Афина

      Первое воспоминание, которое она смогла вырвать у боли — это удар. Резкий толчок, швырнувший её на (дверцу машины) что-то твёрдое, за которым последовала вспышка тупой боли во всём теле.       Откуда взялся удар, она не знала, не помнила. Не помнила ни воя сирен, ни того, как выбралась из машины, ни как выкрикивала имена родителей и брата — ничего не помнила.       Только удар, и цеплялась за это единственное воспоминание, как утопающий за соломинку.       Это было ужасно — ощущение полной беспомощности и ужаса, когда тело из привычного сонливого спокойствия рывком вышвыривает в царство боли и разноцветных огней. Единственное воспоминание было страшным, но она знала, что только в нём она может найти спасение.       Блейн — это боль, и это правда.       Так она и выкарабкалась, стиснув зубы и просто выжидая, когда волны схлынут. Потому что постепенно боль отпускала её сознание из чёрной пелены, и следом за ударом стало появляться и остальное:       сирены,       запах горелого пластика,       скрежет металла по асфальту,       глухой звон в ушах, после удара головой       жар от загоревшейся машины,       крики людей.       …       И низкое электрическое гудение, пронзившее всё её тело вместе со страхом.       Боль накатывала, будто волны на берег. Прилив, и всё затапливает тьма, отлив — всё белеет, будто она лежит на облаках, вновь и вновь переживая удар, и слышит сквозь него какое-то ритмичное пищание.       Наверное — думала она — отливы наступали, когда ей давали обезболивающие — седатики, анестетики, а прилив — когда препарат прекращал своё действие.       Приливы были страшными. Боль затапливала тело, скручивая каждую его клеточку в агонии, наполняя его расплавленным свинцом. Она пыталась кричать, пыталась убежать от боли, но от этого становилось только хуже, и она жалела, что не может издать ни звука.       Отливы, однако, были иногда ещё хуже. Они слишком походили на смерть. Вместо боли приходила качающаяся тьма беспамятства, в которой иногда что-то радужно мерцало и переливалось. Тьма шевелилась щупальцами, затягивала её, манила…       И это было страшно. Она не хотела умирать.       Иногда ей мерещился запах хвои, мха и прелой листвы, и в такие моменты ей казалось, будто нечто невообразимое дарит ей ласковые, почти материнские объятья, защищает, оберегает и говорит, что всё будет хорошо…       А потом снова наступал прилив, и всё это забывалась, маяча живой, шевелящейся лесной темнотой на самом краю сознания.       Потом этот, казалось, бесконечный водоворот боли и тьмы стал постепенно отступать. Ураборос отпустил свой хвост и позволил ей наконец-то уйти. А вместе с этим круговоротом пропало и присутствие нечто.       Именно тогда она поняла главное — она выживет. А остальное второстепенно. Остальное подтянется. Иногда ей казалось, что нечто обещало привести к ней друга, того, кто спасёт… но позже она поняла, что это был просто бред, вызванный препаратами. Галлюцинации, не более того.       Она постепенно приходила в себя. Периоды боли всё сокращались и сокращались, а периоды беспамятства перестали так пугать. Постепенно она стала воспринимать окружающий мир и чувствовать своё тело.       Она чувствовала трубки искусственного дыхания и иглу капельницы в вене. Слышала шипение и свист, пищание прибора, который считывал пульс. Чувствовала, пробивающийся через шланги, запах больницы.       Она выжила.       А потом она вспомнила — всё разом. Она вспомнила, как мать — она сидела за рулём — притормозила у светофора, затем поехала на зелёный свет, поворачивая налево… затем справа мелькнула тень, жёлтые огни фар, удар, грохот, скрежет.       Машину завертело волчком и отнесло в сторону, едва не расплющив о другие машины. «Оля!!!»       Душераздирающий, отчаянный крик… Мама? Папа? Может Коля? Она не знала. Помнила только треск искр и запах горелого пластика. Вот вам и поездка в Англию…       Не соображая, что делает, она нашарила ручку. Дверь не открывалась, но… низкое гудение, синяя вспышка электрических искр и сильная головная боль…       …Толчок!.. Искорёженный кусок железа (дверца) вывалился на улицу, хрустя битым стеклом.       «Вот откуда был скрежет…»       Она обернулась. Из-под капота валил густой серый дым.       -…па…ма…ги…те…       Каждый слог с трудом вырывался из горла, будто туда набилось то же битое стекло. Не крик, шёпот. Кто придёт?..       А, нет. Идут. Бегут. Люди. Какие-то парни что-то делают под капотом, похоже, стараясь прекратить дым. Что они делают?       На несколько секунд ей удалось взять себя в руки. Достаточно, чтобы вернуться в салон и выдернуть брата с заднего сиденья. Затем, не обращая внимания не свидетелей, она крепко взялась за переднюю дверь.       Между ладоней проскочила синяя электрическая искра,       …Толчок!.. снова приступ головной боли, в лоб будто закачали раскалённого свинца… но трюк не удался. Двери заклинило намертво и её манёвр сделал только хуже.       А затем машина загорелась. Волной жара её и людей, делавших что-то с капотом, отшвырнуло назад. С этого момента она больше ничего не помнила.