руки были заняты подносом. А каково Бергу вообще без рук? Страшно представить: ни носа не почесать, ни слез не вытереть. Элоиз распахнул дверь. Келли вошел в полутёмную комнату, где пахло совсем по-другому. Поставил поднос на маленький столик, обернулся к кровати с негромким: — Доброе утро, Берг. Спасибо, что дали мне шанс. Постараюсь оправдать ваше доверие. Долгую минуту его просто молча разглядывали, неожиданно жадно, пристально. Потом, наконец, прозвучало: — Привет. Во-первых, давай на «ты». Мне так проще. Во-вторых, Элоиз, иди себе. Нам с Келли нужно поговорить. Когда дверь за омегой закрылась, Келли присел на высокий табурет у постели больного. У Окнарда был такой же. Это успокаивало. — Я принёс вам чая. Хотите? Вы любите мятный? — Я же просил: на «ты». — Хорошо, я постараюсь. Так что с чаем? — Давай. И что там ещё, печенье? Это хорошо, давай его сюда. Келли предусмотрительно прихватил две ложки. Первой попробовал чай сам — горячий, но не слишком. Вторую поднёс к губам больного. Все знакомо. Все точно так, как с Окнардом, волноваться не о чем. Руки не дрожали, голос не прерывался. — Берг, расскажи, какие лично твои требования ко мне? Непосредственно с уходом все понятно, но какие ещё пожелания? Хотите ли вы, чтобы я проводил с вами время, не занятое работой? Например, лорд Окнард любил, когда я читал ему, а потом мы обсуждали прочитанное. На обсуждение это мало походило, лорд просто высказывал своё мнение, которое сводилось к тому, что все писатели — оторванные от жизни идеалисты со скудным воображением и с тягой к поучительству. — Не знаю, не думал над этим, — ответил альфа чуть удивлённо. — Поначалу, наверное, хочу, чтобы ты мне пореже попадался на глаза. Гарет мне тут контроль от телевизора под морду подложил, я наловчился кнопку одну нажимать. Смотри… Телевизор громко запищал, ожил большой экран. — Вот, как услышишь — заходи, значит, мне что-то надо. А так я предпочитаю, чтобы меня оставили в покое. Элоиза, конечно, не выгонишь, он тут все время крутится. Может, повезёт, и с твоим приходом пореже будет заглядывать. — Берг, я могу вам делать массаж, пока только рук и ног, а со временем и общий. Это нужно для нормального кровообращения. Мы можем подобрать запах масла, который вас бы не раздражал… — Что, воняет здесь, да? — скривился Берг. — Я привык, не замечаю. Открой окно, давай проветрим. Келли раздвинул шторы, распахнул выходящее в сад окно. Дыхание осени, прохладное и влажное, коснулось лица. — Не холодно? — спросил он больного. — Ага, — скривился тот в невесёлой улыбке. — Ноги мерзнут. Да что же это такое, почему он всё делает не так? При свете серого осеннего утра лицо Берга казалось особенно бледным, тени под глазами — особенно темными. Снова глоток уже немного остывшего чая, снова молчание. Он отломил небольшой кусочек печенья, поднёс его к губам Берга. Тот осторожно взял угощение. Недовольно проговорил: — Не бойся, не укушу. Нет, этого Келли не боялся. Волновало другое: прикосновение сухих губ неожиданно отозвалось сладким томлением, пока ещё очень слабым, едва заметным, но бесспорным предвестником возбуждения. Ничего не могло быть глупее. Келли разозлился. Второй кусок печенья поднёс ближе, успев почувствовать теплую влажность рта альфы, прикосновение его языка, отозвавшееся коротким толчком в груди. Силы Света, какой же он идиот! У него так давно никого не было, больше двух лет. Да и до того… Лишь бы только лицо не выдало его, лишь бы только Берг не заметил. Ведь выгонит сразу, как похотливую сучку. — Что вы хотите делать сейчас, Берг? — Не получается на «ты», да? — снова кривая усмешка, злой блеск глаз. — Ладно, не заморачивайся. Говори, как тебе удобно. И знаешь что? Помой мне голову. Сможешь? — Конечно! — обрадовался Келли. Наконец-то он сможет сделать что-то полезное, как-то оправдать своё присутствие в этом прекрасном, теплом доме, где есть такой замечательный папа-Элоиз, и собственная комната с выходом в сад, и кухня с медными котелками. И даже этот альфа, с которым он непременно найдёт общий язык. Келли подхватил поднос с опустевшей чашкой, пообещал: — Я сейчас вернусь, только возьму все необходимое. И уже у двери услышал брошенное ему в спину: — А вот так не делай. Не улыбайся так никогда. Это мне просто нож в сердце, ты не понимаешь…