Аромат лилий

      Наверное, если задержать дыхание и сильнее зажмуриться, это будет слишком очевидно? Кэссиди старался выглядеть так, будто совершенно не слышит и не ощущает присутствия Шервуда рядом. Тот усмехнулся, остановившись у постели супруга и некоторое время глядя на его бледное лицо, а затем сел на край, беря холодную руку мальчика в свою. Тот подавил желание в ту же секунду отдёрнуть ладонь. Если он выдаст себя, ему придётся реагировать на этого отвратительного человека. — Спишь, значит? — в голосе альфы слышится усмешка, и становится страшно, что он чувствует его маленький обман. — Бедный маленький мальчик, попавший к такому извергу, как я. И мне стоит сжалиться над тобой и позволить валяться здесь, вместо того, чтобы наслаждаться твоим телом? А ты не подумал, что я могу сделать это с тобой, даже когда ты без сознания? — Шервуд склонился к лицу Кэссиди, почти касаясь губами скулы с проявившимся синяком, а затем мучительно-медленно спускаясь к острому подбородку и задерживаясь у шеи.        Кэссиди изо всех сил старался сдержаться, никак не подать виду, что пробирает дрожь от одного его присутствия, от прозвучавших мерзких слов. Наверное, в этом старании помогало только то, что у него не было сил пошевелиться. Смешок раздался у самого уха, и он отстранился. — Ты лжец, мой дорогой, — его пальцы легко прошлись по щеке Кэссиди, почти невесомо касаясь сжатых губ и поднимаясь к дрогнувшим ресницам. — И, как только ты откроешь глаза, я накажу тебя за эту ложь.        С этими словами Шервуд поднялся и, спустя пару секунд, дверь за ним захлопнулась. Кэссиди резко распахнул глаза, шумно и прерывисто выдохнув. Стереть бы все следы этих издевательских прикосновений со своей кожи, запах альфы, который словно въедался, делая грязным. Движения всё ещё давались с трудом, и было жутко холодно, даже под большим толстым одеялом.        Он лежал на широкой постели в незнакомой полутёмной комнате. Непонятно, то ли уже наступал рассвет после этой страшной ночи, то ли вновь темнело. Что теперь будет и как? Как выбраться из этого кошмара, и есть ли выход вовсе? Он всегда верил, что решение обязано быть, сам так часто говорил об этом друзьям, но сейчас было больно и страшно, как никогда. И он, испытывая стыд за эту слабость, уткнулся лицом в подушку, расплакавшись. Отчаянно и навзрыд, до нехватки дыхания, пока не настал спасительный сон без сновидений. ***        Дворецкий Августин заявился к Кэссиди через несколько дней. До того он смутно помнил каких-то незнакомых слуг, приносивших лекарства, но, возможно воспоминания об этом и вовсе являлись тем бредом, что бывает на грани между сном и реальностью. Пожилой бета бескомпромиссным движением раздвинул шторы, пропуская зимние солнечные лучи в спальню. — Доброе утро, надеюсь, вы чувствуете себя лучше, — не вопрос, а утверждение, и тон, чопорный и заученный, Кэссиди совершенно не понравился.        Дворецкий в его представлении должен быть таким, как Генрих: заботливым, мудрым и относящимся к семье с теплотой. Этот же тип под стать особняку: холодный и жёсткий. Совершенно чужой. Генрих всегда так волновался, стоило его любимому мальчику простудиться или даже плохо спать. Сейчас, как никогда, захотелось, чтобы старик сел на край его постели, погладил по волосам, вручая какое-нибудь волшебное лекарство и позволяя позавтракать в постели. — Мистер Шервуд ждёт вас на завтрак, — сообщил Августин, и Кэссиди нахмурился, натягивая одеяло повыше. — Поднимайтесь, он не любит опозданий.        На последней фразе он всё же не сдержал пренебрежительной усмешки. Как официально! Ещё бы приглашение в письменной форме прислал! — Я не голоден. — Тогда я распоряжусь на вас не накрывать. Хватит ломать комедию, не вынуждайте супруга заходить за вами лично. — Развалится, небось, бедняга, — фыркнул Кэссиди, неприязненным взглядом наблюдая за тем, как Августин стирает с тумбочки у постели невидимые пылинки. — Я бы советовал вам относиться к супругу уважительнее, мистер Шервуд, — выделив фамилию, которой теперь принадлежал омега, назидательно произнёс дворецкий. — Он не сделал ничего для моего уважительного к нему отношения, Августин, — в тон отозвался Кэссиди.        