Мертвые не спят

- Скажи мне, пожалуйста, Валя, как специалист, трупы умеют разговаривать? © След.

      Старый дом заскрипел, застонал от пронизывающего древние балки ветра, и накренилась крыша, потянувшись краями вниз к сырой, промозглой земле. А ветер шептал, нашёптывал своим дурным голосом песни, проносясь средь холодных надгробий и почерневших деревьев. На небе сгустились свинцовые тучи, раскатистым громом пугая пролетавшие мимо стаи птиц и вновь затихая, расплываясь в пустом небесном пространстве: - Кар!       Взметнулись ввысь темные перья, опадая тонкими лентами вниз и скрываясь в пожелтевшей высокой траве. Тяжело махая крыльями, ворон зорко смотрел по сторонам, описывая в воздухе неровную дугу вокруг каменных статуй и ветвей-рук. Сверкнула молния, дикой кошкой освещая туманную рощу и покосившуюся церквушку, отражаясь сотней, нет - тысячей звездных искр на оконной поверхности. Вновь, прочертив в воздухе кривой вираж, птица влетает в полу разбитое окно, и падает вниз, на спинку скамьи. Покрутив мокрой башкой да тряхнув сырыми крыльями, ворон хрипло каркнул и замолк, оглядывая деревянные своды молитвенного дома.        Поросла травой и мхом когда-то давно фонтанирующая жизнью церковь. Давно сюда не приходили люди, забыли о своих молитвах и стонах-просьбах, о дарах Богу, что снисходительно наблюдал за их порывами. Алтарь, выполненный в виде женщины-птицы с раскрытыми крыльями, тонкими руками сжимающей копьё и пустыми глазницами смотрящей на одинокие скамьи, стоял посреди заросшего травой зала. С некогда высокого потолка свисали дикие лианы, на которых расцветали ядовитые бутоны, с которых опадала светлая пыльца на каменный пол.        На жертвенном алтаре, под руками женщины-птицы, лежало нескладное и бледное тело, что сливалось по цвету с камнем и высокой, выгоревшей на солнце травой. Тяжело махнув крыльями, ворон взметнулся тенью вверх, пролетая небольшое расстояние от скамейки до алтарного столба, опустился на самый его край и уставился бусинками глаз на мертвеца.        Бледное лицо с отливающими сединой волосами, что неровными прядями опадали на восковое лицо. Посиневшие, полные губы да тонкий нос. И худые руки, пальцы которых прикрывали края нательной рубахи с пышными рукавами и поднятым воротом под самое горло. Алая кровь орошала тонкой вязью узоров грудь, где под белоснежной тканью скрывалась рана. Каркнув, птица-предвестник прыгнула на тонко костную грудину мертвого юноши, вглядываясь в мраморное лицо.       Грянул за стенами церкви гром, и пронеслась средь одиноких плит молния, отражаясь светлым пятном на мокрых каменных надгробьях.  Ту-дум! – первый удар сердца под когтистыми лапами ворона.  Ту-дум! Ту-дум! – неровный стук отбивало некогда мертвое сердце, с бешеной скоростью разгоняя кровь по телу и заставляя грудь юноши вздыматься.         Сиплый вздох сорвался с губ бывшего покойника, раскрывая в беззвучном крике его рот. Он дышал – дышал пыльным воздухом молитвенного дома. Дрогнул веер ресниц, и открылись глаза, поражая предвестника своей дикой зеленью леса. Казалось, ворон с кривой усмешкой глянул на ожившего юношу, что резким движением согнал с себя черную тень, тонкими пальцами почесав грудь и гортань. Взгляд изумрудных глаз метался по залу, застывая на месте всего на секунду и продолжая свой дикий бег по каменным сводам:  - Кха…Кха! – то и дело срывалось с бледных губ светловолосого, что тяжело дышал и, казалось, не видел ничего перед собой.        Свесив ноги с жертвенного алтаря, заменившего ему ложе, парень дрожащими руками стиснул каменные края и сделал неуклюжее движение вперед. Тело перемещалось рывками, словно юноша был куклой на верёвочках в руках неумелого кукловода, и шаркающим гулом отдавались эти движения от стен церквушки. Ворон смотрел на него своими глазами-бусинами, восседая на руках женщины-птицы, и походил на заботливую мать, наблюдающую за попытками её ребенка совладать со своим телом. Каркнув, предвестник слетел с рук статуи и, метнувшись тенью над головой светловолосого, заставил того вздрогнуть и обратить на себя взор диких глаз: - Что же это такое? Я же…я же умер. Я точно помню, как умирал, сидя в кресле у лечащего врача и… - дрожащим голосом бормотал юноша, глядя на ворона, будто тот знал ответ. - Я, черт возьми, умер! Стоило мне вообразить, что я выбил себе право на жизнь, как у меня ее забрали! Так.…Так нелепо! Глупо!       Полный ярости крик огласил молитвенный дом, заставляя стаи птиц с испуганным криком взметнуться ввысь. Оливер метался по залу, тонкими пальцами зарываясь в волосы и втаптывая в ледяной пол распустившиеся цветы. Юноша не мог поверить, что для него все закончилось. Кляйн не понимал, что происходит и каким образом он мог переместиться из кабинета врача в церковь. Грудь горела от боли, а горло, словно тисками, сжимала ледяная рука – он так напуган. Оливер чувствовал, что тело будто и не его вовсе: ноги ватные, тяжелые,голова чумная, и мысли носятся в ней пчелиным роем. Замерев на месте, Оливер глянул вниз, на свои руки – бледные, с аккуратными ноготками, в оковах белоснежной рубашки. Рукава только странные – раньше он такие видел лишь на спектаклях,снятых по старинным мотивам. Рухнув на гладкую поверхность скамьи, светловолосый спрятал лицо в ладонях: да что же это такое?! Что происходит? Где он? И чье это тело? Явно не его: у доктора парень был в другой одежде, к тому же прежде он был гораздо выше, чем сейчас, да и за ногтями никогда не следил.        