Повернись ко мне

Твои знамена — не мои! Врозь наши головы. Не изменить в тисках Змеи Мне Духу — Голубю. Не ринусь в красный хоровод Вкруг древа майского. Превыше всех земных ворот — Врата мне — райские. Твои победы — не мои! Иные грезились! Мы не на двух концах земли — На двух созвездиях… Марина Цветаева Чувства возвращались к нему постепенно. Сперва почему-то запах: тонкие, едва уловимые нотки шалфея, смешанные с гарью. Потом донёсся стук каблуков, а перед глазами лениво потекли цветные пятна. Они заполняли черноту, переливаясь друг в друга, и наконец, моргнув, Альбус более-менее различил над собой высокий лепной потолок. Попытка повернуть голову принесла резкую, выкручивающую боль, и позади раздалось: — Не стоит. Для выздоровления первые сутки вам необходимо сохранять неподвижность. Это была женщина, и говорила она сухо, с ощутимым немецким акцентом. Немецким… Альбус беззвучно вздохнул: всё вспомнилось. Заклятия свистели ветром, сплетались в неразрывную цепочку, пели, точно струны, терзаемые безжалостными пальцами. Геллерт беззвучно хохотал ему в лицо, и с конца Бузинной палочки слетали разноцветные лучи. Но Геллерт не одолел бы его, ни за что бы не одолел — Альбус уже теснил своего врага вниз, к стене огня, вынуждая сдаться или принять смерть… Если бы не камешек, случайно скользнувший под каблук, стоивший потери равновесия на пару секунд. Как многое всё-таки зависит от мелочей! «Не было гвоздя — подкова пропала, не было подковы — лошадь захромала…» Странно, что Гриндевальд оставил его в живых. Странно ли? Альбус тихонько усмехнулся, и в груди больно резануло. В этом весь Геллерт. Ему мало победить, он хочет развлекаться. Ложка с зельем почти коснулась губ, в ноздри ударил резкий запах металла и полыни: — Пейте. Альбус разжал рот, глотнул через силу. Хогвартс, что теперь будет с Хогвартсом? С Англией… со всеми. — Повернитесь на левый бок. Выполнить требование у него получилось лишь со второго раза: тело отказывалось повиноваться, а ноги он едва чувствовал. Это, наверное, от последнего парализующего заклятия. Спину больно жгли прикосновения жёстких пальцев, но хуже всего было сосущее ощущение абсолютного бессилия. Зачем его лечат — в клетку, что ли, хотят посадить на обозрение толпе? С Геллерта станется. Или нет? В дверь гулко стукнули, и каблуки тут же торопливо зацокали. Петли издали ехидный скрежещущий звук. — Герр Гриндевальд интересуется состоянием пленника, — ворвалось в комнату вместе со сквозняком. — Передайте Повелителю смерти, что пленник очнулся, герр Шульман. В настоящее время его жизнь вне опасности. Голос женщины теперь источал елей и поднялся на пол-октавы выше. — Хорошо. — Будут ещё какие-нибудь распоряжения? — Продолжайте ухаживать за ним. Герр Гриндевальд заинтересован в его скорейшем выздоровлении, фрау Розенберг. Альбус выдохнул в подушку. Об Эрнестине Розенберг, непревзойдённой целительнице, слышали все, кто хоть немного имел отношение к лечебной магии и зельеварению. Он сам давно мечтал познакомиться с ней. — Слушаюсь, — отозвалась она. Дверь за посетителем закрылась. — Повезло вам, — процедила фрау Розенберг, подходя к постели. — Повелитель смерти проявил к вам великое милосердие. Было бы у Альбуса чуть побольше сил, он непременно рассмеялся бы: настолько забавно сочетались в одном предложении Геллерт и милосердие. Но веки сами собой слипались, и не под силу было выбраться из пушистого ватного сна. Проснулся он от собственного чиха: в нос ткнулось вылезшее из подушки перо. Рёбра заныли от напряжения, а в висках стрельнуло, но всё равно он уже чувствовал себя более-менее живым. Кажется, на сей раз его оставили одного. Осторожно опершись руками о резную спинку кровати, он сел. Дрожащая рука потянулась к тумбочке, нашарила очки. Надо же, какая предупредительность. Заклинание, наложенное на их стёкла, работало превосходно: туман, наполнявший комнату, тут же рассеялся. Альбус смог разглядеть даже вышивку на тяжёлых вишнёвых портьерах — разумеется, круг и вертикальная черта, вписанные в равносторонний треугольник. Дары Смерти, то, что когда-то влекло его нестерпимо — а Геллерт грезил этой мечтой до сих пор. Что ж, Старшую палочку, во всяком случае, он добыл. Может, и камень у него? От дымящейся кружки на столе шёл слабый аромат жасмина. Геллерт помнил ещё любимый чай своего противника. Протянув руку, Альбус поколебался, но тут же махнул рукой: есть ли смысл подливать зелье больному, лишённому палочки? Он и так не сможет ничего противопоставить своим тюремщикам. Вдохнув глубже, он сделал глоток, потом ещё и ещё. В горле болезненно засаднило, но неприятные ощущения тут же потерялись в мягком, обволакивающем тепле. Похоже, в чай всё-таки добавили какое-то лекарство. Интересно, давно ли Эрнестина Розенберг работает на Гриндевальда? Пальцы Альбуса дрогнули, и он поспешно опустил кружку на столик. Пара капель, обжегших колени сквозь батист ночной рубашки, расплывались желтоватыми пятнами посреди белизны. Кружево на рукавах, по подолу — кружево… В овальном зеркале на стене дёрнулась испуганная тень. Альбус заставил себя усмехнуться, разглядывая заострившиеся черты, синевато-бурые круги под веками, не скрываемые очками, тонкий угловатый след от заклятия на правой щеке. Шрамов должно было быть больше, много больше — целители-косметологи потрудились на славу. Даже волосы ему кто-то расчесал: мягкой рыжей волной они падали на плечи. Попался старый лис, угодил в клетку. Эх, Мерлин всемогущий, лучше бы Нурменгард. Разве что заставить Геллерта отправить его туда? У Геллерта не так уж мало больных мозолей — а кто знает о них лучше старого врага? Наступить на каждую из них, потоптаться каблуком. Этот новоявленный властитель мира взбесится и велит убрать его с глаз долой… если сразу не убьёт. Впрочем, может, это и лучше всего. Потерев ноющий висок, Альбус откинулся на подушки и только сейчас заметил на столике ещё какие-то свитки. Потянулся, развернул наугад. С чёрно-белой колдографии на него смотрела, улыбаясь, кудрявая низенькая староста Хаффлпаффа. «Помона Ливия Спраут, — прочитал он внизу. — Обвиняется в антигосударственной деятельности, оказании помощи движению Сопротивления. Направлена в концентрационный лагерь для лиц, обладающих магической силой, в качестве подопытного материала для исследования свойств медленнодействующих ядов». Под этими строчками стояли росчерки следователя, обвинителя, судей. Не хватало лишь одной подписи — Геллерта Гриндевальда. Уронив голову на постель, Альбус прижался к мягкому покрывалу щекой. Из этой ловушки хода уже не было. Ему принесли мантию, расшитую серебряными нитями, уложили непослушные рыжие пряди заклятьем и обрызгали их одеколоном. Старшая из девушек, хлопотавших над ним, посматривала хмуро, сочувственно, в то время как у её товарки глаза так и блестели. — Вы знаете, кто хочет видеть вас? — сорвалось с беспечно приоткрытых губ. Старшая дёрнула её за рукав, а Альбус пожал плечами: — Догадываюсь. Вы меня разве что в ванну с розовыми лепестками не окунули. — Ой, а вы хотите? — загорелись глаза у девчонки. — Герр Гриндевальд приказал нам исполнять ваши желания. Альбус насмешливо подпер подбородок ладонью: — Что, прям все? — Если только они не связаны с самоповреждением и побегом, — отозвалась старшая. — И не противоречат иным распоряжениям герра Гриндевальда. — В таком случае, полагаю, бессмысленно просить вас снять с меня эту хламиду и принести мою старую мантию учителя трансфигурации, — хмыкнул он. Девушка развела руками, а её напарница качнула головой: — Что вы! Вы великолепно выглядите! Герр Гриндевальд, — выдохнула она с непритворной завистью, — очень заинтересован вами. — Вот уж обрадовали. Тряхнув головой, он машинально расправил складки шёлка и шагнул к створчатым дверям. — Ведите, что ли. Младшая утицей скользнула в коридор, старшая же, виновато покосившись на Альбуса, наставила на него палочку. — В целях безопасности, герр Дамблдор. — Высоко же Геллерт ценит мои способности. Её широкоскулое, чуть сплюснутое лицо передёрнулось — должно быть, от столь фамильярного упоминания имени Повелителя смерти. — Я должна вас предупредить, — тихо произнесла она, — герр Гриндевальд вспыльчив, но он… не будет к вам