Нет, он не имел привычки хамить слугам, особенно, настолько старшим, указывая на их положение. Но этот бета позволял себе говорить с ним в столь пренебрежительном приказном тоне, что он не сумел промолчать. К тому же это ведь именно он швырнул его в ту страшную коморку, не удостоив даже словом. — Он альфа и он ответственен за вашу жизнь. — О да, потому он чуть не лишил меня её? — Не драматизируйте. Удивительно, что ваш уважаемый отец не вложил в вашу светлую голову элементарного почтения. — Оставь своё удивление при себе, умник, — мрачно огрызнулся Кэссиди, смерив дворецкого коротким раздражённым взглядом.        Тем не менее, он поднялся с постели. Не потому что решил последовать совету Августина. Ему не хотелось, чтобы Шервуд заявился сюда лично. А в том, что альфа сделает это, он почему-то не сомневался. Голова всё еще немного кружилась, и низ живота неприятно тянуло, но, в сравнении с той жуткой болью и жаром, в котором он едва осознавал, что происходит, это казалось мелочью. — Ваша одежда в шкафу. Это — ваша спальня. Но, когда мистер Шервуд захочет, вы должны будете присоединиться к нему. — Это все инструкции? — Кэссиди передёрнуло от отвращения. Дворецкий не нравился ему с каждой своей фразой всё больше. — Тогда вы можете быть свободны. Или в ваши обязанности входит присутствие в самые неуместные моменты? — Это всё. Поторопитесь к завтраку. — ничуть не изменившись в лице от тона омеги, Августин закрыл дверь с обратной стороны.        А ведь он, должно быть, знал и тех двоих супругов Шервуда, что умерли здесь до него. Свидетель двух смертей совсем ещё молодых людей. Смотрит ли он на Кэссиди, думая, что он — следующий? Не потому ли он разговаривает с ним настолько свысока, что видит лишь временную игрушку своего хозяина? Он поёжился при этой мысли, стараясь отогнать её, как можно быстрее, не позволить страху снова взять над собой верх. Нужно оставаться в здравом рассудке, иначе он рискует, в самом деле, не выбраться отсюда живым.        Своим отражением в зеркале он остался категорически недоволен, а потому принялся приводить себя в порядок с особой тщательностью. Платиновые волосы легли длинными прядями на лицо, скрывая оставленный отцом налившийся синяк. Он вынул из шкафа любимую чёрную майку, надел тонкие домашние джинсы и накинул поверх безразмерную тёплую толстовку. Здесь было очень холодно, а, может, так казалось только ему. Выдохнув и на пару мгновений закрыв глаза, Кэссиди решился выйти из спальни. Она, как и всё в этом особняке, была строгой и классической, и он чувствовал себя здесь совершенно неподходящим, чужеродным элементом, который должен либо соответствовать, либо исчезнуть.        На лестнице он поднял голову, видя, что та уходит вверх, на третий этаж и вниз, на первый. Насколько же большой этот дом? Здесь ведь потеряться ничего не стоит. Хотелось обратно, в свою светлую современную комнату с кучей подростковой ерунды, вроде редкого плаката с любимой спортивной командой или календаря с забавными рисунками, в постель, где валяется толпа разномастных подушек, а рядом любимый ноутбук и смартфон. Без привычной техники было паршиво. Отрезанность от мира создавала ощущение, что он совершенно один и потерян. Хотя… так ведь оно и есть.        Шервуд уже сидел во главе стола, и, когда Кэссиди вошёл, окинул его коротким небрежным взглядом. Его голова была перевязана, значит, встреча с будильником не прошла для мужчины бесследно. Но, в целом, выглядел он здоровее супруга, во всяком случае, цветом лица. — Ты опоздал, — отличное приветствие. Кэссиди поджал губы, выдерживая его взгляд и без приглашения садясь за противоположный край стола, где стояла единственная тарелка. — Я в тюрьме и должен следовать особому режиму? — Смотрю, тебе уже лучше. — Шервуд усмехнулся, подцепляя пальцами бокал с красным вином. — Твоё здоровье.        Кэссиди промолчал, взглянув на чистую тарелку и отсутствие всяких блюд на столе, затем с некоторым вопросом на Джеральда. — Ты ведь сказал, что не голоден. Августин распорядился не тратить на тебя пищу.        Он со злостью сощурился, раздражённо отодвигая тарелку. На самом деле, он был более, чем голоден. Организм требовал сил после перенесённой жёсткой встряски. — Что-то не так, Кэсси? Ты ведь сам сказал это, разве нет? — Джеральд с аппетитом разрезал ароматный омлет с сыром. — Я передумал. — живот, в подтверждение этих слов, жалобно заныл. — Будь по-твоему, — альфа усмехнулся, коротко нажав на стоящую тут же кнопку вызова.        