моя дорогая таблетка чистого яда

кого-то не опьянит хмель, а кому-то достаточно кофе.

мятым краем обожжённой до чёрной бумаги вывожу на стекле то в анфас, то в профиль знакомый лик в волосах цвета/запаха кофе, которым с утра будил бы тебя надоедливый сталкер... хотя, о чём я... в сожжении твоих фото есть некая магия, словно сжигаю призраков ведьм, что держатся за руки, а пламя впутывало их в мертво-нежные тиски, их вдвоём, они навек вместе... вот так закрепили союз, что расстаяли стаями тысячи сотен моих розовых муз. ах, подравнять (прострелить) бы себе к чертям виски, чтоб из головы вытащить пьяный ком твоих мыслей - они все до одной о тебе, и как ты, с майской грозой скисли, а я... мой пистолет навека замёрз в руке у виска, и если б не вечная слабость, мне не пришлось бы скрывать усталость от пробуждения завтра утром... и ладно, если б сойти с ума по общей музе - там кудри, томные взгляды, вздохи, словом, стереотип идеала. а я на её пьедестал тебя - и где только такую отыскала?! и слова не поэзии, а жгут, как на свежие раны соль, и взгляд не покорный, а - к чертям! - доминантов, но лучше всех сладких муз есть привязка на боль. она работает так: каждый раз, как бьют куранты, ты загадываешь одно - увидеть Её хоть издалека, и будешь ждать хоть года, хоть столетья, века, как всё тот хатико или своего грея ассоль. я не сплю которые сутки, боже упаси; я пью крепкий, крепкий кофе. пока до них дойдёт, кого надо на руках носить, я буду пить и писать свой апокриф.