Наложник короля

      Яркие солнечные лучи с трудом пробились через густые ветви цветущей сакуры, прощавшейся с первыми смелыми лепестками, отправившимися в путешествие по тёплому и еле различимому ветру, дабы аккуратно запутаться в длинных тёмных прядях, которые молодая девушка выпутала из тугой косы, заколотой широкой золотой шпилькой, обсыпанной мелкими бусинами. Лёгкая улыбка изредка сменялась игривой и скорее заигрывающей, когда её старший брат поднимал взгляд от полотна с набросками и с интересом рассматривал родное лицо.       Наследники семьи Пак мирно примостились у вкусно пахнущих деревьев, пока ожидали возвращения отца из королевского замка, где тот коротал деньки за любимейшим занятием — службой у законного правителя целой страны, Его Величества короля Ли Тэкёна. Суджи, поправив подол длинного одеяния, прищурилась, скрывая карие глаза за длинными, слегка выгоревшими ресничками, которые отбрасывали смешные тени на ещё не потерявшие детскую припухлость щёчки.       Она мастерски привлекала внимание, поджимая пухлые розовые губки и проводя тонкими пальчиками по краю рукава, то оголяя белые тонкие кисти, то снова их прикрывая. Задиристо улыбаясь и поднося нежно-розовые цветы к участку с открытой кожей на хрупкой шее, девушка нарушала многие правила приличия, но стоило только Джинёну жадно проследить за её действиями, как все угрызения совести моментально исчезали, оставляя место лишь приятному теплу, пробивающемуся через рёбра.       Её брат никогда ни на кого так не смотрел и не посмотрит. Это юная красавица знала наверняка. Стоило ей исполниться двенадцать лет, как парень сам завёл её в пустую конюшню, где подарил первый поцелуй, наполненный похотью и грехом, которым они испивались до тугой тяжести внизу живота. Крик разума о запрете на такие отношения был и продолжает в их жизни быть мастерски проигнорированным, как и сам факт того, что скоро юную госпожу вполне удачно выдадут замуж.       — Старший брат, о чём задумался? — девушка наклонила голову и с любопытством посмотрела на объект своего обожания, который сидел на каменном выступе и довольно долго сверлил взглядом розовые блики в её роскошных чёрных волосах.       Парень после этих слов неловко пожал плечами и поправил чокки тёмно-синего цвета. Вся одежда моментально стала тесной, стесняющей малейшее движение, и виной тому была Суджи, совращавшая собственного брата так безответственно, что горечь, скопившаяся во рту за два коротких года, казалось бы, вытекала вместе со слюной из уголка губ и прожигала кожу, словно кислота.       — О тебе, любовь моя, — наследник неловко передёрнул плечами и нанёс несколько тонких линий на полотно. Критически осматривая получившийся результат, Джинён осознал всю безысходность сложившейся ситуации: он, являясь сыном генерала, желал обладать собственной сестрой, а та, не желая сопротивляться, с лёгкостью опутывала его в новые сети, не забывая укрепить старые. — Ты же знаешь, что только ты и лик твой занимают все мои грешные мысли.       — Твои помыслы не грешны, — девушка раздражённо цокнула и поспешила встать на цыпочки и пройти вокруг цветущей вишни, касаясь подушечками пальцев шершавой коры, изредка царапающей нежную кожу, не знавшую труда. Редкие лучики красиво танцевали на её лице, и Пак подумал, что прекрасней нет никого на целом белом свете. И неважно ему, насколько он огромен и величественен, когда босые ножки ступали с ним по одной земле. — Разве любовь может быть грешной? Разве может моё сердце быть червивым только от того, что дороже тебя у меня никого нет? Разве могла высшая сила вселить в мою душу этот огонь, если он горит в тёмных оттенках?       Суджи коснулась чужих высоко заплетённых волос и вскрикнула, когда брат схватил её за руку и резко подорвался, ощущая себя расколотым на части с кипящей в венах кровью. Даже сквозь одежду она чувствовала неровную поверхность ствола дерева, к которому оказалась прижата. Сейчас их с возлюбленным разделяло несколько сантиметров, и лишь одному Богу известно, как же сильно ей хотелось высвободить свои руки и обвить ими подтянутую фигуру стоящего напротив неё парня и уткнуться носом в ямочку у ключиц, и стоять так вечность, вдыхая аромат любимого тела.       