В ту же минуту вошёл слуга, наполняя его тарелку горячим завтраком и ставя рядом изящную вазочку со свежими фруктами под шоколадом. — Любой каприз, мой милый, — Шервуд не отводил от него взгляда, делая новый глоток вина. — Так почему же ты сидишь с такой кислой физиономией? Не нравятся наши скромные изыски? — Предпочитаю те, что делают в моём доме. — Теперь твой дом здесь, и ты носишь мою фамилию. А что до Чамберсов… звонил твой отчим, интересовался, как ты. Должно быть, хотел узнать, подействовали ли волшебные таблетки, которыми он заменил твоё успокоительное. Видишь, волноваться плохо, милый. От неизбежного никуда не деться, я говорил тебе вчера, помнишь? — Нет, я валялся без сознания. — Кэссиди сильнее сжал в пальцах вилку.        Значит, это Натаниэль! Подлый рыжий ублюдок! Хотел унизить его настолько, заставить отдаться Шервуду, как последняя шлюха! Неужто ему мало одного лишь факта этой свадьбы? Однако, невольно отчим добился противоположного результата, и он с мысленной усмешкой поблагодарил его. — Без сознания, конечно. Как я мог забыть, — Джеральд допил вино и лёгким жестом отставил пустой бокал, поднимаясь и заходя за спину супруга.        Кэссиди пробрала мерзкая дрожь, и он со звоном выронил вилку на стол. Одно присутствие этого человека так близко вызывало плохо контролируемый страх. Даже если он просто стоит рядом. В любой момент это может стать «не просто». — Сегодня состоится званый ужин в честь нашего бракосочетания. Надеюсь, тебе хватит благоразумия всё не испортить? — Я с удовольствием там не появлюсь. Тогда и портить нечего, — напряжённо отозвался Кэссиди. — Твоё присутствие обязательно. Должен же я показать всем своего юного избранника, — пальцы Шервуда легко прошлись по светлым волосам, неторопливо перебирая прядки.        Он мотнул головой, уворачиваясь от чужой ладони и отодвигаясь, как можно дальше. — Свою игрушку, ты хотел сказать? Я не горю желанием быть выставленным напоказ! И убери руки! — он попытался вскочить на ноги, но до того дразнящие пальцы резко сжались в волосах, дёргая до вскрика и подтаскивая так, что Кэссиди вынужден был упереться ладонями в грудь Джеральда. — Неужели ты ещё не понял, что твои желания — последнее, что меня интересует? — свободной рукой Шервуд собственнически провёл ладонью по щеке супруга, касаясь приоткрытых от возмущения губ и задерживаясь в ожидании, начнёт ли мальчишка кусаться. Кэссиди со злостью отвернулся, болезненно зажмурившись от сжимающейся в волосах руки. — Любую зверушку можно выдрессировать, и ты не исключение. — Пошёл ты! Пусти меня! Я не твоя зверушка и не вещь! И я не собираюсь чесать твоё самолюбие, потому что ты, урод, сильнее меня!        Наверное, зря. Но подумать об этом Кэссиди не успел. Рука Джеральда, до того стискивавшая волосы, грубо дернула пряди, опрокидывая его на стол и вжимая в него щекой. — Маленький невоспитанный щенок. Ничего, я обещал твоему папочке, что займусь твоим воспитанием. Пожалуй, начнём прямо сейчас? — Нет! Не смей!.. — Говоришь, что не будешь слушаться меня. Как смело. Но ты прав: я сильнее, и мне ничего не стоит заставить тебя. Потому что твоё тело не создано для неповиновения. Сама природа распорядилась так, что ты не можешь сопротивляться. Вы, омеги, всего лишь смазливые подстилки, не годящиеся ни для чего большего. Неужели ты всё ещё смеешь надеяться, что это не так? — его ладонь собственнически сжала бедро мальчишки, не давая вырываться. — Не так! Я не хочу… отпусти меня…! — Кэссиди рванулся из его рук, чувствуя, как прикосновения обжигают даже сквозь тонкую ткань джинсов. — Не хочешь. Кажется, я достаточно чётко высказался о твоих желаниях? — Джеральд с силой потянул его за волосы назад, заставляя до боли в шее запрокинуть голову. — Ты лишил меня первой брачной ночи, дрянь, и продолжаешь выпендриваться, хотя тебе стоит быть благодарным за оказанное снисхождение.        Кэссиди охватил новый приступ паники, когда альфа резко задрал его толстовку, дёргая джинсы с бёдер так, что пуговица отлетела в сторону. Он быстро окинул взглядом стол, пытаясь найти что-нибудь спасительное, вроде злосчастного будильника, но Джеральд тут же, до жалобного вскрика, заломил его руку. — Даже не думай, — прошипел он в самое ухо, за волосы еще сильнее оттягивая его голову. — Я отучу тебя от этих омерзительных замашек, сучонок.        