Мертвые не спят

- Смерть всегда побеждает, она неизбежна. © Тёмная башня (The Dark Tower)

      Полумрак комнаты освещала старая настольная лампа, что, тихо мигая, отбрасывала на стены светлые блики и пятна. Шторы на открытом настежь окне колыхал лёгкий ветерок, заполняющий комнату шумом машин и глухим стуком колес поездов. Порыв ветра сорвал со впавшей в спячку рябины алый листик и занёс его в комнату. Замерев у грязно-белого потолка, с которого, подобно снегу, опадали мелкие крупицы штукатурки, оставляющие на полу мутные разводы, листок опустился на подушку, рядом с которой дремал юноша.  Мерное дыхание срывалось с приоткрытых губ спящего, грудь его медленно вздымалась, отчего чётко проступали изящные линии костей, скрытые под тонким слоем кожи. Вновь порыв ветра гулом пронесся по комнате и ледяной рукой коснулся бледной и покрытой неровной россыпью родинок кожи (будто нерадивый художник оставил кистью капли темной краски, разбрызгав ту по телу, как по холсту).       Вздрогнув, парень приоткрыл глаза и мутным взглядом посмотрел прямо перед собой, где алым росчерком мелькал лист рябины. Глубоко вздохнув, накрыл тонкой рукой, высунувшейся из-под плена покрывала, оставленный ветром презент. Подался вперед, замер, скрючившись, на постели, протянул руку, и неправильной формы лист оказался в оковах по-паучьи тонких пальцев, скомкавших его, и оставил невидимый след на молочно-бледной коже: - Осень вступает в свои права, да? – тихий, глухой голос осел в воздухе, и губы юноши скривились в усмешке. - Пора вставать.       Хранившая ещё тепло постель, к величайшему сожалению парня, была им покинута. Впрочем, он в скором времени надеялся туда вернуться. Поджав пальцы на ледяном кафельном полу, молодой человек еле слышно зевнул, бросая взгляд на треснувшее от времени зеркало. Отражение показало сгорбленную от усталости фигуру, по-птичьи длинную шею и худые руки, что опирались о раковину, сжимая края пальцами, словно тисками. Потухший взгляд некогда янтарных глаз, безжизненно смотрящих перед собой, затуманился; неровный овал лица и, будто в насмешку, притягательные очертания пухлых губ и по-девичьи длинный веер ресниц. Тряхнув головой, темноглазый провел рукой по волосам, заставляя светлые пряди неровной дугой опасть на лицо и пощекотать кончик носа и бескровные щёки.        Умывшись и приняв душ, парень вышел из ванной, оставляя босыми ногами на полу влажные следы. Небрежно протерев лицо полотенцем, юноша забрёл на кухню, лениво осматривая помещение: некогда добротный диван, со временем выцветший и порвавшийся в нескольких местах, стоял в углу; старый стол, пара стульев, плита да кухонные шкафы с холодильником "радовали глаз" своей потертостью и будто посеревшими, потерявшими жизнь красками. Затем он неверным движением руки поставил чайник, отчего тот скрипнул, и устало опустился на диван.       В голове стоял туман, дремота не до конца покинула исхудавшее тело, заставляя молодого человека то и дело зевать. Потянувшись, Оливер коснулся пальцами края сотового, придвинув его к себе: «1 сообщение, 2 не принятых вызова. Абонент - Мать».        Открыв сообщение, юноша откинулся на спинку дивана, с кривой ухмылкой глядя на экран телефона:       «Уехала к Ольге, буду через неделю. Еда в холодильнике, деньги на тумбочке в коридоре. Не забудь принять таблетки и не пропускай сеансы с мистером Ульфом. Я заплатила за месяц, не беспокойся. С любовью, мама».              Как будто эти сеансы ему что-то дадут. Он уже стоит на полпути к могиле, чувствует запах увядших цветов и гнилой земли, слышит глухой стук лопат о землю, что закапывают - закапывают молодое тело, хозяин которого не познал жизни. Оливер любил жизнь. Любил, как и все люди, но дефективная оболочка решила иначе: рак легких.       