«I’ve heard that no one’s ever seen him bleed or cry.» —Aeris Gainsborough
***
Здание ОВМ было другим. Вместо затейливых, похожих на лабиринты коридоров — прямые, как характер Рива, ходы, залитые естественным светом. Сотрудники выглядели проще… добрее. Шинра с отвращением передёрнул плечами, припомнив замечание Рено. Глупости. Штаб-квартира была той же «Шин-Ра» — быть может, переродившейся. Мимо него сновали какие-то люди, не обращая внимания. Наследник чувствовал неприятную усталость, которая, как он знал, сопровождала особенно сильные приступы. Значит, скоро. Руфус устало опустился на скамью, стоявшую у большой кадки с монструозного вида растением. Он пытался обозреть своё приключение, подводя увесистую черту очередной вехе в своей жизни. Не то чтобы сейчас Шинра прятался — просто хотелось побыть одному. Посидеть, подумать, усвоить для себя что-то. Мысли о руке уносились всё дальше. Зачем идти к остальным? Ему нужно одиночество. Хоть несколько мгновений… Боль нарастала. «Что она делала в моей комнате?» — ворошилось в мыслях. Хотелось бы испытать что-нибудь кроме пустоты, но пустота захватывала сознание, убирая всё лишнее. Руфус застонал, заваливаясь в сторону. Геостигма что-то расшалилась.***
«Сколько можно?! Уже два часа прошло!» Юффи сердито топтала мягкий ковёр, пересекая комнату всеми возможными траекториями. Прикрыв глаза ладонью, время от времени Рено устало поглядывал на Кисараги, надеясь тем самым прекратить её нетерпеливые моционы. Когда та в очередной раз прошагала слишком близко, Турк не выдержал и проворно ухватил её за руку, зачиная разговор… или драку. Девчушка в два счета высвободилась, будто того и ждала, чуть не сломав ему запястье. — Что надо?! — вскрикнула Кисараги и, демонстрируя чудеса грации и ловкости, отскочила на приличное расстояние. Турк зло оскалился, разминая пострадавшую кисть, но промолчал. Он давно заметил, что молчание на неё действует лучше любых упрёков. Юффи нетерпеливо затопала ногой, сосредоточив на лице всё раздражение, которое только могла изобразить. Тонкие брови угрюмо сошлись, нижняя губа подвернулась. Несмотря на признаки мимолётных терзаний, в целом юная синоби выглядела куда лучше: бодрее, свежее, здоровее. Дело было даже не в том, что этой пигалице меньше лет — просто, несмотря на все треволнения, Кисараги умудрялась спать, как убитая — и высыпаться. Турк ей невольно завидовал. — Сядь и сиди, честное слово, — Рено в опровержение своих слов сам поднялся и несколькими широкими шагами подошел к Юффи, оглядывая её свысока. Кисараги подозрительно сжала губы и прищурилась. Долгий пристальный взгляд юной синоби, от которого у противника обыкновенно стынет кровь в жилах… не сработал. Рено продолжал стоять, не имея ни малейшего желания подыгрывать давно выросшему ребенку. День был особенно солнечный; лучи ложились на её круглое, до неприличия детское лицо. Стояла она боком к окну, как и он сам, и другая половина лица казалась неестественно темной. Цон рассказывал как-то обрывки древней истории о женщине с половиной лица, обуглившейся от огня… или это была Елена и её дурацкие женские романы? Так или иначе, Турк не показывал своих мыслей. Снова тревога за товарищей усилилась, а в горле комом встал упрёк, так и не высказанный Руфусу. «Блин… где тебя носит, президент?» Вся эта история с «фантомами» и волшебством их работы Рено совершенно не интересовала; поэтому, когда из аудитории все пропали — как и его напарники — Турк разозлился. Обыкновенно в его силах было что-то сделать с ситуацией: найти Руфуса под завалами, отыскать террористов, которые его похитили — всё осуществимо при должной удаче. Но что делать, когда они просто пропадают? Что?.. Два часа с момента их исчезновения прошли как на иголках — а теперь еще и Кисараги со своими причудами! — Переживаешь, да? — тихо, почти поверженно заметила Юффи. Упрямый взгляд исподлобья выдавал её неуверенность с головой. Рено вдохнул побольше воздуха, чтобы ответить — хорошо, громко и убедительно. Но смог только выдохнуть — глубоко и красноречиво. Рука по привычке потянулась к многострадальной чёлке и с завидным усердием вцепилась в рыжие пряди. Юффи подбадривающе — хотя и больно — подхватила его щеку и легко потрепала, будто хотела заставить Турка улыбнуться. Тот стоял не шелохнувшись, силясь не отскочить. Кисараги еще больше нахмурилась. — Ты такой… — Дурак? — скучающе закончил Турк. — Извращенец? Раздолбай? Юная синоби убрала руку и злорадно ухмыльнулась. — Старый! Рено посмотрел на неё, как на умалишённую, и в самом деле отскочил. Вот уж чего-чего, а подобного он услышать никак не ожидал. Слова, слетевшие с губ в следующую секунду, оказались быстрее мыслей: — И всё равно моложе Валентайна… Ох-х! Юффи, заправски замахнувшись, лихо ударила его в солнечное сплетение, да так крепко, что равновесие удержать не удалось, и со сдавленным стоном Турк грохнулся на землю. В последний момент зрение преподнесло ему картину чересчур довольной Кисараги, со злым торжеством наблюдающей его падение. Картина эта была такой нелепой и нелогичной в том ужасном театре абсурда, куда все они были вовлечены, что Рено громко и раскатисто расхохотался. Впрочем, хохот, наверное, был как-то связан с исключительно болезненным падением на спину, и к синоби имел мало отношения. Когда дверь в кабинет приоткрылась, смех продолжал разноситься по комнате. Первым вошел Генезис. Приметив его, Турк сделался тише, но продолжал еще посмеиваться; Юффи же, стоявшая рядом, соскочила с места, словно ошпаренная. В недоумении он проследил за её движениями… и замер. За спиной у Рапсодоса виднелись силуэты в тёмных запылённых костюмах — и ещё один, в красной потрёпанной накидке; в горле вмиг пересохло. Последняя полуулыбка, ещё тлевшая на лице, не спешила гаснуть. Они стояли перед ним, совсем такие же, какими Рено их видел в день отлёта — только уставшие да помятые. Но Елена всё так же смотрела своим чересчур любопытным вопросительным взглядом, Руд всё так же поправлял очки, едва заметно ухмыляясь, а Цон, как и всегда, наблюдал, скрестив