Собака лает

Мирон хлещет воду как тот верблюд. Сушняк постоянный: читал он быстро и много, а под амфом обезвоживание и так жёсткое. И глотку сводит, стоит попытаться протолкнуть в неё что-то, что не вода. Амфетаминовая диета. Водичку пить полезно. Водичка — хорошо. А до депрессивной фазы — рукой подать. Не потому что «5 — 0», а потому что спиды — депрессант. Он разгонял себя в последнее время. Подстёгивал, поймав волну хайпа. С колёс соскочил, потому что вещества можно менять, но не смешивать. Искусственно вызванная гипомания. Собака лает — караван идёт. Ну, то есть, встал и пошёл. КПССович методично доебался со своими диссами и наездами в баттле. Каравану пришлось подниматься. — Миф, — обращается Гнойный к нему, подваливая к барной стойке со своим неизменным пластиковым стаканчиком. На удивление обращается по старому псевдониму. — Ты бы йогурт какой прихавал. Или аскорбинку? Он не говорит ничего о своей победе. Просто отмечает зрачки, водохлёбство, дёрганность и обильное потоотделение. Симптомы, которые каждому в Питере знакомы. Тут не торчать очень сложно. Попробуйте взглянуть на Петербург без наркотиков. Депрессивная фаза навалится моментально. В Питере не пить. В Питере только торчать. — Не, нормально, — отмахивается Мирон. — Жить буду. И после поражения, и после амфа. Гнойный только плечами пожимает. Мол, ладно. Кого ебут чужие отхода? А потом на релаксе отваливает куда-то тереть с Джараховым. Отхода — кажется, единственное, что реально парит Мирона после баттла века. Ему бы и правда аскорбинку, а потом поспать. Но нет, он виснет на афтерпати, а потом срывается чесать за съёмки клипа на трек с Маркулом. Караван несётся, блять. Караван уже не остановить. А лай собаки — и с ней верной своры — уже в прошлом и в твиттере. Аккумулятор даёт толчок, но всю работу выполняет двигатель. «Здаров. Ты через кого кеды выцепляешь?» — приходит сообщение от Гнойного в телеграме. Мирон кутается в плед на съёмочной площадке, перечитывая текст снова и снова. Ждёт дополнительного сообщения, типа «не тебе, сорян». Потому что смысл текста до него не доходит. Ничего не происходит. Мирону приходится вступить в диалог. «Здравствуй. Какие конкретно кеды?» «Ну быстрый, бля. Так себе из тебя торчебас, если ты с первого захода не выкупаешь». Вот так вот. Первая живая переписка после баттла — про наркоту. Мирон набирает ответное сообщение: «Познал бремя славы, Слава? Крокодил уже не варится?» «Чел. Оставь панчи про гниение на реванш». Мирон усмехается. Реванш. Как же. «Тебе оставлю». «Мне лучше контакты барыги оставь». С одной стороны — нахуй бы послать и больше не связываться. Один раз наступишь, вонять не прекратит. Второй раз наступать — больно много чести. С другой стороны, на самом деле между ними никаких напрягов не повисало. И посыл может рассмотреться как обидка, которой нет. «Скину ему твой контакт», — пишет Мирон. Скидывает. И старательно забывает о Гнойном на некоторое время снова. Других дел полно, круговорот затягивает. «Наебатор твой барыга», — пишет ему Гнойный. — «Цены ломит как за кокс, а стафф мокрый и не берёт». «Мне нормальный подгонял». «Заебись тебе». Мирону не нравится с ним переписываться. Особенно о наркоте, на которой он, в общем-то, не сидит. Спорадически только, когда припекает, а иначе никак. Период кончился, Мирон на потоке. Он движется вперёд по проторённой тропе, конца которой не видно. На которой Гнойного точно не стояло. «Заебись мне», — пишет Гнойный. И присылает фотографию