Чужая невеста

      Расколенная желтая с оранжевыми разводами частичка солнечного диска вздымалась над горизонтом огромной площади, где собиралось множество верующих жителей Лакхнау, желающих вознести почести и молитву великому Божеству. Небесное светило одаривало каждого рассветными ласковыми лучами, чуть слепя очи прибывающих. Замирающие в благоговении сердца вслушивались в разносящийся по окрестностям рокот множества алтарных ракушек, в котором зарождался ритм барабанного боя. Басящая дробь учащалась, набирая скорость, и объединялась в звуковой орнамент приветственных фанфар, что гулко возвещали о прибытии ритуальной процессии. Разыгравшийся хор бочкообразных инструментов, и их владельцев в одеяниях цвета падпараджи, киноварными повязками на голове, выступал из алеющей дымки, рожденной утренним заревом. Следом за барабанным оркестром, вкладывая в каждый свой шаг неимоверные усилия, топали в единых порывах силачи, вцепившиеся в пунцово-красный канат.       Дзинь… — соприкоснулись две литые чаши золота, усеянные крапинками алых драгоценных камней по кайме. Блики солнца брызнули в лица собравшихся, разжигая в глазах огонь восторга. Барабаны смолкли. Процессия встала. Ладони тысячи людей сложились в жесте Мантры и Мудры, останавливающем всякое движение тела и открывающем таинственные мгновения общения Души и Бога.       Утихнувшая в ожидании толпа разномастной публики всматривалась в облако краплачной пыли, разлетавшейся ядерным грибом над деревянным помостом. В этой алеющей дымке звучанием двух металлических огромных чаш вырисовывалась безумно огромная рука статуи, за которой прояснялся и сам образ статного бога покровителя и предводителя войска Ванаров. Его полуобезьяний лик с теплотой и нежностью безразличного к грехам взгляда взирал на тех, кто в это ранее утро пришел на празднование дня, посвященного ему, Великому Богу Хануману[1].       «Славься, господь Хануман!» — в такт восставшему ритму барабанов воспевали мужи, отпустившие канаты цвета крови и сложившие свои ладони перед грудью       «Вспори вены всем врагам!» — громко провозглашали они, поднимая в верх правый кулак.       «Славься, господь Хануман!» — взревывала повторной волной толпа верующих, поддаваясь единому порыву.       «Вспори вены всем врагам!» — вздымая сжатые в кулак правые руки, подражали люди, вторя очередной строке произнесенной до этого процессией.       Дзинь… — соприкоснулись две отлитые из золота чаши, инкрустированные рубинами по самому краю. Солнечные лучи заиграли на них всеми цветами радуги, чем вызвали неописуемый восторг собравшихся жителей. И в этот самый миг, словно бы из ниоткуда, в прыжке возник ансамбль полуголых мальчишек.       Бедра маленьких сорванцов были обернуты в атласную ткань лунги[2] цвета сердолика, желтой прожилкой которого стала золотистая кайма, обвивающая каждый изгиб края переливающейся ткани. Краплачная пыль оседала на мальчишеские тела, дополняя их грим на лице новыми оттенками праздничной атмосферы. Расписные мордашки воплощали в ансамбле обезьяноподобное Божество. Боевой клич этого воинства переходил очередным прыжком вверх. Одновременным порывом двигались в вымышленном ударе ноги и руки мальчишек, и даже накладные хвосты извивались, словно бы в едином порыве.       Дзинь… — соприкоснулись две чаши, налитые солнечным светом благородного металла, осыпанного по оборке драгоценными каменьями. Яркие лучики запрыгали отражением бессчетного количества крошечных зайчат, рожденных восходящей звездой, хранившей Землю.       — Славься, Господь Хануман! Вспори вены всем врагам! — Красные полотна ткани, как по мановению волшебной палочки, взмывали вверх, в такт им отвечали удары барабанов. Праздничная процессия разделилась надвое, образуя живой коридор для маленького войска Божества.       — Бейте со всей мощи в барабаны, будь то в Лондоне или в Шри-Ланке. — Тысячи ладоней взметнулись вверх, складываясь в священном жесте преклонения. Звуки улицы мгновенно умолкли, заглушаемые хором голосов.       — Пусть звучат их звуки с четырех сторон! — Все одновременно повернулись к возвышающемуся среди разноцветной массы идолу Ханумана.       