Я покажу тебе космос в одно касание

Леонард понимает, что всё очень плохо. Он слишком долго был на другой стороне. Слишком. Маккой просыпается от очередного кошмара и его всего трясёт. Дрожь холодом пробегает по его изможденному телу. Поднимаясь с кровати и подходя к зеркалу, Леонард смотрит на себя и отстранённо отмечает, что физическое состояние оставляет желать лучшего: тёмные синяки под глазами подчеркивают мешки и морщины, лицо бледно-серого цвета осунулось. Он трёт глаза и пытается стряхнуть с себя этот чертов кошмар. Тот самый, что снова и снова утягивает его на другую сторону. Он не хочет назад, но и здесь чувствует себя чужим теперь, каким-то неправильным, неуместным. А ещё, он никак не может сделать выбор. И всё чаще думает о том, чтобы не делать его вовсе. Леонарду непонятно, почему и за что ему выпала такая доля. Эти двое дали ему в равной степени одинаково много. Он не может отдать предпочтение кому-то одному. И не хочет. Так странно любить двоих, любя по сути одного. Спрыснув лицо водой, Маккой наблюдает, как по нему скользят резвые капли, и вспоминает каждый поцелуй под дождём. Зеркальный мир был страшен. Смерть, злость, страх: вот три его составляющие. Нет, ещё боль. Боль — всё и для всех. Одним она помогает выживать, другим умирать. Но не все было таким ужасающим. Даже там всё ещё есть рассветы и закаты, океаны и поля. И дождь. Перед глазами мелькают обрывки воспоминаний. Вот он и Спок спускаются на планету, вот начинается шторм и буря в атмосфере, которая мешает им подняться на звездолёт Империи. Они ищут, где спрятаться. И вот двое оказываются в холодной тёмной пещере. Нагретый фазером небольшой камень служит им костром, обогревая. Спок без зазрения совести скидывает одежду и видит, что Маккой смущается его наготы. И, кажется, его это забавляет. Борода и усы обрамляют такую до боли знакомую ухмылку. Только она чуть наглее, чуть смелее, чем у их Спока.       — Я вам нравлюсь. Маккою не нравится, что это не звучит, как вопрос. Он отводит взгляд в сторону неосвещённой части пещеры и пытается выглядеть безразличным за личиной дерзости.       — Откуда такие фантазии, мистер Спок? Вам пон-фарр бьёт в мозги? Вулканца явно забавляет такой ответ, иначе в омуте его тёмных глаз не плескалось бы столько самодовольства и энтузиазма. Блеск в его взгляде не радует доктора.       — Мне нравится ваша дерзость. — Он подходит ближе, и Маккой поворачивается к нему, встречаясь с уже более похотливым взглядом. — Мой вывод основывается не на фантазиях, а на логике. Вы — доктор, обнажённые тела не должны вас смущать. Лишь испытывая неуместное влечение к объекту вы могли бы испытать неловкость. Маккой не может ничего возразить. Он должен, но голос сейчас не осилит ложь, желанное тело находится слишком близко. И пусть этот Спок не его, но он так чертовски с ним похож, просто один в один. На первый взгляд уж точно. Он не находит ничего более правильного, как уйти от ответа. И почти чувствует за спиной победную ухмылку вулканца. Стоя под дождём и подставляя лицо под прохладные струи, он надеется, что это остудит жар желания, смущение и тоску о том, кто никогда не касался его. И никогда не коснётся. Он не успевает даже открыть глаза, когда его хватают и припирают к холодному камню, и выбивают воздух из лёгких. Вулканец сильнее, он без особого усилия удерживает доктора от сопротивления. Маккой распахивает глаза и смотрит в наполненные страстным блеском вулканские. Он загнанно дышит и не может нормально мыслить.       — Неужели в том мире я так глуп, что упустил возможность взять то, что так явно предложено в пользование? — Шепчет в самое ухо вулканец и обжигает горячим дыханием кожу человека. После этих унизительных слов Маккой пытается вырваться, он не шлюха, что бы предлагать себя, но его попытки тщетны. — Тише, доктор, я не сделаю вам больно. Позвольте мне исправить его ошибки. — После этого Спок целует его так, будто от поцелуя зависят их жизни. Он сминает его губы, проникая языком в рот и высасывая из него последние крохи самообладания. Леонард сдаётся, теснее прижимаясь к обнажённому вулканцу, и тот даёт доступ к своему телу, освобождая из плена руки доктора, но пленяя его иным способом. Струи дождя хлещут их кожу, словно плеть, когда Спок берет его прямо там, на мокрой траве. И они оба сгорают в этом странном огне, который поглощает их. Потом они делают это снова и снова. А со временем он борется с этим чувством предательства, убеждая себя, что тот Спок, из его мира, никогда не был бы с ним, никогда не нуждался в его любви. Ему будут безразличны отношения доктора с его зеркальной копией, ведь чувства нелогичны. Это облегчает бремя. Он не разлюбил своего Спока, но этого бородатого гоблина он тоже полюбил. Этот Спок принадлежит ему и только ему. И этот Спок любит и хочет только Леонарда Маккоя. Так проходят месяцы, а потом год и ещё один. Леонард не надеется вернуться домой. Он знает, что шансов на это совсем мало. Спок говорит, что даже пробовать нелогично, а сам находит возможность. И вот они здесь. Маккой возвращается в реальность. Он дома и ему снова нужно привыкать. Привыкать, что здесь никто не пытается убить тебя во сне, что люди и инопланетяне не враги, что он окружен друзьями, и это действительно по-настоящему, никто не притворяется, чтобы напасть со спины. Вот она прекрасная, чистая Федерация, а не грязная кровавая Империя. И здесь Спок. Тот, который искал его эти два года, который не терял надежды, когда даже Джим её оставил. Который смотрел на него такими потерянными глазами, когда видел, как его зеркальная копия прикасается к нему, Маккою, так собственнически. Леонард снова почувствовал вкус предательства. Он предал Спока. А потом они столкнулись. Два Спока, которые равны в его глазах и сердце. Он помнит, как стал случайным свидетелем их разговора.       — Тебе не место здесь. — Гладковыбритый вулканец не проявляет враждебности, по крайней мере, Маккой не слышит её в голосе. Увы, видеть их у него нет возможности.       — Я купил билет в один конец. — Ухмыляется его любовник. Как всегда, дразнит.       — Ты мог бы отправить Леонарда, а сам остаться в своём мире, там, где тебе место. Это было бы логично. — Рассуждает его коллега, и Боунс отмечает, что скучал по его логичным доводам. И этой мягкости, такту.       — Мы оба знаем, что, когда дело касается Леонарда Маккоя, логика бессильна. Ответа не следует, скорей всего, старпом просто согласно кивает, ведь его копия права.       — Вы близки? — следует сухой вопрос.       — Да. — Отвечает его любовник, и Маккой чувствует стыд. Теперь этот Спок знает наверняка об их отношениях. Это смущает и пугает. Что теперь он думает о нем? Как ему, доктору, смотреть теперь в глаза этому вулканцу? Они коллеги, это неловко и неуместно. Но потом Леднард слышит:       — Он мой ashayam. Мой t'hy'la. Я искал его не для того, что бы потерять снова. — Маккой стоит в недоумении. Он и подумать не мог, что Спок, который долгие годы не проявлял никаких эмоций, теперь говорит это, да так спокойно, будто это всегда было для него чем-то обычным!       — Я уважаю и принимаю это. — Следует короткий ответ зеркального, и он уходит. Маккой спохватывается и ныряет в первый попавшийся отсек, чтобы его не застали за подслушиванием. С него хватит уже неловкостей. Он загнанно дышит, опираясь на стенку, и его мысли так спутаны, что он не может нормально думать. А ему необходимо всё обдумать. Ведь он только что узнал, что крупно влип. Воспоминания всегда причиняют боль. Всегда и везде. Стыд смешивается с неприятными воспоминаниями двух лет зеркальной жизни, и выливается в кошмары. Он не сможет так, ему надо определиться. Ему надо выбрать путь. Но разве он может? Он теперь дома, его жизни ничего не угрожает, зато под угрозой его сердце. Он любит одного и того же, но в двух версиях. Судьба изрядно позабавилась над ним.