Отя, тебе нравится?..

Виктор устал и был голоден. Не, не так: он ЗАМОТАЛСЯ, КАК ХРЕНОВА ЛОМОВАЯ ЛОШАДЬ И ДИКО ХОТЕЛ ЖРАТЬ. Вот. Теперь правильно. Обеденный перерыв давно миновал — мимо него, медленно и печально, в ритме похоронного марша, из-за пожаловавшей с бухты-барахты, без предупреждения, комиссии сходить в столовку не получилось — и неуклонно приближалось время ужина. А комиссия все, проклятая, копалась в отчетах. Наконец, когда почти уже падающий в голодный обморок Виктор совсем распрощался с надеждой покинуть сегодня рабочее место и вполне серьезно начал обдумывать тоскливую, голодную ночевку на диванчике, она свалила восвояси, ничего не найдя. Уффф… Сказали бы, что им нужно, альфач бы сам показал. Нет, молча, молча, с недовольными, кислыми мордами мучились почти девять часов. Хотя… Они же тоже не обедали. Вот что пустые желудки с людями-то творят, в зверей превращают! Проводив гадов облегченным вздохом, мужчина сцапал с вешалки пальто и трусцой рванул на выход. Теперь в ближайший ресторанчик, без промедления и, наконец, заказать себе сочный стейк с кровью и спагетти под грибным, густым соусом. Два стейка. Больших! И овощной «живой» салат. Ням… Телефон в нагрудном кармане зазвонил, едва Виктор поднес ко рту первый, нанизаный на вилку, кусок мяса. Высветившийся номер был альфе незнаком, ну, и в сауну его. Отвечать мужчина не стал: если сильно нужен — еще перезвонят или сообщение пришлют. Отложив мобилку на скатерть, он продолжил вкушать яства. Телефон потренькал — потренькал и замолчал. Минут через пять пикнул — на него пришла смс-ка. Жуя, Виктор потыкал в клавиатуру и, одним глазом в тарелку, вторым на дисплей, щурясь, прочитал набранный мелкими, сливающимися для него, забывшего в офисе очки, в сплошное, рябящее месиво буковками — давно хотел шрифт увеличить, лень — недлинный текст: «Добрый вечер, Виктор Алексеевич Варшин, вас беспокоит служба опеки над несовершеннолетними, по поводу вашего оставшегося без родителя сына Алексея Викторовича Варшина. Свяжитесь с нами так срочно, как получится. Заранее благодарим за участие в судьбе ребенка». Что?! Кто?! Какого еще ребенка?! У Виктора, вроде, нет детей и никогда не было, если тот, давний омега не родил все же. Но шлюхер клятвенно уверял, что сделал аборт! А жаль, мужчина в последние годы мечтал о малыше. Но вечная жуткая занятость и отсутствие подходящей пары мешали обзавестись… Выпавшая из разжавшихся пальцев вилка звякнула о пол, на отворот пиджака брызнул мясной сок и расплылся безобразной жирной блямбой. Эх, незадача, теперь в химчистку нести. Надо будет попросить утром кого из младших коллег, пусть сбегает, сдаст. Кое-как промокнув пятно бумажной салфеткой, альфа дожевал мясо — аппетит вдруг пропал — и перезвонил по пропущенному вызову. Ровно через полчаса он, убедившийся, что ошибки нет и речь действительно, кажется, о его ребенке, от бывшего и брошенного когда-то за шалавство беременным любовника — по срокам и внешним приметам сходится — через последние вечерние пробки и светофоры гнал машину по указанному секретарем опеки адресу, полный самых противоречивых чувств и эмоций — шутка ли, узнать, да без подготовки, что у тебя имеется маленький сын? Изрядно поплутав по пустым, по позднему времени, коридорам «заведения», Виктор сумел отыскать кабинет под нужным номером. Дверь в него оказалась приглашающе распахнута — похоже, альфу ждали. Омежонка он увидел, едва вошел: мальчишка сидел, обняв себя ручонками за вздернутые плечики, на стуле, рядом с быстро строчащим нечто на компьютере пожилым, полным омегой. Нахохленный воробушек, на вид лет пяти или шести, такой же, как Виктор, темноволосый и востроносенький, цвета глаз не разобрать, спрятаны за