руки на груди и подозрительно сощурившись. Турк выпустил из себя последний тихий смех от неудачного падения и глубоко выдохнул, делая вид, будто устраивается на полу поудобнее. Этот шорох был особенно заметен в опустившейся на кабинет тишине. — Больно я головой ударился, — с несвойственной ему неловкостью пробормотал Турк, пытаясь присмотреться к вновь прибывшим товарищам. Руд подошел к нему первым, тяжелыми шагами означив путь до середины комнаты. — Вставать собираешься? Какое-то время Рено разглядывал его лицо, надеясь и опасаясь увидеть в нем что-то изменившееся, иное — но напарник привычным движением присел и протянул руку, и оцепенение рассеялось. Нагло и весело улыбнувшись, Турк принял помощь и бодро поднялся, довольным взглядом одаривая Цона и Елену, которые улыбались ему в ответ. — Ты-ы-ы! Винсент почувствовал, как с молниеносным взмахом в него чуть не врезался кулак. Повременив с упреждающим действием, стрелок позволил удару достигнуть цели и даже чуть отшагнул назад — для пущей убедительности. Когда, впрочем, обнаглевший нападающий решился на второй выпад, Валентайн уверенным движением схватил обидчика за запястье, заставив тем самым ненадолго замереть. Юффи выглядела такой злой, обиженной и по-детски свирепой, что сомнений не оставалось: девчушка была жутко рада его видеть… Признаться честно, и сам Валентайн не мог утверждать обратное касательно их встречи, а потому позволил легкой улыбке скрасить черты обыкновенно серьезного лица. Юная синоби зло поджала губы, но, встретив полуулыбку, танцевавшую на его губах, мигом сбросила напускную свирепость. С секунду они смотрели друг на друга, пока Кисараги не разразилась победной ухмылкой, легонько хлопнув Винсента по плечу. Взгляд её ненадолго задержался на левой руке, бледневшей на фоне темной одежды, и по спине пробежал холодок от неприятных воспоминаний. Она ведь даже не помнила, что случилось потом с этой находкой — всё тогда было как в тумане… — Юффи. — Чего? Лицо Винсента оживилось едва заметной неуверенностью. Кисараги не постеснялась удивиться, выразив это в невероятных и нелепых гримасах. Глупое выражение, сменявшееся другим глупым выражением, быстро привело мысли Валентайна в порядок, и он проговорил ровно и бесстрастно: — Прости, виноват. Юффи захотелось говорить, много говорить. Столько вещей, которые нужно сказать, донести, выразить! Столько чувств и воспоминаний вызвала в ней эта простая просьба… Улыбка стремительно угасла. Валентайн принял эту перемену по-своему и продолжил: — Генезис сказал, ты знаешь, где Тифа. Юффи, до сих пор не проронив ни слова, метнула мстительный, почти отчаянный взгляд в сторону Рапсодоса; тот был весьма серьезен — похоже, с самого начала наблюдал за их разговором. На немой вопрос, застывший в глазах Кисараги, Генезис коротко кивнул, усугубив выражение сосредоточенности. — Винс, — решилась она наконец. — Тифа там, в Космо… — Эй-эй-эй! — Рено как нельзя кстати вклинился в разговор своим громким возгласом; Юффи сердито посмотрела в сторону Турка. Он выглядел рассерженным и растерянным; в руках постоянно теребил какой-то пузырёк с прозрачной жидкостью и неприязненно поглядывал на Рапсодоса. Генезис ответил ему нарочито спокойным взглядом; Юффи казалось, ещё немного — и быть беде. — Где босс? — требовательно спросил Турк, продолжая нервные манипуляции с флакончиком. — Там же, где Рив, — Генезис смотрел на него внимательно и даже несколько осторожно. Рено резко сорвался с места, бросил недоумевающим коллегам: — Потом объясню! — и пулей выбежал из комнаты.***
Клауд не помнил, как покинул злосчастный зал. Рив был рядом, что-то говорил, и получалось даже отвечать невпопад, но что именно происходило и как он очутился у самых дверей, уже с другой стороны, — загадка. Рука всё ещё сжимала ненавистный платок, под которым покоилось кольцо, и едва заметно дрожала. Глаза жгло, в горле застыл тяжелый ком. — …Нет, нет, нет! — внезапный нехарактерный возглас вывел его из оцепенения безразличия. Страйф поднял взгляд и увидел чересчур перепуганного и взволнованного Рива. Его тело сотрясала крупная дрожь, глаза широко раскрылись, губы нервно дрожали. — Рив… Туэсти издал непонятный стон и цепким, болезненным движением подхватил Клауда под руку, чтобы сохранить равновесие. Страйф машинально приблизился к главе ОВМ, чтобы тому легче было держаться, и торопливым шагом довёл его до скамеек, куда Рив с благодарностью опустился. Дышал он тяжело и шумно; лицо блестело от тонкой плёнки пота, в считанные секунды покрывшей кожу. — Что случилось? — Клауд опустился на колено, внимательно и беспокойно вглядываясь в лицо Туэсти. — Рив! — Он… — Рив дрожащими руками схватился за волосы и несколько раз резко потянул, намерившись привести себя в чувство. — Он выстрелил… Клауд поймал себя на кошмарном предчувствии, будто Рива сейчас тоже не станет; отвратительная чёрная уверенность и мрачное, отчужденное ожидание, когда очередной игрок покинет сцену. Страйф едва заметно тряхнул головой, отгоняя от себя заразную мысль — он знал, что всё это неотвратимо навалится на него, но позже. — Кто выстрелил? — в голосе мечника звенело нетерпение, перемешанное с тревогой. Туэсти в последний раз глубоко выдохнул, прежде чем обратился к Клауду. — Вайсс застрелился, — он судорожным движением сжал подбородок, пытаясь унять дрожь. — Я… я не знаю, что произошло. Реальность… Клауд, я не знаю, что случилось… — Ты разорвал связь? Рив закивал, сначала неуверенно, но потом всё более остервенело, словно пытался убедить в этом себя. Ощущение тугих тонких нитей, пронзающих тело и выходящих чёрными потоками, всё никак не могло покинуть его. Но похоже, что самое страшное уже позади. «Позади?..» Туэсти поднялся, заставив подняться и Клауда. Неуверенно улыбнулся. — Всё нормально. Прости, что напугал. Страйф посмотрел на него долгим немигающим взглядом. Медленно кивнул. — Эй, Рив! К ним на полном ходу приближался Рено; глаза его блестели странным оживлением, на лице застыло замешательство. Турк старался не бежать, но его быстрый шаг