Она знала, что этот аромат кружил голову больше, чем рисовое вино, которое она однажды попробовала тайком от представителей мужской части её семьи; больше, чем странные танцы её служанки, когда та кружила её до упаду; больше, чем когда она резко вставала, дабы поклониться вернувшемуся в целости и сохранности отцу; больше, чем осознание мысли о скором замужестве за нелюбимого чиновника, вдвое старше неё самой. Больше, чем всё.       Джинён знал, что будет дальше. Будто по старому и давно выученному сценарию. Сейчас он притянет девушку к себе за талию, аккуратно мазнётся о неё губами, касаясь ими сначала лба, который она так смешно хмурила, потом аккуратного носика, высеченного будто из мрамора, а затем сладких до невозможности губ, которые вскоре покраснеют и опухнут. Он не остановится до тех пор, пока из лёгких окончательно не выйдет весь воздух, а ноги не подкосятся. Только в этот раз одним поцелуем всё не ограничится.       Мягкий футон сестры прогнётся под их телами, когда распалённая четырнадцатилетняя девушка втянет парня в свою комнату и потянет его на себя, готовую на всё. Когда чогори трещит по швам под сильными мужскими руками, лёгкая весенняя прохлада, ощущавшаяся даже в доме, начинает ласкать девственно чистую кожу молодой особы. Бледная и благоухающая маслом из лаванды, она вызывает ещё большее желание, которое ощущается ими даже через мешковатые паджи и чхима.       — Сделай это, — шёпот достиг чужих ушей, краснеющих то ли из-за резкой жары, то ли из-за возбуждения, витающего в комнате, и настолько материального, что его можно было ощутить при каждом вдохе и выдохе — он попадал в кислород и сгущал кровь, щекоча лёгкие изнутри, как цветок мягчайшего хлопка. Пухлые губы Джинёна коснулись округлой небольшой груди, после чего зубы слегка закусили её и оттянули на себя. Со рта Суджи слетел лёгкий стон, и она всё сильнее выгнулась навстречу ласкам, чувствуя острую необходимость в них. Её поощрительные жесты ещё больше распаляли Пака, от чего он сильнее закусил и засосал шёлк родного тела, оставляя на нём фиолетовые круглые пятна. — Сделай это, брат, я должна быть твоей.       Молодой человек подорвался с постели, ощущая себя облитым с головы до ног леденящей душу водой. Слово «брат» успело достучаться до сознания быстрее, чем он совершил роковую ошибку, обесчестив сестру, а за ней и весь род. Дрожащая рука медленно, но верно коснулась багрового лица, пряча подрагивающие от ужаса губы. В его глазах разом потухла последняя надежда, которая если и была, то уж наверняка, тлела где-то в глубине души почти исчезнувшим угольком.       Из коридора начали доноситься обрывками причитания и приказы, которые отдавал главный слуга, срываясь практически на хрипы, пытаясь привести в порядок дом до возвращения господина. Отправленный вперёд курьер принёс весточку, что через час вернётся Пак Чансон, способный выпороть за малейшее неподчинение и беспорядок в его обители. Суровый мужчина был строг со всеми, даже с собственными детьми, особенно ярко это стало проявляться после кончины любимой жены, которую он, пусть и не сразу, но впустил в своё холодное сердце.       Джинён ошеломлённо посмотрел на сестру, застывшую на помятом футоне в весьма провокационном положении: жакет порван, и часть его валялась в дальнем углу комнаты, а нежная кожа покрыта метками. И пусть он даже не видел собственными глазами, но знал так же ясно, как и то, что зимой идёт снег, тот факт, что на белом белье сестры есть влажное пятно от страсти, охватившей их так неожиданно. Парень поступил опрометчиво.       — Я не должен был тебя касаться, — сейчас, видя свою любовь, готовую на всё ради него, невыносимо больно и обидно, поскольку, как оказалось, он не мог пойти ей навстречу. Не мог опорочить тело, официально принадлежащее другому. — Мы брат и сестра, и то, что мы хотели сотворить друг с другом — грязно и неестественно.       