толстыми, отблекивающими от включенной настольной лампы линзами очков в черной, грубой оправе. Старый, серый, мешком висящий на тощеньком тельце свитер на пару размеров больше, чем нужно. Джинсики вылинявшие и потасканные. Боже мой, это его в приюте так безобразно, нищенски одели?! Ужас… Печатающий омега вскинулся на звук шагов, впился в лицо зрачками, вгляделся, и приветливо улыбнулся, заметно расслабляясь. — До чего же замечательно, что вы приехали, Виктор Алексеич, — мурлыкнул, привставая навстречу. — Надеюсь, паспорт у вас с собой? Я уже вам документы подготовил на временную, до анализа ДНК, опеку, забрать ребенка! Вообще-то, забирать никаких детей Виктор не собирался, да и куда — в свою холостяцкую, холодную квартиру с девственно стерильным гробом-холодильником, а завтра в семь утра — и, аж до восьми вечера ишачить — на работу подъем? Потому пораженно выпялился. А мальчишка-омежонок смотрел снизу сквозь очки, печально-печально, вроде, готовый расплакаться, бледненький чуть ли не до зелени, кривил припухший, яркий ротик. — Дядя, — его тоненький, срывающийся голосишка прозвучал в тишине переливчатым, перепуганным колокольчиком. — Можно мне в туалет? Пожалуйста, я писать очень хочу… И кушать. И спать. И мне холодно. А папа пропал… Что в этот момент перемкнуло в сердце у Виктора? Из глубин памяти всплыло воспоминание — он, совсем молодой парень-студент, у старшего брата в гостях, играет на ковре с племянниками в железную дорогу, и те звенят с двух сторон в уши: «дядя Вика, дядя Вика, у паровоза колесико отвалилось! Приделай обратно, пожалуйста!» Сморгнув, мужчина перевел дух и решительно протянул секретарю вытащенный из кармана брюк паспорт, другую руку подал кусающему губку и все-таки заплакавшему — от безнадежности, голода и усталости — омежке. — Оформляйте, — сказал, не понимая, что творит. — А мы с Алешей — тебя же Алеша зовут, верно? Мы с Алешей сходим в туалет и сразу вернемся. Поторопитесь, ребенок падает… Всю дорогу до дома Алеша молчал, жался в комочек на заднем сиденье и клевал носом. Уснувшего, Виктор на руках отнес малыша в квартиру и уложил, как есть, в кровать, не раздевая, только кроссовочки с ножек стянул. Маленькие, старенькие и растоптанные кроссовочки, под стать одежкам, на подошве левого — дырка. Носков вообще не оказалось. Да что же это такое, не могли в приюте подобрать обувь поновее и дать носки? Поздняя осень, слякоть! Стопы ледяные! «Надо, попозже, накатать на опеку жалобу». Думая подобным образом, мужчина укрыл ребенка потеплее и взялся распаковывать его выданные секретарем вещи. Содержимое рюкзачка Алеши крайне озадачило: опять тряпье — одни жалкие джинсики, две годящиеся лишь на половые тряпки футболочки, жуткого вида розовый свитерок с пятнами, ни трусов, ни носков, ни единой простенькой игрушки. На самом дне нашлись несколько измятых по уголкам фотографий, аккуратно завернутых в оберточную бумагу, на всех — симпатичный, но изрядно потасканный, некачественно высветленный под блондина омега и Алеша в своих черепашьих очках. Тот самый омега, с которым более шести лет назад Виктор имел короткую, бурную, не совсем трезвую связь. А мальчонка без очков — копия Виктора в детстве, и днк не нужно, не ошибешься в отцовстве. Вдоволь насмотревшись на Алешу, альфа достал из шкафа запасное одеяло, скинул надоевший костюм, пропотевшую за день рубашку, натянул любимую, «пижамную» футболку и завалился к крепко спящему ребенку на боковую. Утро вечера мудренее, завтра разбираться станет и с опекой, и с новеньким сынишкой, и с его гардеробом. И с питанием, кстати — малыша кормить полагается, завтраком, обедом и ужином, фруктами, соков ему купить каких. И игрушек. Ох, столько головной боли, и сразу, кучей…