Кэссиди застонал от ощущения, будто заведённую за спину руку он сейчас выломает, заодно с шеей, которую заставил выгнуть в неестественной позе. Ему никогда не приходилось вступать в физическое противостояние, кроме пары детских разборок, и сейчас он совершенно не знал, как себя вести, как защищаться и что делать. — Ты пожалеешь об этом, подонок! Прекрати! Мне больно! — Мой отец говорил, омеги гораздо менее чувствительны к боли, чем кажется. Так что закрой свой рот, пока я не занял его чем-то другим. Ты же не думал, что я не трону тебя? — Отпусти! Ну, пожалуйста, отпусти! — от его рук, сдирающих одежду, лапающих обнажённую кожу, трясло, и Кэссиди с ужасом осознавал, что ему никак не вырваться, и никто не поможет.        То же чувство безысходности, как в ресторанном туалете, только теперь ещё хуже. Шервуд в своём доме, тут нет посторонних глаз и ушей, и находятся они не в тесной сомнительной кабинке, где альфа мог хотя бы побрезговать. Кэссиди стало страшно до плохо сдерживаемых криков и попыток освободиться, несмотря на то, как мужчина грубо и сильно впечатывал его в стол.        В какой-то момент над ухом послышалась усмешка, и Джеральд резко отпустил его, позволяя упасть на стол. — Ты задолжал мне ещё кое-что, милый, — Кэссиди со страхом и злостью обернулся на него, пытаясь привести в порядок сбившееся дыхание.        Шервуд сжал пальцами его подбородок, подтягивая к себе и заставляя смотреть в глаза. — Поцелуй меня. Так, как сделал бы это по собственной воле. Иначе я отымею тебя прямо здесь, и, поверь, меня ничто не остановит. — Я не…! — Подумай, Кэсси, хорошо подумай. — Джеральд сильнее сжал пальцы, второй рукой пройдясь по полуголому бедру мальчишки и забираясь под ткань его боксёров.        Кэссиди медлил, и с каждой секундой промедления эти обжигающие сильные пальцы всё настойчивее и откровеннее изучали его. Он зажмурился, подавшись вперёд через силу и заставляя себя коснуться пахнущих вином губ Шервуда. От одного этого прикосновения хотелось зажать собственный рот ладонью, отмыть и вытереть до того, чтобы саднило кожу. В ответ раздался короткий смешок. — И это, по-твоему, поцелуй? Ты неубедителен. Попробуй ещё. Или ты столь ненавязчиво предлагаешь мне продолжить?        Ладонь Джеральда легла на его ягодицу, сжимая, сначала дразняще, затем всё сильнее, пока стальные серые глаза не отпускали испуганный взгляд бирюзовых.        Ещё раз. Это походило на пытку. Впрочем, ею и являлось. Кэссиди видел в глазах супруга удовольствие. Не физическое, моральное. Он словно играл с ним, на его натянутых эмоциях, как кошка с бабочкой, то приотпуская, то вновь ломая крылья когтистой лапой. — Я жду, милый. Выбирай: один, полный любви, поцелуй, или грязный секс, как все вы, течные сучки, любите.        В жизни Кэссиди это было всего один раз. Неделю назад, на дне рождения Энди. А, кажется, будто в прошлой жизни. Он помнил, как прикосновения Алана вызывали толпу мурашек по всему телу, как жарко становилось внизу живота, от его страсти и, в то же время, нежности. В том поцелуе он готов был остаться так долго, как только возможно. И сейчас Шервуд требовал от него повторить. Изобразить то, чему противилось всё его сознание, а тело сковывало.        Кэссиди положил ладони на плечи мужа, вспоминая, как делал это в тот вечер. Просто закрыть глаза и представить, что это Алан, а не человек, от которого он готов бежать на край света. Целовать, мягко сминая его губы, приоткрывая свои навстречу, позволить языку проникнуть между. От этого ощущения словно ударило током. Нет, всё не так! Он не целовал, он брал, как полноправный хозяин, подавляя в каждом движении. Его губы были жёсткими, а движения властными до неприятной дрожи. — Вот так. Сладко и нежно, Кэсси, — наконец, позволив разорвать поцелуй, произнёс Джеральд.        И в следующее мгновение щёку мальчика обожгла сильная пощёчина, от которой он едва удержал равновесие. — Где ты этому научился, блядь? Сосался со своими безмозглыми друзьями? Со всеми или только с половиной? — Да как ты смеешь!.. — растерянно прошептал Кэссиди, закрывая горящую щёку ладонью и пятясь назад. — Надеюсь, ты хотя бы невинен. Пошёл вон!