Алые канаты взметнулись вверх, и их перехватили десятки сильных мужских ладоней, сорвав с места деревянный помост. Окриком призыва рванул вперед и ансамбль сына Ваю[3]. Они бежали, пытаясь обогнать стройный ход разномастных молодых людей, сопровождавших теперь силачей, выносивших огромный идол Бога на открытую площадь. Взрывом порошковая краска взмыла, рассеиваясь крапленой дымкой, поглощающей все вокруг.        Визг тормозных колоток входящего в поворот узкой улочки, ведущей к главной площади, автомобиля, заглушился барабанной дробью, набирающей красочность в своем звуковом узоре торжества. Дверца белого седана-японца D класса быстро распахнулась, и из нее показалась стройная ножка Лаваньи, в огнено-карминовой лакированной туфельке, орошенной бисером и стразами. Хозяйка дорогой экцентричной обуви на высоких платформах и шпильках порывистым движением прижала к груди кипу бумаг, рванувшись сквозь толпу почитателей Ханумана.       Среди рассеивающегося краплачного облака пыли, подбрасываемой в воздух тысячами ладоней, проявилась фигура отчаянно спешившей девушки, что никак не вписывалась во всю эту игру солнечных лучей и красок. Толпа и все, что с ней связано, раздражили Мисс Кашьяп, как никогда в жизни. Всего пару минут назад она покинула уютный салон автомобиля и окунулась в эту духоту, благодаря которой её асимметричное белое с синими крупными цветами платье на одно плечо, опоясаное широким красным ремнем, стало прилипать к телу. Торопливая особа сильно выделялась среди общества чтящей устои Индии своей нетрадиционной одеждой, целеустремленностью и безразличием к происходящему, но, несмотря на это, толпа, приветствующая сына Ваю, поглотила ее, скрыв следы присутствия под оседающей краплачной пылью.       Дзинь… — соприкоснулись две тяжелые чаши из солнечного металла, очерченные по самому краю огненно-красными камешками. Россыпью ярких монеток взметнулись лучики отражающегося света над землей, благословляя всех явившихся на площадь в это прекрасное алое утро.       — Пусть у вас всегда будет сострадание, — запел облаченный в белую курту и джинсы мужчина, что явился перед публикой из ниоткуда.       Окрашенной ладонью он оставил киноварный след пятерни на левой части груди, а после сложил руки в жесте приветствия, чуть наклоняясь вперед, отправляясь в свободное падение с помоста. Толпа замерла на вдохе, следя за тем, как в полнейшей тишине тело лицедея завершило сальто геройским приземлением.       — Но не будет страха и сомнения, — закончил он свои слова, словно отдавая команду барабанщикам. Грянул яркий искрящийся мелодикой дождя ритмический бой и перезвонов мембран множества ударных инструментов.       — Мы будем бесконечно танцевать, — отвечали ему мужчины, до этого момента вытягивающие помост ближе к зрителям. Встроившись в несколько рядов в шахматном порядке, они стали продолжением музыки в исполнении танца душевного освобождения: — Пусть господь направит свою магию. Классический индийский танец быстро перерастал в простые движения, пригодные для флешмоба и исполнения толпой, и вот уже вся площадь слилась в одном едином прыжке со сложенными над головой ладонями, которые устремились сначала к одному плечу, потом к другому, расходясь от груди «мерцающими» движениями кистей, что рисовали полукруг.       — Чтобы ты расцвел внутри, Приди и прими эту мантру. — Все движения толпы были синхронны и в этой хаотичной игре красок выглядели завораживающе.       — Прими ее, прими ее. Прими ее, прими ее, — подпевало мальчишеское войско обезьяноликого Ханумана, подпрыгивая на одной ноге, а после резко приседали и снова вырывались вверх.       Наклоняясь вперед, указывая «мерцающими» ладонями в землю, окрасившуюся в розово-красным цветом. Мылыши из ансамбля быстро перебирали босыми стопами, поднимая своими движениями легкие частички киноварного порошка, превращающегося в матово-рубиновую дымку, поглощающую все вокруг. В воздух, перемежаясь с краплачной пылеобразной краской, брызнули миллионы желто-оранжевых лепесточков.        