Суджи не верила собственным ушам. Тело горело от негодования. Как могло произойти нечто подобное? Неужели её отвергнул человек, которому она принадлежала, принадлежит и будет принадлежать вечно? На негнущихся ногах девушка подошла к комоду и оперлась на него, впиваясь пальцами в край открытого ящика, где взглядом пыталась найти сменную одежду. Внизу живота всё ещё тянуло, а губы обдавало огнём незаконченных поцелуев. В глазах моментально защипало, и большие слёзы скатились по припухлым щёчкам, стягивая кожу и оставляя хоть и прозрачные, но всё-таки следы.       — Прикоснись ко мне, — голос сорвался на всхлип, а губы стянулись в прямую полоску. Паку показалось, что даже сейчас нет никого краше его сестры. Что даже такая, сломленная и обиженная, с искривлённым в рыданиях лицом, она самое прекрасное божье создание, способное подтолкнуть на грех с ней даже родного брата. В ней всегда было что-то такое, что тянуло его на дно и разбивало о скалы, заточенные синими бурными волнами, за многие тысячелетия существования вселенной. — Или уходи.       Трясущимися руками она обхватила себя, пытаясь скрыть оставшимися от жакета обрывками ткани свою наготу, но только она знала, что пыталась таким образом спрятать себя от всего мира. Обида, скопившаяся внутри хрупкого сердечка, почему-то никак не хотела проходить, как бы мысленно девушка не пыталась оправдать действия своего несостоявшегося любовника. Мелкие трещины покрыли поверхность бьющегося органа, и с каждой секундой становились всё глубже и длиннее, пока сильные руки не обхватили её осунувшееся тельце.       — Что же ты делаешь со мной, девочка моя? — Джинён уткнулся носом в приятно пахнущие волосы и прикрыл глаза, чувствуя, как Суджи направляет его руки с её талии на грудь. Всё ещё стоящие соски упирались ему в ладони до тех пор, пока девушка, не ощутив возбуждение брата, тёршееся об её поясницу, не опустила его руки ещё ниже, дабы он ощутил влажность, которую она испытывала от близости с ним. — Прошу, не надо. Мы не можем, ты же знаешь… — парень вырвался из её хватки и развернул к себе лицом, жадно всматриваясь в приоткрытые губы. — Если мы продолжим в том же духе — ты будешь опозорена, а я не могу этого допустить. Пойми меня! Ты просто обязана понять. Ведь если не ты, то кто?..       Юная госпожа вытерла слёзы и коротко кивнула, отворачиваясь обратно к комоду и выуживая оттуда новый жакет. Не боясь очередного осуждения со стороны возлюбленного, она сняла с себя остатки былой роскоши и кинула их прямо на пол. Девушка точно знала, что брат сейчас упивался каждой клеточкой её тела, поэтому мысленно усмехалась и ощущала победу всеми фибрами своей души. Он всегда был пленён ею, и теперь, когда коснулся трепетной кожи и увидел её полуобнажённой, ему было некуда деваться. До свадебной церемонии оставалось две недели, и Суджи была твёрдо уверена, что успеет отдаться брату до того, как станет хозяйкой в доме семьи О.       Девушка нервно заправляла многочисленные рубашки и завязывала ленты, пока Джинён пытался выследить момент, когда в коридоре не окажется возбуждённых слуг, и вернуться в семейную библиотеку, где он был, когда отец утром покидал дом, пытаясь попасть во дворец ещё до пробуждения правящего Вана. Пока коридор сменялся коридором, он успел многое обдумать и понять, что им с сестрой не стоит видеться до её последнего дня в их доме, но отец, вернувшийся через несколько десятков минут, созвал своих детей в рабочем кабинете.       Чансон медленно пережёвывал пищу, смотря на своих наследников пустым и ничего не значащим взглядом. Внутри Джинёна в это время спела мысль, что отец знал об их отношениях с сестрой, но, дабы не выдавать их порочную связь своим беспокойством, решил вести себя как ни в чём не бывало. Девушка будто бы читала его мысли, поэтому спокойно подливала слегка подстывший чай в маленькие белые чашечки. Движения были механическими, словно на автомате, но этого никто не замечал, окунувшись каждый в свои мысли.       Засосы до сих пор горели на коже, согревая замёрзшую душу лишь в некоторых особо сокровенных местах, а одна лишь мысль об интимной близости заставляла почувствовать приятную негу внизу живота. Ничего не значащие прикосновения возлюбленного придавали больше сил, которые необходимы для того, чтобы выдержать странное поведение генерала. Он то и дело поглядывал на них искоса и с явным сочувствием. Самым первым не выдержал Джинён, громко кладя палочки на столик.        — Отец, в чём дело?       Пожилой мужчина глубоко вздохнул и протянул дочери чашечку, дабы та долила ароматного напитка. Руки девушки начали трястись, а в горле пересохло от ощущения приближающейся беды. Расплескавшиеся капли, блестевшие на столе, уже были доказательством ошибки юной госпожи, но Чансон не обратил на них никакого внимания, всё так же подбирая слова, которые ему необходимо было озвучить как можно скорее.       — Все мы знаем, что у короля нет наследника, — мужчина подбирал слова очень деликатно, взвешивая все «за» и «против». Из-за волнения подбородок, украшенный редкой бородой, слегка подрагивал. — На данный момент он собирается провозгласить своего племянника Им Джебома, единственного сына его покойной сестры, законным правителем. Скорее всего, народ будет недоволен сменой династии, но другого выхода у Его Величества нет. Поэтому, — генерал перевёл взгляд, наполненный сожалением, на Суджи. — Тебе, дочь моя, придётся раньше покинуть отчий дом, дабы ничего не помешало твоей свадьбе.       Девушка замерла, как изваяние. Чайничек, наполненный наполовину, выпал из её рук и разбился на крупные осколки аккурат возле её босых ног. Она сама не отдавала себе отчёта, когда, встав на один из них, пробила кожу и бросилась к брату, спрятав лицо на его груди. Джинёну хотелось отстранить её от себя, но маленькие кулачки с силой сжали его одежду, а генерал, списав всё на шоковое состояние, устало помотал головой. Он и сам прекрасно помнил, как его жена не хотела выходить за него, но со временем они смогли прижиться друг к другу и даже полюбить.       — Брат, не позволь этому случиться, — слабая на вид, но сильная внутри, она просто не могла понести эту ношу в одиночку. Ох, если бы они только могли сбежать и жить где-нибудь вдвоём, как супруги, чтобы никто не знал об их грехе, похоти, которую испытывают рядом друг с другом, и любви, которая становится сильнее день изо дня. — Если я уеду — мы больше не увидимся! Не бросай меня!       — Суджи, прекрати сейчас же, — мужчина начинал терять терпение. Конечно же, как её отец, он прекрасно понимал, каково его дочери, но, как гражданин, чтивший традиции своего народа, был непоколебим. — О вас с братом могут пойти пересуды, если ты продолжишь кидаться ему на шею при каждом удобном случае. Ты сейчас же пойдёшь собирать свои вещи, завтра на рассвете отправишься в свой новый дом и будешь там примерной женой.       Бездействие со стороны Джинёна и слова главы семьи отрезвили девушку. Как и подобает благовоспитанной леди, она встала и поправила густую косу, заправляя в неё выбившиеся пряди. Каждое движение было грациозным и отточенным, именно таким, как показывала покойная матушка, возможно, единственный человек, который встал на бы её сторону и отгородил от нежелательного замужества.       — Я никогда не возлежу с этим мужчиной, будь он хоть Ваном страны нашей, — Суджи поклонилась и поспешила уйти в свои покои, где могла вдоволь выплакаться и пожаловаться единственному, кто может её выслушать — игрушечному воину, сделанному умелыми руками Пака-младшего. Будто забыв что-то, она обернулась и криво улыбнулась, смотря на покрасневшее от злости лицо отца. — Лучше стать падшей женщиной с любимым, чем женой ненавистного мне человека.       Дверь за ней с глухим грохотом закрылась, и в комнате воцарилась тишина, прерываемая лишь тяжёлым дыханием мужчин. Оба понимали, что должны были утешить это беззащитное дитя, но каждый по-своему. Джинёна переполняла злоба, поэтому кулаки каждый раз сжимались до вмятин от ногтей на огрубевших ладонях. Следы окровавленной стопы тянулись от осколков до самой двери и, наверняка, намного дальше.       — Сын, я осведомлён, что ты души не чаешь в своей сестре, но не поощряй такое её поведение, — генерал медленно поднялся и, прихрамывая, подошёл к комоду, откуда выудил припрятанную бутылочку рисового вина. Её содержимое издавало смешные звуки при каждом шаге господина, и это единственное, что действительно помогло парню улыбнуться после всех событий этого яркого в своих чёрных красках дня. — Пойми, ты станешь хозяином наших владений, приведёшь сюда жену, и твоя сестра должна будет подчиняться ей, хочет она того или нет. А так она сама станет госпожой, и подчиняться будут ей. Я желаю вам только добра, ведь вы всё, что у меня есть. Мои дорогие дети.       — Я знаю, отец. Вы очень добры к нам, но…       Мужчина вскинул руку и вытянул её вперёд, прерывая речь Джинёна, прекрасно понимая, что ни к чему хорошему она не приведёт.       — Твоё «Но» может меня расстроить, поэтому, прошу, не продолжай. Клянусь, сын мой, я сделал всё, чтобы Суджи была счастливой, — генерал откупорил бутылочку и, горько усмехнувшись, разлил ароматную жижу по чашечкам, отмечая про себя прекрасный оттенок и предвкушая пряный вкус. — Я оттягивал свадьбу, как мог, но как я уже говорил, скоро на престол восходит новое Солнце. Конечно, он помолвлен, со дня на день ожидается церемония бракосочетания, на которую приглашена наша семья, и увидь он наш прелестный цветок, тут же причислил бы её к наложницам. Пойми, мало кто устоит перед ней, а мы не так влиятельны, чтобы отказать будущему правителю.       — Моя сестра могла… — у парня пересохло в горле, поэтому он быстро осушил чашечку, куда снова налили терпкий напиток. — Отец, выходит, вы спасли её!       Пак Чансон скривился и обновил напиток. Его взгляд с каждым глотком становился всё печальнее, а движения более резкими и неосознанными. Джинён невольно проникся уважением к отцу, успевшему не только пройти войну, но и удержать их род на плаву, остаться другом действующего короля и хорошим, хоть и скрытным, родителем. Парню хотелось так же чего-то добиться в своей жизни, завести семью, сердце мечтало о Суджи, а разум требовал «нормальной» по всем требованиям общества жены.       — Я спас не только её, но и тебя, — мужчина засмеялся своим низким голосом и упёрся подбородком в ладонь. — Думаешь, для чего я тебя к книгам приковал? Да чтобы на войну тебя не послали, а утвердили как правую руку будущего короля. Сынок, я был там, на войне. Видел, как некоторые возвращались калеками, а многие… — генерал проглотил ком, стоящий в горле, и замер на несколько секунд, борясь с неприятными воспоминаниями. — А многие не возвращались вовсе. Я хочу гордо стоять перед вашей мамой, когда уйду в мир иной. Хочу, чтобы мне было спокойно на смертном одре. Донеси это до своей сестры.       — Конечно, отец, я сделаю всё от себя зависящее, — юный господин благодарно накрыл руку Чансона, и, поклонившись, медленно пошёл к двери, которую тихо закрыл, боясь отвлечь отца от обуревавших его мыслей. В области сердца неприятно щемило от осознания скорой разлуки с самым любимым человеком на свете, но кто, как не он, знал, что чему бывать, того не миновать.       Ноги сами привели его в свою комнату, которая казалась намного просторнее из-за убранных в отдельное помещение свитков с картинами. Джинён рисовал с детства, пытаясь запечатлеть не только в памяти, но и на бумаге самые прекрасные моменты в его жизни. Сейчас ему шестнадцать, а большинство портретов принадлежат его сестре, которая становилась прекрасней с каждым годом. Её естественная красота привлекала многих знакомых отца, которые, недолго думая, просили потом отдать Суджи им в жёны, когда она станет старше. Дни шли, сменяя друг друга с неуловимой скоростью, и чем больше было желающих сделать его милую сестру госпожой в своём доме, тем больше он ревновал, не понимая, что с ним происходит, пока однажды, поддавшись минутному порыву, не поцеловал её в конюшне.       Ей исполнилось двенадцать, а ему три недели как четырнадцать. Он даже мог бы поклясться, что юная госпожа только этого и хотела, дожидаясь того дня, когда глупый братец расставит всё по своим местам и сможет понять, что их связывают далеко не родственные узы, а что-то более сильное и неосязаемое. Маленькая красавица уже тогда могла пленить его, опутывая их в одно целое до тех пор, пока они не осознали, что разлука убьёт их обоих. Сейчас, трезво оценивая ситуацию, пусть и не в очень трезвом виде, парень осознал, какую совершил ошибку, когда позволил всему этому случиться.       