Говорят, что клетки маленьких убийц живут в каждом из нас, и риск его проявления одинаков для всех. Но «повезло» только ему. Простое обследование и сдача анализов однажды дали неожиданный результат. Не в первый раз, даже не во второй, но рак проявил себя. Он обещает парню долгую и мучительную смерть. Если не от себя, то от химиотерапии. Оливер будет доживать остатки дней с таймером перед глазами: когда рванет, когда будет уже поздно, когда ему будет уже плевать на боль и страх, что вот прямо сейчас! В эту секунду! юноша захлебнется кровью и раздирающим грудь кашлем, будет биться изломанной куклой на кафеле, выплевывая сгустки крови из тела, ломая ногти о залитый алой рекой крови пол и смеяться булькающим смехом, ломаться с каждым днем и однажды просто не встанет с постели. Станет смотреть на пышущих здоровьем людей, что снуют тут и там, пичкая тебя твоей панацеей, и улыбаются, воркуя с полумёртвым телом: «Еще чуть-чуть, милый. Ты такой молодец! Осталось совсем немного…».       Отхлебнув горячий напиток из кружки, Оливер с мрачным удовлетворением смотрел на свои руки: ужасающе худые, непропорционально длинные пальцы, будто лапы насекомого, и сеть вен под болезненно-бледной кожей. Всё его тело таково. Оно – идеальный сосуд для смерти.       Оставив пустую посуду на столе, юноша неровной походкой направился вон из кухни: ему следует поторопиться, ведь пора на сеанс. Пол скрипел под ним, практически невесомым, слегка проваливаясь под ледяными ступнями, что всего на секунду слегка покраснели. Скрипели деревья рябины за окном, напевая свою печальную песню, будто скорбные тени на кладбищенском поле, сгибались в молитвенном жесте ветви… ***              На улице накрапывал дождь. Оливер помнит эту дорогу наизусть. Всего пять сеансов, но он помнит дорогу сюда. В голове шумит слышанная когда-то волна радио, нашёптывая и хихикая, мерзко ввинчиваясь в уши. Шагнув на каменные ступени здания, Оливер мрачно посмотрел на золотые своды дверей: идеальная иллюзия Рая.Не хватает только хора из церковных мальчиков и белоснежных перьев с небес, чтобы погрузиться в эту атмосферу прощания.        Натужно заскрипели тяжелые двери под тонкими пальцами, которые несуразно смотрелись на золотых, будто покрытых лаком ручках.  - Доброе утро. Вы записаны на сегодня, мистер Кляйн?* - сладко улыбалась девушка за стойкой, с фальшивой радостью глядя на юношу. - Да. Сегодня на 9.05 сеанс у мистера Ульфа, - монотонно и привычно ответил Оливер, отбивая рваный ритм на белоснежном столе. - Распишитесь и проходите в кабинет А36, Вас уже ждут, - проронила девушка, похожая на восковую куклу, забирая потёртую ручку и бумагу из рук больного.       Путь по лабиринтам коридоров запомнился блондину весьма смутно, словно и не он вовсе шёл, оставляя на лакированном полу вязь следов от промокших до ниток ботинок. Два удара в дверь, и та с сухим скрипом открывается перед парнем, впуская в отвратительно-теплое помещение. Идеальный, явно сошедший с обложек журналов кабинет был приятно-шоколадных оттенков, такой же теплый и вязкий, застревающий комом в глотке. Высокие шкафы со стеклянными дверцами, тяжёлые шторы, дубовый стол и словно ватные кресла, стоящие напротив стола. И картины. Много–много больших и маленьких картин, что мёртвыми взорами глядели с холстов прямо в душу. Они были везде. И небольшая рамочка со стеклянной основой, в которой будто бились давно засохшие ярко-синие бабочки.        