напоминал именно бег: он явно торопился и явно имел на уме что-то очень важное. — Где он? — не останавливаясь бросил Рено. — Где босс?! Отвратительная тяжесть вновь сдавила грудь Клауду. Он лишь понадеялся, что Рив сможет ответить. — Я думал, он ушел за остальными, — тихо ответил Туэсти, заметно поумерив пыл Турка. Рено, наконец, перестал хмурить брови. Посмотрел на Туэсти, потом на Клауда. Как человек, много лет достававший информацию — в том числе из людей — он не мог не отметить разительной перемены в настроении. Сложив два и два, Турк получил самое верное заключение из возможных: Руфус всё им рассказал. — Слушай, Клауд… Если честно, ему было совестно. Совершенно нечего сказать, совершенно нечем утешить. За такие вот моменты он порой ненавидел свою работу. Рив заметил пузырёк в его руке и строгим вопросом вырвал Турка из круговорота раздумий: — Он что, так и не принял лекарство? — Заупрямился похуже чёрта! — чуть не вскрикнул Рено, обрадованный новой теме разговора. — «После конференции, после конференции». Тьфу!.. Куда он пошел? Туэсти явно хотел выразить недовольство, возникшее по поводу неприятного открытия, но Турк был быстрее — не хотелось ему выслушивать без того очевидные вещи. — Не знаете, значит… Блин. Не прошло и нескольких секунд, как он уже скрылся за поворотом.***
Рыская по коридорам, сталкиваясь с людьми и сбивчиво интересуясь, не видел ли кто мужчину в сером костюме-тройке, Рено невольно вспоминал своё путешествие по запутанным тропинкам вечно тёмного Космо Каньона. Всё это становилось неприятной закономерностью и вызывало в нём раздражение. После истории с Локхарт начальник стал точно сам не свой; поначалу Рено надеялся, что расправа над тем солдафоном из ОВМ, из-за которого Руфус заразился, приведет его в чувство, но тот продолжал выпадать из реальности, ни с того ни с сего становясь нелогичным и задумчивым. Рено понял, что ошибся. А ещё он понял удивительную, непостижимую, казалось бы, вещь: президенту действительно была небезразлична Тифа. Была. Очередной коридор привлёк внимание Рено очевидным и нелепым навесом из огромных листьев где-то посреди этажа; потом он заметил, что у нелепого растения уже столпились люди — закономерно, что в гуще событий Турк был уже через считанные секунды. Прорвавшись сквозь плотное кольцо людей, он вырвался вперед и замер от неожиданности. Руфус полусидел-полулежал на скамье, упершись в стену; голова была высоко запрокинута, руки сжались от напряжения. Но рядом с ним почему-то была рыжеволосая девчонка, Шелке. Без лишних слов Турк подскочил к начальнику и первым же делом осмотрел его. Сознание потерял. Разъяренный увиденным, Рено в два шага достиг скамьи и резко, грубо схватил Шелке за тоненькую ткань платьица. Лишь тогда она повернула голову и обратила к нему взгляд. — Что ты сделала?! — угрожающе тихо проговорил Турк, внутренне вскипая от её чрезмерного безразличия. Шелке отвечала спокойно. — Ничего, — она быстро подхватила что-то и протянула ему. Пиджак. — Взгляни на его руку. — Ты!.. Рено прекрасно знал, что Геостигма поразила руку, и оттого едва сдержался, чтобы не перейти к более убедительным методам допроса — но свидетели были явно ни к чему. Турк прикусил язык, чтобы не сказать лишнего, и с большим нежеланием отпустил её, отдав предпочтение Руфусу. Белый рукав рубашки был безнадежно испачкан чёрными разводами; подрагивающими пальцами Рено достал пузырёк, готовясь использовать содержимое по прямому назначению. Он торопливо расстегнул рукав, обнаружив сочившиеся чёрной жижей бинты, и, преодолевая отвращение, быстрыми движениями избавил руку от перевязи. Кожа влажно поблёскивала тёмными разводами, и Рено приготовился было не глядя вылить всю жидкость, но собственное любопытство взяло верх. Турк подхватил руку и внимательно осмотрел её со всех сторон, покуда позволял закатанный рукав. Ничего! Ни язвы, ни царапины, ни пятен, характерных для больных Геостигмой. Но Рено готов был поклясться!.. И бинты, и злосчастную глубокую царапину, которую выбрала Геостигма, Турк видел собственными глазами. Всё-таки Рено вылил содержимое флакона на руку, стараясь смыть грязные чёрные разводы на коже. Ничего не произошло. «Неужели Геостигма… исчезла?» — Что ты говорила про руку? Шелке подошла к нему с другой стороны, всматриваясь в напряженное, но с тем какое-то безмятежное лицо Руфуса. — До того, как он потерял сознание, я думала, что увидела… — девочка явно растерялась, подбирая нужные слова. — Будто бы что-то вылетело из руки. Растворилось, рассеялось. — Но поблизости даже воды нет, не то что… — Рено оборвался на полуслове, понимая, какую глупость сказал. Рассеянным движением он оттёр руку от остаточных следов болезни, убеждаясь лишний раз, что никаких следов на коже не осталось. Турк тяжело и многозначительно выдохнул, чувствуя невероятное облегчение, несмотря на то, что совершенно не мог понять произошедшее. — Ладно, — Рено виновато взглянул на Шелке, которая продолжала внимательно за ним наблюдать. — Пора спящему красавцу наведаться в лазарет.***
Ему снилось, что он не успевает. Чувство постоянной спешки преследовало всё короткое и мучительное сновидение. Смутные и тревожные оклики не могли пробудить его от отчаяния совершить всё, что задумал. Ему снилось чёрное и белое. Руфус пытался вспомнить что-то, какое-то важное ощущение ускользало от него, такое донельзя простое и понятное, знакомое и приятное… И кто-то шептал, что всё будет хорошо, и он верил. Там были Турки. Рено почему-то пытался его поймать, а Руфус всё убегал и убегал, пока не споткнулся. И когда он понял, что ничего не успеет, никого не вспомнит и ни от кого не убежит, ощущение падения заполнило всё его нутро, и тело поддалось и вздрогнуло. Глаза открылись. Светло. Сон уносился всё дальше, уступая привычной реальности. Руфус повернул голову. Кровать. Капельница, аппаратура — разве он не потерял сознание? Он ведь всего лишь потерял сознание — зачем здесь всё это? Рука больше не болела. С трудом удалось её поднять — да сколько он здесь пролежал?! — но ещё