со своей помятой рожей и кошкой. Мирон не отвечает на сообщение. Не понимает, зачем это вот вообще. Практически кликбейтный заголовок. Сонечка Мармеладова шлёт фото своей киски рэперу Оксимирону. Мирону предстоит новый баттл. Интернациональный, гораздо более для него важный, чем то баловство с Гнойным, к которому он толком и не готовился. Он прикидывает панчи, изучает Дизастера, рассчитывает, что тут-то уж точно не обосрётся. Но зачитывает наброски и понимает, что что-то выходит у него не то. Он пишет отдельный трек, заканчивает со съёмками клипа, общается с близкими, живёт своей жизнью, снова возвращается к заготовкам к новому баттлу. Его грызёт застой. А вместе с ним — банальная человеческая боязнь облажаться на мировом уровне. Это, всё-таки, не реакция на доёбы червя из Слова, который на хайпе сейчас немного поднялся. Привлёк к себе внимание и не отъебался окончательно, хотя мог бы уже. Мысль о том, что не просто так Гнойный пиявит на нём, кажется слишком нелепой. И слишком правильной в то же время. Иначе сейчас со своими концертами, отвлёкся бы, а не слал неуместные фото с кошкой. Антихайпил бы себе, стриг бабло, лапал фанаток и методично спивался. Или не просто так, или Мирон уже ни хрена не понимает в людях. «Кстати, будешь в Питере — подгоню тебе пиваса. В закрытой банке, не брезгуй», — приходит очередное сообщение. Которое также остаётся без ответа. Сентябрь в Питере настолько так себе, что прямо как август и даже май. Практически никакого отличия, поймать солнце — тот ещё квест. С ним бы и прошаренные хоббиты не справились, не то что Мирон. Которого накрывает. Эфир Гнойного на «Культуре» Мирон ловит случайно, когда включает для фонового шума телевизор. Буравит взглядом экран, откровенно поражаясь контрасту. Там словно другой человек. Расстраивающийся от того, что он — Мирон — не потрудился узнать его получше и подготовиться к баттлу. Спокойный человек. Расслабленно спокойный. Разве что в провокационной для канала футболке. Мирону и хочется отметить что-то типа, мол, идёшь всё-таки моей дорогой, вот и на телевидение подался. Да только это как-то не так. Мирон не потрудился. А Гнойный, как оказалось, узнал слишком хорошо. «Жду подгона», — пишет сам Мирон. «Бля, ну подваливай», — практически моментально отвечает Гнойный. И скидывает адрес. Мирон понимает, зачем ему это. Собака лает, караван сдаётся. Гнойный открывает практически моментально. Отгоняет ногой кошку, пытающуюся высунуться в парадную, как-то суматошно пропускает Мирона в квартиру. — Охуеть, охуеть, — говорит он вместо приветствия. — Окси, Окси. Какой круг ада замёрз, что ты изволил снизойти? Кошка втягивает носом воздух, отдалённо принюхивается к незнакомому человеку. Мирон, молча разуваясь, смотрит на неё. Не на Гнойного. — Можешь погладить, — говорит Гнойный. — Коха жопу тебе не откусит. Он нетерпеливо переступает с ноги на ногу, пока Мирон выбирается из куртки, закатывает рукава свитшота. Смотрит сверху вниз. А затем манит за собой на кухню. Глубже в квартиру в стиле «советский шик». Мирон с запозданием надеется, что Гнойный тут один, не считая кошки, которая идёт за ними следом. — У меня только пакетное винище, кстати, — бросает Гнойный, складываясь у низкого холодильника чуть ли не пополам, прячась на какое-то время за дверцей. — Угрожал пивом, — отвечает Мирон, опускаясь на деревянный — кажется, чистый — стул. — Ты погоду за бортом видел? Я ебал тебе за пивасом бегать в такой пиздец. Мог бы сам по дороге