жесток, мне кажется. Если только вы не станете его провоцировать. Он слегка улыбнулся: — А что ещё мне делать, фройляйн? Его тюремщица не ответила. У распахнутых дверей в конце галереи обе девушки отступили назад, пропуская его. Альбус сделал шаг. И ещё. Свет, хлынувший прямо в лицо, заставил Альбуса сощуриться. Зал был абсолютно пуст — если не считать трона под высоким балдахином. На этом-то троне, забросив ногу на ногу, и растянулся золотоволосый мужчина с юношески ладной фигурой. Повернув голову вполоборота, он негромко усмехнулся и сделал рукой пригласительный жест: — Сам Альбус Дамблдор, подумать только. Какая честь моему скромному дому. Альбус слегка наклонил голову. — Приветствую вас, герр Гриндевальд. — Не надо церемоний. Знаешь же, я их не люблю. Поднявшись, Геллерт неторопливо приблизился к нему, слегка поддел ребром ладони его подбородок. — Всё так же хорош собой, Альбус. Уж не раздобыл ли ты и впрямь Философский камень? — Ты тоже особо не постарел. Вероятно, Повелителю смерти не к лицу поддаваться возрасту? — Как всегда, зришь в корень, — ровные белые зубы сверкнули в улыбке. — Впрочем, нетрудно держаться в форме, когда тебя окружает всё самое лучшее. Ты завтракал? — Мне принесли тыквенный пирог с лимонным соусом. Должен сказать, готовят у тебя вкусно. Геллерт кивнул. — Анна и Берта получили подробную инструкцию о твоих предпочтениях. Впрочем, если их услуги тебя разочаруют, только скажи — я подберу тебе кого-нибудь другого. — Мне кажется, они славные девушки, — сдержанно отозвался Альбус. Рука Геллерта легла на его локоть, подводя к застеленной шёлком скамье. — Присядем. По-моему, друзьям самое время поговорить. Сложив руки на коленях, Альбус выжидательно взглянул на победителя. — Так у нас в Дурмстранге сидели на первых скамьях любимчики учителей, — Геллерт со смехом скопировал его позу. — В самом деле? А мне казалось, я похож на подсудимого Визенгамота. — Уж не думаешь ли ты, что я затею хлопоты с судом? — процедил Геллерт. — Нет ещё такого закона, который бы по заслугам покарал тебя. — И что же ты намерен делать? — поинтересовался Альбус. Геллерт откинулся на спинку скамьи, вновь устраивая ногу на ногу. — Разумеется, я не стану удерживать тебя силой. Стоит тебе только пожелать, ты покинешь мой дом, и никто не причинит тебе ни малейшего вреда. — Интересно, я уже понял, в чём подвох, или ты ещё что-то задумал? — Нет, всё просто. Уходишь ты — три дюжины твоих хогвартских любимчиков отправляются в концлагерь. Разумеется, это путь в один конец. Альбус слегка развёл руками: — Ты знаешь моё решение. Полагаю, я должен дать Непреложный обет? — Обет? — брови Геллерта изогнулись золотистыми арками. — В чём? Не забывай, я не держу тебя. А вред ты мне едва ли причинишь. — И в каком же качестве я должен… остаться? — Что за вопрос? В качестве моего лучшего друга, разумеется. Мы долго были по разные стороны магического щита, но теперь это небольшое недоразумение разрешилось. Так что всё будет как раньше. Более того, — напряжённая улыбка стянула губы Геллерта, — я смогу осуществить кое-какие фантазии, которые я лелеял всё годы нашей разлуки. Альбус не отвёл ровного, спокойного взгляда. — Например? — Например… — рука Геллерта стиснула его талию, притягивая ближе, ладонь властно прошлась по груди. Пальцы свободной руки нырнули в длинные волосы, сжимаясь в кулак, наматывая мягкие пряди до запястья. Геллерт с силой дёрнул раз, другой — и тут же отшвырнул своего молчащего пленника так, что он едва устоял на ногах. — Анна и Берта проводят тебя в спальню. Жди. Зрение Ала сильно подпортилось с годами, а вот слух даже острее стал. Заслышав спустя несколько часов бесцельного перелистывания «Солнечного травника» лёгкие шаги по галерее, он положил очки на тумбу и смежил ресницы, выпуская из рук книгу. От двери донёсся смешок: — Заснул, что ли? Альбус нарочито неспешно поднял голову, моргнул: — Это ты? Я, признаться, ещё пока быстро устаю. Кровать прогнулась от резко навалившегося на неё тела. Сжав худое плечо Альбуса, Геллерт покачал головой: — Врёшь. Опять ты всё врёшь. Ты глаз не сомкнул, не