большего труда, пусть и морального, стоило признать: нет никакой Геостигмы. По крайней мере, на руке. Шинра критически осмотрел всё, что мог, насколько позволяло его положение, но подвоха обнаружить ему так и не удалось. Потом он вспомнил про лекарство, про Рено… Надо было поблагодарить его. Руфус слабо улыбнулся, устало закрывая глаза. Первым к нему пришел Рив. Он выглядел ожидаемо уставшим — Руфус, наверное, ни разу не видел его не уставшим — и неожиданно счастливым. Несмотря на истощение, что-то ещё удерживало его на плаву, и Шинра всерьёз заинтересовался, какие хорошие новости он в себе несёт. — Проснулся. Руфус открыл было рот, чтобы ответить, но из горла вырвался только болезненный сип. Рив, наблюдавший внезапную панику, охватившую наследника, весело, снисходительно улыбнулся, отмечая про себя, что Шинра-младший для него, наверное, ещё долго будет… младшим. — Геостигма исчезла не только у тебя, — Туэсти стеснительно улыбался, глядя ему прямо в глаза. — Западный континент почти весь — почти, потому что еще не всё проверили. В Космо Каньоне тоже всё хорошо, Нанаки дал знать, — тут его лицо омрачилось глубокой задумчивостью. — Мне не даёт покоя… Руфус, не хочу признавать, но это как-то связано с Вайссом. — С Вайссом? — ему удалось, наконец, вырвать из себя что-то внятное. Не мудрено: Шинра всерьез думал, что об этом человеке можно было забыть — хотя бы на ближайшее время. — Он застрелился. И тем, кажется, окончательно закрыл свои пространства. И кажется… — Рив снова замешкался, — кажется, затянул туда всё Наследие. — Наследие… Дженовы? — Руфус со свистом втянул воздух, ожидая очевидного ответа, но оказавшись не в силах поверить. — Я могу не отвечать, да? — Туэсти улыбнулся шире прежнего. Повисла неловкая тишина. Шинра пытался понять, что значило исчезновение Геостигмы — и насколько это хорошо для Планеты. И пока все его заключения сходились только в том, что для Планеты это нисколько не плохо. Но для него… — Это было болезненно, — вдруг выпалил Рив. — Чем хуже, тем больнее было. Людям. Аэрис была к нам более гуманна. Снова молчание. На сей раз Руфус занят был мыслями о собственной руке и о том, как неестественно больно было расставаться с болезнью — Шинра всерьез думал, что его настиг очередной приступ, более яростный, чем были до этого. — Но так, наверное, лучше, — Туэсти говорил осторожно, но Руфус знал: тот уже несколько раз обдумал то, что сейчас высказывал. — Ведь души, пораженные Геостигмой, не возвращаются к Планете. Эта фраза взрезала едва зажившую рану в его собственной душе. Руфус сделал вид, что не заметил, не придал тому внимания, но на сердце стало как-то гадко и больно. Теперь все эти души заперты где-то вместе с Вайссом — неужто подобное решение хорошо? Впрочем, было в запасе у Рива что-то ещё. Во взгляде, в манере держаться — и в этой улыбке прослеживалась какая-то исключительно хорошая новость. Шинра не преминул спросить, глядя ему прямо в глаза: — Ты слишком доволен для такого расклада, Рив. Что-то ещё случилось? Тот весело усмехнулся. — Да тут заходили к тебе. Если бы ты не изволил валяться два дня, вы бы непременно встретились. Руфус, до того пытавшийся приподняться, устало откинулся обратно на подушку, заработав очередной смешок от главы ОВМ. Турки, конечно же. Судя по веселому блеску в глазах Рива, те явно что-то приготовили — если честно, сейчас ему это было нужно меньше всего. Он вспомнил вдруг Клауда и град упрёков, которым тот его осыпал — и Руфусу вдруг затея Турков перестала казаться чем-то ненужным. К черту Страйфа. Он выжил — и никто ничего с этим не поделает. Но вопрос все же слетел с языка. — Где Клауд? Рив замялся, но улыбка стала еще шире. Это не на шутку озадачило Руфуса. — Клауд?.. Наверняка разбирается со своими проблемами. Знаешь, дел он наворотил… — С какими проблемами? — нетерпеливо подгонял его Руфус. — До того, как всё это случилось, он всерьёз подумывал уехать в Кальм к одной особе… — Рив легко засмеялся. — Пора бы Клауду разобраться со своими женщинами! Я, конечно, за Тифу болею… — Туэсти хитро прищурился, — но ты, похоже, иного мнения. Шинра, до того мало понимавший, теперь не понимал ничего. Он твёрдым движением поднялся и сел, налаживая более привычный контакт для беседы. — О чем ты говоришь, Рив? — тихим звенящим голосом проговорил Руфус. Ему совершенно не нравилось направление, которое принял этот разговор. Туэсти не принял всерьез угрозы, таившейся в вопросе — да он просто потешался над ним! — О Тифе я говорю, — главу ОВМ буквально распирало от нетерпения. — Клауд сейчас с ней… ну, беседует. Руфус пытался переварить новость. Это сон. Это определенно какой-то дурацкий сон. Наследник больно ущипнул себя за руку… Не может такого быть! Он строго обратился к Риву, призывая всю свою суровость: — Ты понимаешь, что это не лучшая тема для шуток? — но голос предательски дрогнул, а сердце забилось чаще. Поэтому, когда Рив лишь понимающе покачал головой, Шинра ничего иного не смог сделать, как закрыть глаза, принимая на себя основной удар от осознания. Тифа жива. В эту мысль было так легко поверить. Шинра чувствовал волны облегчения, готовые нахлынуть на него — стоило только принять этот простой факт. — Она жива? — Руфус спросил это почти с детским страхом. Рив ничего не сказал — только утвердительно кивнул, не прекращая улыбаться. И Руфус поддался. Прикрыл лицо руками. Судорожно вдохнул и так же судорожно выдохнул. Он снова вспомнил девочку-Цетра — и не мог найти слов, которые хотел бы ей сказать. Кто еще, если не она?.. На секунду он замер; в душе похолодело. А кто ещё, если не она? Шинра подскочил с кровати, взглядом ища одежду. Трубки и пластыри с веселым звуком отнимались от тела. В голове царила путаница. — Где? Рив, удивленный и несколько развеселенный внезапной живостью Руфуса, недоумевающе захлопал глазами. — Нетерпеливый какой! Отлежись, отдохни лучше… Шинра нашел свою одежду и схватил её в охапку, сминая ткань, оборачиваясь к собеседнику: — Где она?! Рив замешкался. Он явно не хотел нарушать идиллию, которая уже могла выстроиться между Тифой и Клаудом… но неоконченный разговор между Страйфом и Шинрой требовал своего логического завершения. Рано или поздно им придется все выяснить. — В парке. Здесь, знаешь, такой чудесный вид…***