Сжав пальцами рубашку, Кляйн с замирающим сердцем заметил, что на ней рваное отверстие в районе грудины. Опустив голову, дрожащими пальцами Оливер оттянул края рубашки и увидел бордовую рану, скромно притаившуюся за полами белоснежной рубахи. О, просто прекрасно! Он не просто умер и попал в чужое тело, черт знает куда, так ещё и тушка ему досталась бракованная. Впрочем,тело в неплохом состоянии (видимо, предыдущего хозяин умер совсем недавно и не успел разложиться). Однако вопрос: «Когда эта оболочка захлебнется кровью и раздирающей болью?» остаётся открытым:  - Да я просто везунчик. Сказочный везунчик, - иронично бросил в пустоту юноша, откидываясь на спинку скамьи. - Надеюсь, кроме меня здесь никто не водится,потому что если это не так, я ничего не смогу сделать, кроме как заорать.       Каркнув, ворон подлетел к сидящему, замирая рядом с его плечом и опираясь лапами на спинку деревянного сиденья. Обернувшись, Оливер испуганно посмотрел на своего спутника, что был рядом с ним все это время. Странный, более крупный, чем обычные представители его вида, ворон, тонкопалый и с достаточно внушительным клювом. Если бы Кляйн не выплеснул ранее эмоции, то, несомненно, он бы сейчас с криком отбежал в сторону, лишь бы не попасть под лапу этой…птицеподобной тварюшке: - Что же, мне стоит тебя поблагодарить за волшебное поднятие из мертвых? – проронил неуверенно Оливер, искоса посматривая на птицу.        Та склонила голову набок и, оглушительно каркнув, взлетела к потолку, занимая место на плече алтарной фигуры. Покачав головой, юноша поднялся со скамьи с четким желанием осмотреться: раз уж он здесь оказался, то стоит хотя бы узнать, где он будет проживать. Тяжелой поступью седовласый направился в сторону выхода, оставляя за собой след из примятой травы. Старая дверь подалась с визгливым скрипом в поржавевших креплениях и громко захлопнулась за спиной юноши.        Улица встретила Оливера мертвой тишиной и молочно-белым туманом, что стлался по промозглой земле и скрывал от глаз дальние холмы надгробий.       Тяжело вздохнув, почерневшие стволы деревьев наклонились, спасаясь от пронесшегося мимо ледяного ветра, что с хохотом умчался вглубь кладбища. Поежившись, светловолосый медленно направился по заросшей тропе вперед, огибая плиты и тяжелые на вид кресты.       Над головой парня пронеслась смазанная тень. Посмотрев наверх, Оливер с непонятной даже для себя смесью эмоций распознал в ней знакомого ворона:  - Это что же, за мной теперь следить будут?.. – пробормотал себе под нос Кляйн и покачал головой, мысленно назвав данное предположение бредовым.        Спустя некоторый промежуток времени(по ощущениям можно было сказать, что гулял Оливер часа три-четыре), юноша нашёл одну небольшую усыпальницу. Что там, молодой человек так и не узнал, решив отложить более подробный осмотр до лучших времён. Скудно, но хоть что-то. Был еще выход из кладбища, но покидать своё убежище он не решился: вид не тот, да и кто знает, что там, в чаще леса?       Побродив так ещё некоторое время, парень вернулся к входу в церковь, так и не узнав ничего интересного, кроме примерного размера территории, что выделили под захоронения. И то ли у местных денег было много, то ли здесь очень часто дохнут, но количество надгробий впечатляло и наводило на мысль, что где-то по близости есть посёлок. С одной стороны хорошо: можно узнать, где он находится и, если повезет, где-то пристроиться, но все перекрывал один минус – он частично мертвый и на внешности это отразилось не лучшим образом. Однако запаха гниения нет, а значит Кляйна можно спутать с больным. Следовательно,контакт с людьми возможен, но для этого нужно привести себя в порядок, чего, к несчастью, не сделать в его нынешнем положении. Опускаться до мародерства могил юноше не хотелось: должно же у него остаться хоть что-то святое, тем более что Оливер сам недавно был таким же, да и не гигиенично это. «Возвращаемся к мысли о посёлке и приходим к выводу: придется незаметно стащить одежду, еду и банные принадлежности. Вот только как?» - тоскливо вздохнув, Кляйн взобрался на своё временное спальное место, и упёрся взглядом в балки потолка и паутину лиан. Нестерпимо хотелось пожалеть себя, но Оливер боялся даже представить, к чему это может привести: чем больше себя жалеешь, тем меньше у тебя шансов на дальнейшее существование. А у него, как показывает практика, вторая жизнь в некогда мертвом теле, ворон под боком и старая забытая церковь в качестве жилища – идеальное положение для наматывания соплей на кулак.        Не заметив, как на мягких лапах подобрался сон, светловолосый отключился, сжимаясь на алтаре калачиком.        На улице выл тоскливо ветер, пуская пожелтевшие листья вскачь по поросшим травой тропинкам и замирая, скрываясь за спинами надгробных плит.       А старый ворон сидел на руках каменной женщины-птицы, с отстраненной задумчивостью наблюдая за спящим мальчиком.