Солнце уже давно село, и Пак собирался ложиться спать, дабы с рассветом проводить сестру в её новую жизнь и проститься с ней, как и подобает родному по крови брату. Книга уже давно выпадала из рук, а лишние мысли мешали понять прочитанное, из-за чего приходилось перечитывать строчки по несколько раз. Тупая головная боль распространилась от висков до темечка, и явно не собиралась никуда уходить, пока помыслы молодого человека не будут так же чисты, как и слёзы младенца.       Задув единственную свечу, Джинён раскрыл футон и снял с себя верхнюю одежду, впитавшую в себя слёзы и пот его сестры. На ночь глядя он дал себе несколько обещаний, и одним из них было желание искоренить в себе эти грешные помыслы по отношению к сестре. Ему хотелось научиться снова дышать свободно, не ожидая какого-либо подвоха или осуждения, которое выльется на их род, стоит только людям прознать о порочной связи. Больше, чем вкусно питаться и жить в роскоши, люди любят обсуждать других за их спинами. И именно такой судьбы он не хотел своей Суджи. Такой нежный цветок, как она, заслуживает только лучшего ухода.       Когда сон почти овладел юношей, он почувствовал, как падает с высокого обрыва куда-то в бездну, и стоило только болезненному спазму схватить всё тело и пробудить его от реалистичной иллюзии, как дверь в его опочивальню с тихим скрипом отворилась, и ему не стоило повернуть голову, дабы узнать, кто это был. Босые ноги вполне характерно шлёпали по деревянному полу, точнее, одна босая нога, ведь вторая была перевязана из-за дневного инцидента, произошедшего у отца в кабинете.       — Суджи, что тебе здесь нужно? — Джинён привстал на локтях и повязал свои распущенные волосы лентой, которую всегда держал под продолговатой подушкой. — Я прекрасно знаю, что ты не ошиблась комнатой, поскольку знаешь всё наше владение как свои двадцать пальцев. Чего тебе?       Девушка присела на футон и заправила длинную прядь за ухо. С распущенными волосами и в лунном свете она смотрелась ещё изящней, чем когда-либо. Пухлые губы покраснели, что было заметно даже в темноте, видимо, она весь вечер кусала их, нервничая из-за событий этого долгого дня. В её глазах отражались тысячи звёзд, и если это было не так на самом деле, то воображение Пака сыграло с ним злую шутку, поскольку сейчас его сестра походила на богиню больше, чем когда-либо.       — Я хотела предложить тебе сбежать, но потом вспомнила, что мой брат слишком правильный, и если бы я даже решила покончить с собой, он бы просто отправился за мной.       Джинён усмехнулся и сел так, чтобы можно было положить ставшую тяжёлой, словно чугун, голову на плечо любимой. Её сладкий аромат напоминал ему о детстве, тех безмятежных днях, когда он не знал о своей зависимости от младшей сестры и мог просто жить, вдыхая свежий, холодный воздух полной грудью. Теперь он не мог ступить и шагу, не думая о его прекрасной Суджи, которая, как колдунья, манит его одной только улыбкой.       — Ты должна выйти замуж, всё это отец делает ради тебя. Твой муж не так молод, он долго не проживёт…       Юноша скривился от боли, ошпарившей его щёку, как кипящее масло. Рука у девушки до сих пор горела и пульсировала от удара, пока на щеке брата краснела и приобретала очертания ладони свежая пощёчина. Мелкие слёзы скопились в уголках глаз юной госпожи, и она даже не пыталась их спрятать или вытереть — всё, чего ей хотелось, это достучаться до глупого брата.       — Я не хочу подкладывать тело, которое принадлежит тебе, под кого-то ещё! — её голос то и дело срывался на всхлипы, но Джинён понимал каждое слово, которое ранило его до глубины души. — Как ты не понимаешь? Я только твоя, глупый братец. Так было предначертано свыше, — Суджи взяла его ладонь в свои руки и прижала к груди, где под кожей и рёбрами билось её загнанное в угол сердце. — Слышишь? — юноша коротко кивнул, ощущая не только чужое сердцебиение, но и упругость бюста. — Оно стучит для тебя. Каждый удар — твой.       — Это слишком громкие слова, для такой тихой души, — юный господин рассмеялся ей в плечо и устало прикрыл глаза, понимая, что это не единственная причина, по которой она пришла к нему. Как обычно, босоногая и упрямая. — Скажи, что именно привело тебя в мою спальню? На тебе лишь рубаха и, по какой-то неизвестной причине, мои паджи.       