Над ними простиралось бесконечное сочно-голубое небо. На землю медленно планировали, порхая, золотистые листья. Воздух, удивительно густой, резкий и холодный, вносил в голову трезвость и ясность. Солнечные лучи играли в пышных локонах Аделины, вплетая в них затейливые золотистые украшения. Подбородок чуть прятался за пушистым шарфиком, синие глаза смотрели почти испуганно. Тифе было неловко. Неловко за то, что внушает страх, за то, что в сравнении с существом волшебной красоты, стоявшим перед ней, выглядит слишком грубой и независимой. Простая истина, которая рождалась и умирала каждый день, состояла в том, что Клауд не нуждался в постоянной заботе и что покоряла его хрупкость и нежность — возможно, даже слабость. Неприятный парадокс крылся именно в отрицании Страйфом этой слабости в ней — ему не нужна была такая Тифа. Кто угодно — только не она. И Тифа завидовала Аделине, как когда-то завидовала Айрис. Завидовала ещё и потому, что знала: за этой хрупкостью кроется невероятная сила и высота духа. — Я люблю Клауда. Слова эти проникли в душу и зажгли полнозвучным звоном самые дальние и темные закоулки; так свет мог бы озарить хрупкий и сложный музыкальный механизм. — Я знаю, — просто ответила Тифа. Один из листиков запутался в волосах Аделины, и та спешно, немного неуклюже вытащила его и теперь внимательно разглядывала. Ответ соперницы был так спокоен и странен, что выдерживать взгляд стало невыносимо трудно. — А он… он не любил тебя никогда, — она украдкой посмотрела на Тифу; та улыбалась, по-прежнему отстраненно и грустно. — Никогда. Повторилось это слово скорее для себя, для собственной уверенности. Она помнила, как Клауд говорил ей это. Тифа всегда была для Аделины чем-то далеким и загадочным, будто бы и не существовавшим вовсе. Девушка и впрямь сомневалась в реальности «подруги детства», пока не услышала однажды её голос — с того момента их с Клаудом отношения стремительно пошли под откос, то затихая полностью, то разрываясь яркими, чересчур яркими встречами. От воспоминаний голова закружилась — снова. — Не любил, — тихо-тихо выдохнула Тифа, пожимая плечами — то ли от холода, то ли от неловкости, захватившей её вдруг. Аделина, оторванная от мыслей этим простым признанием, приняла ответ как благой знак и продолжила с большим жаром и искренностью: — Он и не целовал тебя никогда, не обнимал, — почему-то эти слова казались ей очень убедительными. — Что ты держишь его? Отпусти… Тифа стояла и слушала, как девушка пустилась в бессвязную и страстную речь, вылавливая для себя только особенно болезненные колкости. — Ты не понимаешь, что он значит для меня, — Локхарт сделала несколько шагов вперед, и Аделина испуганно смолкла, торопливо пытаясь восстановить расстояние. — Я понимаю, что он значит для тебя! — шепот сорвался с губ горячей волной, в глазах застыли слёзы. — Пожалуйста, не заставляй меня думать, что я забираю его! Я так хочу быть рядом с ним, так хочу видеть, как он улыбается, грустит, радуется, злится!.. Взгляд Тифы источал неверие, перемешанное с высокомерной брезгливостью. — Ты — забираешь? Мне — отпустить?.. — Локхарт сверкнула недобрым взглядом. — Прекрати сейчас же! Аделина снова замолчала, на этот раз нарушая тишину прерывистым дыханием. — Клауд не вещь, чтобы мы тут его делили, — Тифа смягчила тон, однако твердость по-прежнему слышалась в её голосе. — Я всего лишь пришла сказать, что зла на тебя не держу. Девушка едва удержала равновесие; из неё будто бы вышел весь воздух. Руки сжались в кулачки и взметнулись к груди. Да как она смеет лгать — так открыто и нагло! — В самом деле? Не держишь!.. — воскликнула Аделина, коротко усмехнувшись; полный устремления взгляд встретился с Тифой. Ей невозможно было понять, о чем сейчас думает Локхарт. В памяти почему-то отпечатались её черты, удивительно гладкие и спокойные. Тифа молчала, не изменяя выражения лица… и Аделина почувствовала, как жар, дававший ей силы продолжать разговор, вдруг исчез куда-то. Что-то во взгляде соперницы было неотвратимо сломленным, чего-то трагически не хватало, словно не Тифа перед ней стояла, а чей-то блеклый призрак. — Все документы у Клауда, — Локхарт едва шевелила губами, но слова звучали поразительно четко. — Если он и впрямь в Кальм надумал уехать, пусть отпишет «Седьмое небо» на Джонни — он знает, кто это. Аделина ушам своим поверить не могла. Отец её никогда не расстался бы с делом всей жизни так просто; почему Тифа это делает? — Детей пусть не бросает, — добавила она вдруг громче прежнего; взгляд болезненно загорелся, а на губах растянулась горькая улыбка. — Вы с Марлен сразу подружитесь. Дензел немножко стеснительный, но сердце у него большое, доброе. Вид Тифы говорил о том, что она уверенно подбиралась в своей речи к какой-то недосягаемой вершине — с которой, впрочем, сорваться ничего не стоило, — но прежде чем это случилось, Локхарт вдруг остановилась, пытаясь выровнять ставшее тяжелым дыхание. Порыв холодного ветра пришел ей на помощь; Тифа глубоко вдохнула и распрямила плечи. Последний долгий и невидящий взгляд в сторону Аделины — и она двинулась прочь, не быстро и не медленно, будто бы совершая самую обычную прогулку. Мрачность в последнем взгляде Тифы предупредила Аделину от попыток остановить её, окликнуть. Девушка странным образом чувствовала, что разговор этот не внёс никакой ясности, что проиграла в этой самопровозглашенной борьбе за Клауда именно она. Мысли пёстрыми картинками неслись в голове; слова Локхарт звенели в ушах, пытаясь довершиться, но обрываясь где-то там, у большого и доброго сердца Дензела. Что-то подсказывало ей: Тифа больше не вернется — ни в её жизнь, ни в жизнь Клауда. Короткое знакомство, при котором Аделина только и пыталась, что уколоть соперницу побольнее, вдруг показалось девушке неправильным и постыдным. Она ещё долго стояла, провожая взглядом силуэт Тифы; даже когда он скрылся из виду, Аделина какое-то время пыталась углядеть маленькое черное пятно на роскошном золотистом занавесе осени.***