правда ли? Пялился в потолок и внушал себе, что должен лежать смирно и думать об Англии. Ал через силу повернул голову: — С чего бы? Кадык на гладкой белой шее Геллерта дёрнулся от беззвучного смеха. — С того, что тебе нравится изображать жертву. Да-да, не быть, а изображать. Думаешь, я этого не понял, ещё когда ты меня послал? Я думал до того дня, что мы равны — а ты… ты даже не осмеливаешься ничего пожелать. Тебе надо, — голос стал глуше, — чтобы тебя заставили. Ах, Гриндевальд такой-сякой-немазаный, ах, я делаю это во имя общего блага! Горячие губы Геллерта коснулись его шеи — он вздрогнул, пытаясь отдёрнуться. — Так вот, — нетерпеливые пальцы рванули шнуровку его воротника, — себя ты можешь сколько угодно обманывать. А со мной этот фокус не пройдёт. Альбус мотнул головой: — Геллерт, я… — Заткнись. Вновь вцепившись в спутанные рыжие пряди, Геллерт дёрнул его голову ближе, накрывая ртом тонкие истрескавшиеся губы. Скользнул языком, чуть прикусил тонкую кожицу — и ещё, и ещё, пока не начало сдавать дыхание. Подол мантии, шурша, упал на грудь, открывая нескладные длинные ноги. Альбус, запутавшийся в собственной одежде, попытался повернуться, но тяжёлое тело Геллерта придавило его к постели. — Решил, что сбежал от меня? Думал, я не найду? Не погребу под развалинами твою идиотскую школу, всю твою страну? Ты мой, Dummkopf*, мой! И если ещё хоть однажды… Не договорив, Геллерт потянулся за палочкой и отсёк от мантии Альбуса длинную полосу. Гладкий шёлк тут же лёг ему на глаза. — Геллерт, зачем?.. — Чтобы не отвлекался, — хмыкнул Гриндевальд, завязывая узел. — Скажи-ка, сколько у тебя было приятелей после меня? Глотнув воздуха, Альбус выговорил: — Не твоё дурье дело. — Что означает «никого»? Колючие искры заклятия коснулись пупка Альбуса, рассылая мурашки вниз, к коленями. — А у меня их было полно. Блондины, брюнеты, русые… Только рыжих — ни одного. Не хотел смешивать, портить предвкушение. Острые ногти впились Альбусу в кожу выше локтей. Геллерт навалился, прижимаясь плотнее, и его пленник уткнулся лицом в смятую простыню, уже не пытаясь сдержать нетерпеливую дрожь бёдер. Бесстыжие пальцы пробежались по его груди, скользнули к животу, потеребили шрам под коленкой и наконец накрыли пах, исторгая из горла Ала сдавленный, мучительный стон. Стискивая онемевшими пальцами кованую спинку кровати, он кричал, подаваясь навстречу, вглядываясь в ошалевшие от восторга глаза Геллерта. Повязка была сдёрнута ещё после второго раза, когда Ал судорожно ловил воздух пересохшим ртом, упав Гриндевальду на грудь. А сейчас… сейчас он уже вовсе ничего не соображал. Ещё пара хлёстких движений, короткий укус в шею — и его тело, не принадлежащее ему сейчас, изогнулось на постели, теряясь в наслаждении. Геллерт, просипев многоэтажное немецкое ругательство, растянулся рядом с ним. Грохот в висках понемногу успокаивался, грудь уже не ходила ходуном. На щеках Геллерта гасли алые кляксы румянца. — Что это было за зелье? — Ал с трудом узнал собственный голос. — Какое зелье? — Или, может, чары. Из-за которых мы… Геллерт отодвинулся, и в плече у него что-то хрустнуло. — Грёбаное твоё Дробящее заклятие — до сих пор никак не долечусь… Не было ничего, ясно? Ни зелий, ни чар. Альбус поднял голову. — В таком случае, полагаю, нам есть чем гордиться. — Да уж, — Геллерт с силой потянулся и запрокинул голову, глядя на часы. — С ума сойти, Менгеле второй час ждёт. Придётся перенести его на завтра. Брови Ала сдвинулись к переносице. — Менгеле? — А, ты слышал о нём? — Набросив на плечи мантию, Геллерт отошёл к окну. — Ничего нет на свете паскуднее, чем родиться сквибом. Большинство спивается, кто-то криминалом начинает промышлять, а этот, вон, с фантазией уродился. Так или иначе, он мне полезен. Альбус промолчал, разглядывая резкие, красивые черты лица Гриндевальда. — Ты поймёшь со временем, — добавил тот. — А не поймёшь — так тебе ж хуже. Знаешь, как говорят… Желающего судьба ведёт, а нежелающего тащит. — Я давно всё понял, — сухо сорвалось с губ Альбуса. Резные створки двери тяжело хлопнули. ______________________ *Дурак (нем.)