Упав в небольшое кресло напротив, Оливер поднял глаза на своего лечащего врача  (ах, какой прекрасный, но такой приторно-слащавый доктор!). Среднего возраста мужчина с бородкой и очками-окулярами, что в золотой оправе свисали с кончика острого, как у ворона, носа. Идеальная, уложенная гелем прическа, неброский клетчатый костюм и чёрные, угольно-чёрные глаза, что, по обыкновению, равнодушно смотрят на больного. Ему плевать, что чувствует пациент, потому что его собаку сбила машина этим утром, кофе оказался мерзким на вкус, а семья.… Ах, семья. Её у дока нет. Вот такой милый и добрый лечащий врач: - Доброе утро, Оливер. Как ты себя чувствуешь? Неважно выглядишь сегодня, - проронил мужчина, смотря на юношу с привычной, будто приклеенной к лицу улыбкой. - На удивление, сегодня я чувствую себя прекрасно. Не было приступов уже трое суток, я не кашляю кровью и исправно пью таблетки. Кстати, снотворное больше мне не помогает, - тихо ответил Кляйн, безжизненным взглядом осматривая стол, где раздражающе мелькали бумажки: он был уверен, что сам являлся одной из них. - Что ж, это меня, несомненно, радует. Не думаешь, что пора ложиться в больницу? Мы предоставим тебе необходимое лечение. К тому же, ты уже давно бегаешь от химиотерапии. Я понимаю, твои опасения насчёт последствий, но, боюсь, эти улучшения временны… - тихо скрипнул, будто простонал деревянный стул, освободившийся от тела, сдавливающего его своей тяжестью. Словно коршун, врач по кругу обходил стол и кресла, подходя к Оливеру и прожигая парня ледяным взглядом тёмных глаз. «Он – ворон. Старый ворон, - повторяет мысленно юноша, следя за шагами врача. - Он устал и хочет спать. Но ему не дают. Жалко-жалко старого уставшего ворона…»       Сухие и крепкие ладони ложатся на ручки кресла, заставляя обивку тоненько скрипнуть и замолкнуть, тихо вслушиваясь во вкрадчивые слова: - Ты устал. Я вижу, что ты хочешь спать, у тебя покраснели глаза и потрескалась кожа на губах. Ты опять исхудал и не чувствуешь голода, но я знаю, что тебе надо поесть. И не чувствуешь боли ты из-за побочных действий лекарств, однако поверь, поверь мне - это временно, - хрипло звучал мужской баритон в тишине кабинета, оседая вязкой субстанцией в воздухе. - Оливер, перестань бегать и пройди назначенный мной курс лечения. Ты хочешь жить? Конечно, ты хочешь жить. Тогда прекрати дурить и прими мою помощь.       Голова пошла кругом. Комната завертелась, как бешеная карусель, и поскакали картины по стенам, визгливо смеясь и тенями нарезая круги вокруг кресла, что стало местом пленения для больного раком страдальца. Он смотрел вверх, не замечая, как начинает смеяться и и его кукольное тело, скручиваясь судорогой, словно выточенное безумным мастером.        Деревянные половицы в комнате страшно заскрипели, то тут, то там оставляли полосы гвозди-иглы. Затрещали обои и, словно опалённая, кожа, с мерзким чавкающим звуком начала опадать на остатки пола, заполнив комнату запахом горелой плоти. И мутно-алая кровь брызнула из глаз и рта юноши, кляксой расползаясь по белой рубашке, впитываясь в ткань, кожу:  - С-спать…Я ужасно хочу спать… - тихо прохрипел Оливер, мутными глазами смотря на доктора, за спиной которого расправлялись с шумом чёрные крылья.       В последний раз он слышал печальный голос и шелест мощных крыльев ворона, что нёсся ввысь, вверх. С тихим стуком упала рука несчастного ребёнка, разбивая костяшки об пол в кровь, и застыли глаза, смотря на осыпающийся пеплом потолок.  А рябина пышно цвела за окном, обрастая бордовыми плодами на руках-ветвях, опадая сочной ягодой вниз.        Оливер любил жизнь. Так же, как и все люди в этом мире.       Но так же сильно, как жизнь, Оливер любил и смерть,которая неустанно шла за ним по пятам, ласково шепча молитву – беду.