Тифа шла уверенно и быстро. Хотелось успеть собрать вещи, не встретившись с Клаудом. Он знал, что она жива — так что совесть грызть его не будет, а в разговоре Локхарт не видела надобности. Память услужливо преподнесла смутные обрывки их последних встреч и разговоров. Как он улыбался, как смеялся — и каким живым был всё то время, пока Локхарт грызла себя от ревности. Ведь тогда, наверное, Клауд действительно был счастлив — а разве не счастья она ему всегда желала? Верно, счастья. Сама Тифа была ненужным довеском, который отшвырнули за окончательной ненадобностью. Эти мысли принесли в голову умиротворение; всё же хорошо, что Локхарт сама это поняла и не приходилось никому за неё выводить данное заключение. Холод действовал отрезвляюще; погода вообще была очень резкой и однозначной — возможно, чересчур светлой, но это хорошо. Черневшие кроны деревьев, избавленные от летнего тяжелого наряда, полупрозрачной золотистой паутиной застилали небосвод; аллея была длинная и вела прямиком к одному из выходов. Далёкие голоса резвившихся где-то детей казались потусторонними, чужими; здесь же стояла умиротворенная тишина. Она невольно замедлила шаг. Красиво, тихо и до безобразного мимолётно. Обострившийся в природном безмолвии слух уловил шелест шагов; Тифа опасливо оглянулась, приметив чей-то темный силуэт. Кто-то следил за ней. Как давно?.. Страйф. Нет, она не будет с ним видеться. Ни за что. Шаг быстро перешел в бег; петляя по парку, встречая редких прохожих и вновь уединяясь в застывшем осеннем пейзаже, Тифа и не заметила, как вернулась обратно, ко входу со стороны штаб-квартиры ОВМ. Она была практически уверена, что оторвалась, когда её цепким движением схватили за руку. Локхарт метнула удивленный и раздраженный взгляд в сторону преследователя. Его лицо ничего не выражало; только частое дыхание выдавало в нем волнение и спешку, и сила, крывшаяся во взгляде удивительно синих глаз, захватывала дух. — Я думал, что больше тебя не увижу. Локхарт по привычке поджала губы, почти почувствовав укол совести. Сколько всего противоречивого и безнадежного в Тифе вызывала любая встреча с ним, любой разговор… Но всё это больше не принадлежит ей, всё это — память другого человека. При желании она могла высвободиться — всего лишь один бросок, и разговора можно было запросто избежать… но это будет слишком странно. Поэтому плечо лишь легонько дернулось, выдавая немую просьбу об одолжении. Хват не ослабевал; не ослабевал и взгляд, направленный прямо на неё, будто Страйф не мог насмотреться. — Отпусти. Что-то подсказывало ему, что Тифа это сказала не только и не столько о руке, за которую Клауд ухватился, как за последнюю соломинку. Он медленно, но уверенно покачал головой; порыв холодного ветра встрепал ему волосы, точно в знак подтверждения. Тем не менее, Клауд разжал, наконец, онемевшие от холода пальцы и убрал руку. Тифа не уходила — продолжала смотреть на него, точно ждала каких-то решающих, окончательных слов. — Знаешь, Тифа… — Страйф по привычке почесал затылок, выдавая собственную неуверенность. — Тебе с длинными волосами лучше. Локхарт, вопреки себе, тихо рассмеялась. — И никуда я тебя не отпущу, — его щёки тронул лёгкий румянец, но Клауд взгляда не отводил. Тифа покачала головой. — Всё не так… — Всё так, — с небывалой уверенностью и убедительностью отрезал Страйф, вдруг оказавшись слишком близко. — И мне надоело искать причины думать иначе. Не оставив возможности ответить, он склонился к лицу и уверенно коснулся её губ. Что-то в его голове щёлкнуло, и, потеряв способность бояться за их неясное будущее, Клауд стиснул её в объятьях, которые могли сказать куда больше, чем слова. В груди разлилось тепло, и на какой-то момент показалось даже, что вот-вот вырастут крылья… и плевать он хотел на глупые аллюзии и неизъяснимые метаморфозы. Страйф почувствовал, как холодные ладони легли ему на грудь, заставив сердце биться чаще. Клауд приблизился, насколько это было возможно… но резкий толчок отстранил его, чуть не лишив равновесия. Всё ещё не понимая, что происходит, он уставился на Тифу, тяжело дыша. Что тогда было написано на её лице! И удивление, и растерянность… и отвращение. — Я не останусь. Ты опоздал. Два предложения — как два кинжала вонзились ему в сердце. Пришел черед злиться Клауду. Неужели все эти злоключения ничему её не научили? Неужели Тифа — Тифа! — готова бросить жизнь, которой жила — ради которой жила столько лет? — Говори что хочешь, — его взгляд болезненно оживился. — Я тебя не отпущу. Он всё ещё держал её за плечи, а её ладони всё ещё упирались ему в грудь. Тифа смотрела на него странно и пусто, но Страйф предпочитал этого не замечать. — Ты мне нужна, понимаешь? — Клауд снова приблизился к ней, несмотря на слабое сопротивление. — И это всё… страшно было. Она отвела взгляд, стараясь смотреть на что угодно — только не в глаза. Это почти привело его в замешательство. Хотелось сказать кое-что ещё, очень важное и бесповоротное; Клауд поднабрался духа, понимая, что должен это сказать — даже если она и впрямь уйдет. Она должна знать. — Тифа, я… Почему? Почему так тяжело было сказать эти слова?.. — Закончили? Внезапный звонкий, холодный и знакомый голос разорвал сгустившуюся тишину. Руфус Шинра, высившийся посреди аллеи, точно вездесущий призрак, наблюдал за их разговором — Страйф даже не уверен был, как долго. Так вот почему Тифа отвела взгляд! Ему вдруг стало очень больно и немного страшно; сам того не заметив, Клауд крепче прижал к себе Тифу, не сводя глаз с вновь прибывшего Шинры. Так вот, значит, в чем дело. Вот, значит, почему!.. Лицо Руфуса оставалось холодной каменной маской, что до безобразия не вязалось с внешним видом наследника: одевался он словно впопыхах, забыв заправить рубашку, неправильно застегнув пуговицы на пиджаке. Это выглядело бы смешно, но Клауду было совсем не до смеха. — Ты… — В самом