Девушка резко отбросила парня на футон и нависла над ним, садясь сверху и обхватывая ногами его бёдра. На её губах ярко сияла невинная улыбка, с которой она больше напоминала ангела, чем демона, но действия, совершаемые ей так бездумно, всё же выдают в ней порождение зла. Для Джинёна всегда были загадкой её мысли, цели, желания, только вот она думала, что знает, что именно необходимо ему самому.       — Давай представим сегодня, что мы супруги, — тонкие пальцы быстро развязали узелки на белой рубахе и почти невесомо прошлись по сильной мужской груди. Небольшие коричневые соски встали от холода, и теперь, каждый раз касаясь их, Суджи ёрзала на бёдрах юноши всё сильнее, ощущая его затвердевшее возбуждение. — Я обещаю быть послушной, если ты исполнишь всего одно моё желание.       Пак резко встал и сбросил с себя девушку. Всё его тело горело от негодования, что происходит с его маленькой сестрой? Раньше она бы никогда не позволила себе прикасаться к нему без разрешения, а теперь просто пытается манипулировать им через страсть, которая переполняет его каждый раз, когда она рядом.       — Что с тобой происходит? — он провёл рукой по её влажной щеке и отстранился, пытаясь встать и выйти из комнаты, но цепкая хватка, обхватившая его лодыжку, не давала сделать и шагу. — Что за чертовщина в тебя вселилась?       — Сделай это со мной. Сделай, пока не поздно. Никто никогда не узнает, что я была с братом, — девушка встала в полный рост и обхватила ладонями чужое, но такое родное лицо. Когда их взгляды встретились, она на несколько мгновений стушевалась, но после, вдохнув полной грудью, слегка мазнула губами подбородок высокого брата. — Неужели я не могу побыть счастливой хотя бы одну ночь?       Поцелуи следовали за поцелуем, и Джинён не помнил, как сдался, отдавшись в хрупкие, как дорогая посуда, объятия. Суджи отчего-то вела его за собой, словно несмышлёного мальчишку, доказывая свою любовь каждым вздохом и взмахом наполовину выгоревших ресничек. Юноша ощущал себя самым счастливым и любимым, пряча угрызения совести в самых дальних закоулках своего разума. Ему кажется, что звёзды сияли ярче, когда сестра замирала на несколько мгновений, пытаясь справиться с пронзившей её болью, а затем шептала признания в любви до потери голоса, пока не встало солнце.       Новый день казался продолжением прошлого. Суджи всё так же в объятиях брата и всячески пыталась оттянуть момент расставания. Первые лучи приближающейся жизни озаряли небольшую комнату юноши, где девушка пыталась оттереть пятна крови с внутренней стороны бедра. Злосчастные пятна въелись, будто под кожу, и ей ничего не оставалось, как дождаться горячей ванны в своих будущих владениях. Наверняка ей там окажут тёплый приём, совершенно не подозревая, что это прекрасное создание всю ночь выстанывало имя другого мужчины.       Пак притянул свою сестру к себе в последний раз и провёл языком по выгнутой спине, отмечая про себя совершенство ямочек на прохладной пояснице. Девушка тихо посмеялась и уткнулась носом в широкую грудь, изредка чмокая и щекоча её покрасневшим носиком. Они несколько минут лежали в одной позе, пытаясь запомнить каждое мгновение и призывая высшие силы остановить время. Всё это казалось нереальным и слишком волшебным. Но волшебство растворилось в тот же миг, когда первые петухи завели свою песню.       Суджи подорвалась и накинула на своё разгорячённое тело рубаху с паджи, и перед тем как полностью исчезнуть из этой интимной обстановки, чмокнула Пака в нос. Дверь за ней хлопнула с такой силой, что юноша ещё долго прислушивался к тишине, опасаясь, что их засекли. Но начавшееся копошение в стенах дома было посвящено отъезду юной любимой госпожи. Молодой девушки, которая успела завоевать уважение многих слуг.       Уже через час её повозка скрылась за многочисленными домишками, отстроенными за несколько десятков лет. И Джинён ощутил себя опустошённым и брошенным. Отец молча хлопнул его по плечу и протянул свиток с незаконченным вчерашним портретом: последним, который тот мог нарисовать со своей сестры.       — Это начало конца, сынок.       Чансон ушёл в дом, оставляя замешкавшегося наследника негодующе вглядываться вдаль, где примерно скрылась повозка, увозящая самое ценное, что было в его недолгой, но такой счастливой жизни.