Визг тормозных колоток входящего в поворот узкой улочки, ведущей к главной площади, автомобиля, заглушился тысячью голосов, соединившихся в построении простых слов, что ложились на аккомпанирующую барабанную дробь. Дверь черного Tata Indigo неспешно отворилась и на некоторое время замерла, а после из салона выпрыгнул молодой человек, волосы которого были чуть налачены и взъерошены. Поддернув воротник своей черной ветровки, привлекающей к себе внимание множеством молний, он подцепил за одну душку солнцезащитные очки, болтающиеся у него на шейном вырезе кислотно-желтой футболки, расписанной разными англоязычными фразами. Внимательно рассмотрев темнные стекла, оценивая их чистоту и нужность, приехавший на площадь мужчина, вернул аксессуар на прежнее место, переключая свое внимание на существующую вокруг реальность.       — Прими ее, прими ее. Прими ее, прими ее, — звучало со всех сторон в перемешку с барабанным боем. Каждый удар палочки об инструмент сопровождался выбросом в воздух очередной порции цветов и краски, которой была полностью покрыта земля.       — Встретишь знакомого или чужого, Просто обними его, — воспевал разномастный хор. Каждый из участников этого огромного празнества становился частью парных и коллективных объятий, дарящих радость, тепло и ощущение единения.       — Обними его, обними его. Обними его, обними его, — только что приехавший на площадь парень легко смешался с толпой, совершенно забыв про цель своего прибытия, отдаваясь всеобщему порыву.       Безумная любовь ко всему индийскому всегда присутствовала в нем и сейчас нашла свое воплощение, спустя столько лет этот парень наконец мог насладиться присутствием шумного, безграничного всеобщего духа индийского народа. — Давай же, окунись в веселье и присоединись к нам, — казалось, жизнь в маленьком городке остановилась, и только здесь, на площади, было сосредоточение звуков, мелодий, движений и очередным взрывом, разносящим над площадью облако краплачной пыли.       Дзинь…  — соприкоснулись две чаши метала цвета шафрана с алым ореолом насыпи мелких стрелоподобных камешков. Лучики окрапили любовью небесного светила всю городскую площадь.       Грянул бой талбы, и к нему присоединился перебор множества духовых инструментов, на помосте возникли Раван, Рама и Сита, Вишвамитра и другие герои Рамаяны, готовящиеся показать небольшое представление. Мальчишки из ансамбля Ханумана приютились у подножья импровизированной сцены и продолжали исполнять свой танец, но теперь с огромными золотистыми палицами.       Златая голова булавы, которую ведущий в танце парнишка держал в одной руке, опала на свободную ладонь и, раскачивая муляж тяжелого оружия, он закружился, подпрыгивая вокруг себя, за ним повторяли и другие участники коллектива. Это движение в миг захватило и легкого на подъем приехавшего на площадь юношу. Вместе с ними он прыгал из стороны в сторону, ловя хлопками невидимых назойливых насекомых, вместе с ними подался вперед, разводя руки для объятий, резко разворачиваясь и зеркально отражая объятие. Красные полотна ткани, как по мановению волшебной палочки, взмыли вверх, дробью залились барабаны, и вверх взмыл очередной выстрел краски.       Краплачная пыль взорвалась огромным облаком над толпой, заставляя Лаванью Кашьяп ускорить шаг в надежде не попасть под оседающие частицы, на ходу она выудила из клача мобильный телефон, выдвигая крышку слайдера, четно пытаясь отыскать в контактах номер босса, который следовало бы запомнить наизусть. Мир вокруг занятой особы сходил с ума: в детском восторге молодой человек смотрел на разлетающиеся крапинки яркой вишнево-красной порошковой краски, что сейчас играла в его представлении волшебной пыльцой феи Динь-Динь. Рот молодого человека чуть приоткрылся, а сам он подался чуть назад, именно в этот момент он и ощутил как его плечо с кем-то столкнулось, отвлекая от безумно красивого зрелища.       Лаванья летела навстречу асфальту, в то время, как ворох ее бумаг и папок взмыл в воздух, заслоняя солнце, алые флаги и облако краплачной пыли. Зажмурив глаза, она уже ждала соприкосновения с землей, окутанной тонким покрывалом порошковой краски цвета фуксии, но ловкая рука неизвестного молодого человека поймала выделяющуюся из толпы красотку за талию и резким рывком подняла на ноги. Мужчина загадочной наружности не рассчитал силу и буквально впечатал девушку в себя. Ощутив на себе силу, не давшую ей свалиться и перепачкаться, ассистентка Арнава Сингх Райзада распахнула свои испуганные очи цвета жженной корицы и встретилась с безмероно добрыми и пристыженными глазами цвета горячего шоколада.       