деле, Клауд, — холодно отцедил Шинра, насмешливо, свысока смотря на Страйфа, — задумал меня избить? В собственничестве тебе не занимать. Тифа сделалась неподвижной. Она явно не ожидала встретить Руфуса. — Как ты тут оказался? — Локхарт спросила это так тихо, мягко и спокойно, что Клауд почувствовал укол предательства. Шинра метнул взгляд в сторону Тифы. — Так же, как и Клауд… мисс Локхарт, — уголок губ дернулся вверх. — Рад знать, что вы в добром здравии. Его ухмылка не несла в себе и капли доброжелательности; в ней скользило что-то плотоядное, хищное и чересчур довольное… мстительное. Тифа окончательно отстранилась от Клауда, и тот почувствовал, как что-то гулко ухнуло в груди, оставляя после себя тянущее ощущение пустоты. Руфус был явно доволен произведенным эффектом. — Вам ведь тоже кажется, мисс Локхарт, что за нами осталась некая недосказанность? — он сыто прищурился. — Даже теперь, когда вы определились с выбором. Та побледнела. Шинра наверняка подумал, что они с Клаудом… Неуверенный взгляд в сторону Страйфа — теперь и он смотрел на неё испытующе, явно ожидая разрешения. — Я не понимаю… — Всё ты прекрасно понимаешь, — Руфус красноречиво сглотнул, прежде чем добавить: — …Тифа. Воздух сгустился, влажными ватными волнами заполняя легкие. — Не хочу об этом говорить, — тихо пробормотала Локхарт, мигом растеряв прежнюю уверенность; щёки зарделись ярко-розовым. — Той ночью вы не были такой несговорчивой, — Руфус намеренно игрался с обращениями, пытаясь сбить её с толку. Тифа вновь испуганно переглянулась с Клаудом; тот выглядел ошарашенным и сломленным. — Что ты за человек, Шинра… — едва ли не прошипела Локхарт. Тот вопросительно изогнул бровь. — Я человек, который хочет знать правду. — Правду!.. — вознегодовала Тифа, неподдельно гневным взглядом испепеляя оппонента. Руфус неопределенно махнул рукой, точно пытался избавиться от назойливого насекомого. — Даже не думайте уйти от темы, мисс Локхарт. — Я не.! — Что для тебя та ночь, Тифа? Девушка едва не осела на землю. Вопрос вдруг расставил всё по своим местам. Было странно и нелепо осознать, что бывшего президента «Шин-Ра», никогда не принимавшего во внимание что-либо кроме безраздельной власти, так живо волновал этот эпизод. Наверное, людям действительно свойственно меняться. Локхарт глубоко вдохнула, набираясь сил. На Клауда она старалась даже не смотреть. — Что между нами произошло, было ошибкой, — Тифа доброжелательно улыбнулась, поражаясь легкости, с которой давались эти слова. — Живи своей жизнью, Руфус. Он молчал. Выражение казалось задумчивым — и даже чуточку сломленным. Тифа внимательно наблюдала за изменениями в его лице, окончательно убеждаясь, что Руфус действительно подразумевал то, что говорил. Нервное напряжение, до того высекавшее в голове искристые разряды, заметно ослабело и обещало сойти на нет… …Пока бывший президент не ухмыльнулся прежней довольной улыбкой, сунув руку в карман. Паника, безумная паника охватила вдруг Тифу, и она не выдержала. В голове застыл звонким эхом характерный щелчок, на фоне которого Руфус заговорил, обратившись к ставшему недвижным Клауду: — Прежде, чем ты попытаешься расправиться со мной, выслушай еще одну вещь… Улыбка стаяла с его лица, стоило Руфусу заметить некоторую странность. Страйф продолжал стоять, не мигая, не дыша — не говоря ни слова. Шинра отошел подальше, в сторону — но Клауд не повернул головы. Предчувствуя отвратительное, наследник приблизился к нему, впитывая невероятное открытие: он замер. Просто замер. Остановился, точно под действием заклятия. Теперь сердце и впрямь колотилось, как бешеное; адреналин в крови делал всё слишком ярким и тошнотворным. — Между нами ничего не было, да? Руфус медленно, мучительно медленно повернулся туда, где стояла Тифа. Она выглядела удивительно серьезной и собранной, окончательно разрушая образ запутавшейся в своих чувствах девушки. Детали, предававшие ощущение реальности, ворвались в его мироощущение. Листья, до того неспешно планировавшие на землю, застыли в воздухе, словно запечатленные на красивом снимке; порыв ветра, встрепавший Клауду волосы, остановил движение, так и не выпустив его из мимолётного объятья. Замер отнюдь не Страйф — замер весь мир. И острота восприятия, резавшая зрение и осязание, была не следствием чрезвычайного волнения. — Руфус Шинра, — торжествующе выдохнула Тифа. — Человек, не показавший ни слёз, ни крови. Пальцы её медленно, легко и изящно заскользили по предплечьям, поднимаясь к плечам. Скрестив таким образом руки, девушка склонила голову набок, хищным выражением лица приглашая Руфуса оценить масштаб содеянного. Наследнику едва удалось усмирить собственное дыхание. Он ничего не говорил — просто смотрел. — Что же ещё ты знаешь? — Тифа, казалось, не на шутку обеспокоилась этим вопросом. Шинра не раздумывал; рука резко дёрнулась, и через мгновение он уже целился в единственно верную, единственно возможную мишень. Указательный палец застыл на спусковом крючке; невероятных усилий стоило ему продолжать давить на стальной язычок. Локхарт с интересом наблюдала за его манипуляциями, повторяя самодовольную улыбку, которой одарил её Руфус считанные минуты назад. — Даже не пытайся. Тело перестало слушаться. Ну конечно же… — Замечательная вещь — мыслезапись… Девушка легким, летящим шагом приблизилась к нему, и Руфус почувствовал холодное прикосновение ладони ко лбу. Ледяное оцепенение распространилось по всему телу, и последнее, что видел Шинра, прежде чем погрузиться в тошнотворный водоворот событий — её сосредоточенное выражение. Она заставляла вспоминать. Вспоминать всё, что ещё не было похоронено под слоем забвения, что ещё тяжёлым камнем лежало на душе. Её последние минуты; страх в глазах, отвратительные чёрные пятна, проступившие на одежде, прерывистое хриплое дыхание, когда девушка пыталась выгнать из себя отвратительные сгустки, заполнявшие горло. Его отчаяние позвать на помощь; какой лёгкой она оказалась… И каким сильным был взрыв, выбивший на несколько минут сознание. А Рено всерьёз думал, что у него