Спокойно спи

В полном зале было достаточно тихо, несмотря на то, сколько людей в нем собралось. Леха сидел в одном из первых рядов, прямо посередине, и нервно, украдкой, смотрел по сторонам. Он еще никогда не был среди такого количества обеспеченных людей, и мозг, медленно перестраивающийся к нормальной жизни, периодически приводил его к мысли о воровстве. Леха одергивал себя, глядел на колени в брюках из грубой, но крепкой материи, и на свои кроссовки. Это плохо отвлекало от клептомании, но никто и не говорил, что будет легко. Они с Эриком потратили уйму времени и сил на то, чтобы восстановить или вообще создать ему все документы российского гражданина. Кроме того, в свободное время, которого оказалось непомерно много, он готовился - пообещал Эрику, что поступит в приличное место. Когда он не занимался уроками, то раздавал листовки; люди брали их нехотя, но и он, в отличие от назойливых промоутеров, не пытался всунуть флаеры в чужой рот. Эрику было тяжело, и он всеми силами, хоть раз в жизни, пытался отплатить ему благодарностью. Они еле смогли подобрать ему нормальный костюм: Леха каким-то образом застыл между пацаном и мужиком, а на них нормальные вещи не шили. Пришлось изгаляться и покупать форму одиннадцатиклассника - стоила она дешевле, чем традиционная тройка, была ему как раз и не вызывала ассоциаций с сериалом "Бригада". Эрик тогда нежно пошутил, назвав его Наполеоном, и Леха огрызнулся: "Шуберт, к Франции не примазывайся". А тут они не успевали после очередной бюрократической галиматьи, и пришлось тащить Леху через всю Москву в Большой на спектакль. Эрик грыз то губы, то ногти, на ходу вспоминая текст, а он просто шагал рядом и поправлял пиджак - от быстрой ходьбы он постоянно съезжал вбок. И вот он сидел здесь, среди всех этих холеных богачей, и думал, что все присутствующие вряд ли держали в руках что-то тяжелее тарелки со стейком. Занавес открылся. Леха понятия не имел, какая пьеса разыгрывалась сегодня, но все равно замер, как суслик перед коброй, вслушиваясь в каждый звук. Через час он поймал себя на том, что его нос бесповоротно заложен, а девушка лет двадцати пяти смотрела на него то ли с жалостью, то ли с отвращением - в темноте не понять. Лехе было все равно. Классика вновь заставила его рыдать. Герой Эрика был молод, хорош собой, популярен у дам и чем-то сильно озабочен. Когда он открывал рот, для Лехи переставал существовать мир вокруг, а когда закрывал - реальность буйными звуками оркестра врывалась в его голову, близкая к тому, чтобы взорвать ее. Эрик пел, громко - нет, громогласно, и хотя Леха не знал ни слова из его не то английской, не то немецкой речи, он интуитивно понимал, к чему шел сюжет, и пытался морально подготовиться. Против Эрика готовилась засада. Он стал воспринимать происходящее на сцене всерьез, будто все было в жизни, по правде, и когда персонаж Эрика завернул за угол, где его ждала верная смерть, Леха еле удержался от крика: "стой, придурок, не надо!". В зале повисла кладбищенская тишина. Он зажмурился; открыл глаза со звуком упавшего тела - так падал мешок с картошкой. Стеклянные глаза Эрика с казавшейся ему неподдельной агонической поволокой смотрели прямо на него, а потом медленно закатились и закрылись. Наступил антракт. Когда занавес вновь поднялся, Лехи в зале уже не было.