Уперевшись ладошками ему в грудь, красавица расширившимися то ли от удивления, то ли от гнева глазами рассматривала мужественные черты его лица. Ощущение защищенности отступило перед осознанием причины такого взора со стороны незнакомца. Разорвав зрительный контакт, мисс Кашьяп уловила мельтешение разлетающейся кипы важных документов. Его руки, сами собой сложившиеся у неё на спине, подливали масла в огонь.       — Вау, какой шикарный подарок от Ханумана! — чуть дыша от изумления, прошептал мужчина, забыв о правилах приличия извинениях и прочих условностях, заведенных обществом, он обвел оценивающим и восхищенным взглядом тело той, что находилась в его руках.       — Чёрт! Мои документы! Они все в краске…       Руки незнакомца разжались именно в тот момент, когда, оттолкнув его, она вырвалась из его объятий, бросаясь собирать бумагу, распластавшуюся под ногами толпы, увлеченной инсценированием сцены из Рамаяны.       — Какого, к черту Ханумана, ты не смотришь, куда прешь?! — грозно выдавала ассистентка, пытаясь хоть как-то очистить листы от пятен. — Ты хоть понимаешь, что из-за твоей невнимательности я могу лишиться работы?! — принимая небольшую собранную по земле кипу измятых розоватых бумажек из рук несколько смущенного подобными словами парня ругалась Кашьяп, пытаясь проявить хоть каплю хладнокровия и сдержать себя. — Мой босс… он… — именно в этот момент Лаванья вспомнила, как всего пару минут назад она собиралась позвонить Ассеру, доложить о том, что возможно она опоздает на встречу из-за чертового праздника. — Мой телефон! — воскликнула она, оборачиваясь по сторонам в его поисках. — Черт! Где он?!       — Вот же он, — указывая под ноги какого-то ребенка, спустя некоторое время поисков ответил мужчина, так некстати вставший на пути ассистентки Арнава Сингх Райзады, и только он хотел ринуться в попытке вернуть вещь девушки, как малыша подхватил на руки отец, под тяжелой ногой которого хрустнул злосчастный девайз.       — Черт побери! Это ты во всем виноват! — со злостью рыкнула Лаванья, в сердцах ударяя незнакомца по плечу.       — Sorry! — переходя на английский, залепетал виновато молодой человек в нелепом и броском прикидке. — Sorry, sorry Indian business-woman, a gift of Hanuman.       — Да что ты заладил со своими извинениями, и ни какой я тебе не подарок Ханумана. — кривясь от ярости, возмущалась мисс Кашьяп, — Черт… Ассер меня в порошок сотрет… — с огорчением произнесла она, норовя от отчаянья сесть прямо на усыпанную красками землю.       Здесь и сейчас среди шума этого опостылевшего ей праздника, посвященного этому клятому божеству, Лаванье впервые хотелось заплакать: сначала бессонные ночи в стремлении подготовить в срок показ и новый проект «Мисс Индия-2012», потом эта неудачница, свалившаяся с подиума, семейный разлад между боссом и его сестрой, снова эта полоумная неудачница, и пропажа босса среди ночи. Черт бы побрал все эти приключения, но нет, в довершении всего она стоит рядом с очередным набором ходячих проблем, обнимая ворох перепачканных в краске испорченных документов, а мир вокруг танцует и поет, все счастливы и веселы, как в чертовом диснеевском мультике-мюзикле, или, мать его, болливуде.       — Можешь взять себе… — протягивая на ладони свой не убиваемый Nokia, заговорил молодой человек, и его голос почти слился с гомоном толпы. — Мне он, кажется, больше не нужен, — продолжал он, не осознано сбавляя тон. — Мой брат д… — овации людей, смотревших представление, совершенно сожрали слова, произносимые на ломаном хинди.       — Что?! — перекрикивая шум, спросила девушка.       — Я говорю, можешь забрать мой. Это будет честно, — в такт ей ответил незнакомец.       