на рукавах грязь. Потом была её комната. Руфус не мог не заметить беспорядок — следы борьбы, не больше, не меньше. Тем более чужеродно смотрелся небольшой чёрно-белый узор из одежды, покоившейся на кровати. «Хватит… хватит!» Аккуратно сложенный, выстиранный и выглаженный, почти не тронутый, словно в издёвку. Он вспомнил, как разметал проклятый посмертный подарок, как от проступившей ярости чуть не расстрелял собственный костюм. А дальше… Шинра вновь увидел её. Тифа отняла руку ото лба, взгляд её горел пониманием и триумфом. Наследник чувствовал тонкие дорожки холода на щеках. Дыхание стало торопливым и глубоким. — Геостигма, — Локхарт сокрушенно выдохнула. — Ну как я сразу не догадался! Её рука легла ему на запястье, без особого труда опуская оружие. — Ты умер, — Руфус констатировал без малейших эмоций, — застрелился. Тифа легко улыбнулась — совсем так же, как должна была, — и что-то у него в груди неприятно сжалось. — Я сделал то, что сделал. И получил всё, что хотел, — голос был убийственно нежен и ласков. — Не всё. К ней вернулось прежнее высокомерие — и холодная самодовольная улыбка. — Неужели? — Я пришел договориться, — бесстрастно ответил Шинра, содрогнувшись от пронзившего тело холода. Тифа склонилась поближе, внимательно всматриваясь в его лицо — совсем как в первую их встречу в Коста дель Соль. — Нет, президент, — Локхарт весело улыбнулась, — ты не пришел договориться. Я тебе не наивные души, призванные Сефиротом, верящие каждому твоему лживому слову. Руфус пытался думать хладнокровно — без тени ужасной правды, мутившей рассудок, но перед глазами всё расплывалось, и тяжёлая пустота поселилась в мыслях. — Но ты, верно, жаждешь правды, — продолжила Тифа; в голосе появились нотки власти и торжества. Шинра был единственным, кто подобрался так близко. Малейшее промедление чуть не стоило чудовищной ошибки — уж это было понятно. — Довольно хитро с твоей стороны — так подбираться и ловко выуживать нужные ответы. Знаешь, Руфус Шинра… Мы отлично могли работать вместе, если бы ты пришел сюда… договориться. — И что мешает тебе так думать? — Вот это, — Тифа нежно провела рукой по его щеке, растирая влагу. На секунду она замерла, но потом, словно опомнившись, отдернула ладонь. — Давай будем честными друг с другом. Если ты выйдешь отсюда живым, то снова попытаешься меня разоблачить. Руфус не отводил взгляда, точно старался как можно лучше запомнить её черты. Конечно же, она была права. — Но кто тебе поверит?.. — Локхарт задумчиво сложила руки на груди и нахмурилась. — Уверен ли ты, что наш разговор — не плод твоего больного воображения? — Клауд поверит. Тифа, словно и ждала подобного ответа, победно ухмыльнулась. — Вот именно, президент. Так что смертный приговор ты сам себе подписал. Впервые Руфус так отчетливо ощутил поражение; оно парализующим ядом проникло в голову, сердце, разошлось по сосудам и отозвалось онемением кончиков пальцев. Он умрёт здесь, и не может быть по-другому. «Надо было их уволить», — мелькнуло в мыслях. — Кто ещё знает о Геостигме? Чувство сожаления, перемешанного с благодарностью, охватило наследника. Он проклинал себя за собственное упрямство — ведь никто более не знал, чем Тифа болела — и благодарил себя же, что никому не рассказал. С ними расправились бы точно так же. Локхарт, будто читавшая его мысли, просияла от прекрасной новости. — Если ты здесь, — Шинра облизнул пересохшие губы, отстраненно осознавая, что этот жест был слишком ненужным, но ужасно ценным — как последнее доказательство жизни, — если ты здесь, кто держит закрытую реальность? «Кто похоронен вместе с наследием Дженовы?» — Я уже говорил Рапсодосу, — Тифа пожала плечами, будто это её совершенно не касалось. — Достойная смерть для бессмертной души. «Минерва!..» Шинра до скрипа сжал зубы, не в силах справиться с отвратительной правдой. — В Лайфстриме нет ничего незаменимого, — поспешила добавить Тифа, будто оправдываясь. — Но все души, пораженные Геостигмой, больше никогда не вернутся к Планете. Вот цена прекращения этого круговорота. Руфус опустил, наконец, голову, не способный больше выдерживать взгляд её карих глаз. Этот разговор был для него окончен; несмотря на отчаянное желание выжить, царапавшее грудь изнутри, Шинра осознавал, что не мог продолжать. Тифа быстро поняла настроения наследника, а потому развернулась и отошла поближе к Клауду, возвращаясь на то же место, где стояла. — Ты, как прагматик, должен со мной согласиться, — тон её говорил о том, что разговор действительно окончен. — Как вы там говорите?.. Эффективный результат с минимальными убытками… — вдруг лицо Тифы исказилось гримасой гнева; с презрением оглядывая себя, она добавила: — И с этим дурацким телом в качестве награды. Разум его внезапно оживился, ухватившись за последнюю перемену в настроении как за последнюю нить к спасению. Значит, Вайсс не рассчитывал, что окажется в этом теле!.. Значит, Лайфстрим по-прежнему неподконтролен безумному Императору!.. Что же произошло на самом деле?! Прежде, чем наследник успел ответить, он вновь очутился там же, где стоял до того, как весь мир остановился. Звуки тягучим низким потоком вливались в сознание; застывшие листья ожили, с каждым мгновением ускоряя своё движение к земле. Страйф медленно разжал губы, намерившись что-то сказать. «Прощай, Руфус Шинра», — звонким эхом разнесся довольный смешок. Голос этот не принадлежал Тифе. Рука с верным оружием твёрдо поднялась, уперев дуло в висок; тщетно Руфус пытался что-то сделать, чтобы остановить собственные движения. Настоящая ярость охватила его, ярость бессилия и горечь поражения; оказавшись так близко к спасению, он не мог смириться с отвратительной неизбежностью. — Встретимся в аду, мисс Локхарт, — яростно прошипел Шинра, улавливая призрачный намёк на холодную улыбку, растянувшую её губы. Последняя волна воздуха ворвалась в легкие, и злоба отступила; каждой клеточкой тела Руфус чувствовал небывалую доселе волю к жизни, запоминая последние прижизненные ощущения. В тишине осеннего парка хлопающим эхом прокатился выстрел.