зацепить, чай продают без паспорта. Не выёбывайся, короче. Гнойный вытаскивает винище. Действительно пакетное. Действительно винище. То, что нормальному человеку и в голову не придёт пить. Достаёт пару кружек, не стаканов даже. — Могу под закусь «чебурешек» разогреть, — добавляет Гнойный, составив вино и стаканы на стол, покрытый клеёнкой. Не липкой. — Те же чебупели, даже не в профиль. Прости, чувак, из хайповых продуктов только кошачий корм. Не сдохнешь с одного раза. — Один раз не антихайп, — криво усмехается Мирон. «Чебурешки», вино из пакета, кружки в горох и Слава Карелин, удивительно органично вписывающийся в простецкие интерьеры небольшой кухоньки. Вечер, о котором в принципе сложно мечтать, если ты не школьница-фанатка из твиттера. — Без хуйни — удачи тебе с Дизастером, — говорит Гнойный, когда они в неловкой какой-то атмосфере допивают по первой кружке вина. Отвратительного, воняющего спиртом. — Только если ты опять в лажу скатишься, я тебе шнобель сломаю. Поймаю и, блять, сломаю. Говорит Гнойный совершенно беззлобно. И даже улыбается, подливая и себе, и Мирону ещё противного винища. — Что по-твоему будет лажей? — задаёт Мирон вопрос, который не задал бы Гнойному на абсолютно трезвую голову. Кружка мерзкого вина — отличная отговорка для себя же. Да и вообще — спросить мнение не стыдно. Особенно у человека, который так пристально за тобой следил. Гнойный закатывает глаза. — Может, мне тебе ещё панчей накидать подходящих, а? — спрашивает он. — Побатлиться вместо тебя съездить? Просто готовься, блять, лучше. Не на отъебись. Уважай своего соперника, даже если он хуесосина последняя. Очевидно, что говорит Гнойный уже не о Дизастере. Да и упомянул его не для того, чтобы обсуждать будущий чужой баттл, а чтобы снова доебаться до Мирона. — Что ты от меня-то хочешь? — спрашивает Мирон. — Чтобы ты дальше собственного носа начал смотреть, — с налётом усталости говорит Гнойный. — А не только варился в собственном котле на дешёвых понтах. Иначе он тебя выебет на международном, блять, уровне. — Зато сколько тебе материала будет, — усмехается Мирон. — Ты вообще не понимаешь, да? Я-то думал, мой Окси знает всё. Что, я мамке гнал, получается? Мирон поднимает чашку с пойлом. Осушает буквально в пару глотков. Пассивно-агрессивная ирония Гнойного врезается в сознание, пока пойло вызывает исключительно блевательные рефлексы. Как и сама ситуация. Он поднимается, шагает ближе к Гнойному, упирается рукой в столешницу и слегка наклоняется к нему. Получает возможность в свою очередь смотреть сверху вниз. Создавать иллюзию контроля. — Не хочешь становиться вторым мной, — говорит Мирон. — Желаешь мне удачи. Топишь за меня, а? Неправильный из тебя дракон, Гнойный. Гнойный запрокидывает голову. Смотрит с самодовольной какой-то улыбкой и нечитаемым выражением во взгляде. Мирон протягивает вторую руку и кладёт её на плечо Гнойному. Наклоняется ещё ниже. — Да и из тебя так себе принцесса, — отвечает Гнойный. Мирон сдавливает его плечо. Съезжает взглядом на губы, медлит. Настолько, что Гнойный дёргает плечом и отпихивает его от себя, упираясь ладонью в грудь. — Жид, блять, заднеприводный, — бросает он. И прячет взгляд в кружке с винищем. Мирон выпрямляется. — Не этого тебе разве хотелось? — спрашивает, наблюдая за тем, как Гнойный снова разливает вино. Ответа он не получает. Искать его всё-таки придётся самостоятельно, смалодушничать не выйдет. Мирон садится обратно за стол, испытывая некоторое разочарование.