Недосказанное и пересказанное

Длинные тёмные кудри в свете камина отливают рыжим, а кожа кажется золотой. Словно пёстрая тропическая змея заползла зачем-то в обычный березняк – такой же чужой смотрится эта пришелица в Хайгардене. Она изгибается, почти по-змеиному: – Завтра мне уезжать… – Ты разве не рада? – Была бы не рада, не уезжала бы. Но я и по тебе скучать буду. Правда. А ты? – её губы тянутся к его губам, и он отвечает на поцелуй, прижимаясь к ней, не в силах сдержаться. – Тоже буду. Да, ему будет её не хватать. Только распоследний потаскун и мерзавец не привяжется к женщине, дарившей ему ласки несколько недель. Именно дарившей. Правда, по дружбе. Всё началось с того, что он проболтался в письме Оберину (хотя тот, если честно, первый спросил), что с тех пор, как стало ясно, что нога у него искалечена навсегда, у него ни разу не было женщины. Он запретил себе даже думать о любых отношениях, кроме рано или поздно предстоящего ему брака по расчёту. Получить удовольствие с его ногой, писал он, будет невозможно, не говоря уже о том, чтобы его доставлять. Оберин, как истинный дорниец, возмутился до глубины души. Как истинный же дорниец, он предложил (чисто по дружбе, Уиллас, и потому что я в этом виноват) показать лично, что раздробленное колено – не помеха для любовных утех. Уиллас в ужасе отказался. В очередной раз Оберин показал себя настоящим сыном своего народа. Он ничуть не обиделся и не растерялся, а отправил в Хайгарден Элларию Сэнд, высокую, смуглую, страстную и, внезапно так, в то же время искренне ласковую и отзывчивую. И тоже дорнийку до мозга костей. – Мне неловко, – бормотал Уиллас. – Оберин мой друг… – И очень за тебя переживает, – закончила Эллария. – Ты красивый, умный, добрый, начитанный, как мейстер, любишь своих зверушек, – Уиллас невольно хохотнул, услышав, что неустрашимые ястребы и могучие жеребцы названы «зверушками». – Большинство девушек о таком возлюбленном и мечтать не смеют. А нога твоя бедная… нехорошо вышло, что поделаешь, но в любви она тебе препятствовать не должна! Характер у него спокойный от природы, но у всякой сдержанности есть пределы. Конечно, он не устоял. Ему неловко и стыдно, до сих пор, но Эллария, с её тёмными, похожими на тлеющие угли глазами и кошачьей грацией, способна обольстить даже камень, а Оберин бодро шлёт приветы им обоим и выражает надежду, что Уиллас чувствует себя увереннее. – Мы оба будем скучать, но до разлуки ещё есть время! – шепчет она, и её пальцы тянутся к застёжкам его плаща.

***

Он, бледный и задумчивый, одетый в зелёный шёлк с золотым шитьём, странно смотрится среди смуглых дорнийцев в рыжем и алом – как будто скромный жаворонок прилетел в пёстрые джунгли Летних Островов. Она по-прежнему изящна и стройна, хотя успела родить ещё двух дочерей. Но искры в чёрных глазах потухли, и голос звучит ровно и спокойно, чуть ли не как у септы – исчезла прежняя страсть. – Ты приехал! Клянусь магистрами Лиса, ты и правда приехал… Она бросается ему на шею, и он чувствует, как падают на дублет слёзы. – Ну как же не приехать… по дружбе… – Я одна, совсем одна, мне так страшно, Уиллас! – она прижимается к нему, и он знает, что это правда. Доран Мартелл планирует мстить Ланнистерам за Оберина, а Эллария считает, что ни к чему эта месть не приведёт – разве что к гибели старших Песчаных Змеек. Но последние уже выехали в Земли короны, и овдовевшая – можно ли так говорить о незамужней? – дорнийка осталась беспомощной перед судьбой, со своими младшими дочерьми на руках, совсем ещё крошками. Уиллас тоже не самый желанный гость в Солнечном Копье. Его бабка и отец с Мартеллами не дружат, особенно со времён альянса с Ланнистерами. – Хочешь, переезжай с девочками в Простор, – вырывается у него. На миг прежний блеск в глазах возвращается, и она звонко смеётся: – Ох, Уиллас! Чтобы нас через три дня отравила твоя бабушка? – Кто кого из вас ещё отравит за три дня… – хмыкает Уиллас. – У меня Обелла, Дорея и Лореза. Их жизнью и здоровьем я рисковать не могу… или ты настолько в меня влюблён? – Что ты! – это выглядит совсем уж подло – сманивать возлюбленную друга меньше чем через полгода после его смерти. – Я только помочь хотел. – Ты уже помог, Уиллас, дорогой. Один поцелуй в щёку – напоминание о безумных неделях в Хайгардене. К счастью, она этим ограничивается. При жизни Оберина ему и то было стыдно, а уж после его гибели… – Если всё будет совсем скверно, я возьму девочек и уеду в Лис. Там родня моей матери, меня приютят. – Я буду по тебе скучать. – И я тоже, – слабо улыбается она. – Ты был моим другом. Моим и Оберина. Я этого никогда не забуду. Входят слуги, наверняка шпионящие на Дорана Мартелла, и Эллария отступает на шаг: – Если хочешь, пойдём, я познакомлю тебя с дочками. Ты их так и не видел, а тебе скоро уезжать. Опытным жестом она берёт его под руку так, чтобы ему было легче идти. Они идут по галерее к внутреннему дворику, и тёплая улыбка Уилласа греет Элларию гораздо лучше по-прежнему тёплого дорнийского солнца.