Лаванья помедлила, рассматривая добродушного самаритянина, которому не посчастливилось нарваться именно на нее, а потом все же взяла мобильный с ладони, несколько сомневаясь в надобности этого «жеста». Подбадривающая улыбка незнакомого молодого человека несколько смутила мисс Кашьяп, но, пересилив себя, она смело взглянула в глаза молодому человеку. В омутах души парня не было ничего от типажа холодного Ассера, который, несомненно, был во вкусе ассистентки Арнава Сингх Райзады. На любовь своего начальника она никогда не рассчитывала, но всегда надеялась попасть в лапы ему подобному, и тот, кто стоял перед ней сейчас, был приезжим, случайным зевакой, проходившим мимо пиршества. В нем было столько же жизни, сколько вмещалось в той чужеродной ее миру неудачнице, свалившейся с подиума, и именно это пугало мисс Кашьяп, пугало так же как и ее босса, пугало и одновременно заставляло завороженно вглядываться в воплощение противоположности, воплощение другого непостижимого мира. — Thank you, — прошептала Лаванья, и ее англоязычную благодарность толпа, увлеченная зрелищем, не посмела скрыть, не найдя больше слов для этого мужчины, изо всех сил пытавшегося сгладить свою вину, она подалась на пару шагов назад, а потом, развернувшись к нему спиной, подорвалась прочь во весь опор, боясь продолжить этот эксперимент.       Краплачный выстрел заглушил попытку остановить девушку. Провожая девушку, мужчина отдавал себе отчет, что, возможно, с ней никогда больше не встретится, руки его скользнули по воротнику, одергивая ткань ветровки, а потом одна из ладоней потянулась к нагрудному карману за небольшой плиткой шоколада. В палец больно ткнулся кончик длинной элегантной сережки, видимо, слетевшей в этой суматохе с красотки и зацепившейся за его одежду.       — Мисс, постойте, — вскрикнул молодой человек вслед и пустился ее догонять. Лаванья держалась на высоких каблуках так хорошо, что фора в пару минут дала ей возможность ловко нырнуть в толпу, а позже и вовсе утонуть в ней под вишнево-алым туманом мелких песчинок краски. Рокот алтарной ракушки заглушил голос мужчины, обращающегося к незнакомке. Рассеивающаяся краплачная пыль проясняла силуэты людей, сложивших ладони в молитве Богу Хануману, среди которых виднелась ускользающая девушка, выделяющаяся из толпы своим нарядом.       — Мисс, постойте… постойте, я всего лишь хотел… — кричал он, выбегая в очередной переулок, вслед за торопливой красавицей. Лаванья и сама себе не могла объяснить, почему она так сильно старается убежать, но она уже отчетливо чувствовала, как ее сердце заливается незнакомым, давно забытым ритмом, отдающим одновременно тревогой погони и интересом остановки. — вернуть… — произнес совсем тихо молодой человек, останавливаясь и опуская руку.       Остановившись, он согнулся пополам, кладя пылающие ладони на колени и пытаясь отдышаться. Подняв голову снова, добрый самаритянин осознал, что его, так называемый, подарок Ханумана умеет быстро скрываться и отлично знает улицы незнакомого города, в отличие от него.       — Черт, ну и куда теперь?! — спросил сам себя молодой человек, который еще полчаса назад собирался позвонить своему родственнику и доложиться о прибытии.       — Если бы я не знала, куда идти, я бы попросила совета у богини, — из-за спины ответил на вопрос девичий голос. — Смотри, это просто! — дождавшись заинтересованного взгляда, сказала, улыбаясь, незнакомка. — Я потерялась, не знаю дороги, — кружась, быстро заговорила на хинди она, и слова ее звучали словно магическая песня-заклинание. — Покажи мне путь, Богиня. Укажи мне дорогу, я принесу тебе вкусные приношения, — с закрытыми глазами девушка остановилась и указала пальцем на закрытый магазинчик сладостей, стоявший в стороне, именно это зрелище похитило улыбку с ее лица.       — Хорошо я, «попровалка» — обрадовавшись, на хинди попытался ответить молодой человек, и незнакомка моментально обернулась в сторону молодого человека, которому пыталась дать совет, ее брови подскочили вверх, а уголки губ в недоумении ползли вверх.       — Вы хотели сказать попробую?! — добродушно спросила она.       — Sorry, — виновато произнес парень и замялся в незнании, как поступить теперь, инстинктивно он потянулся рукой к мочке уха, изображая жест, увиденный им, выхваченный им из гудящей жизни приаэропортовой толпы Индии.       — Я пойду… — ответила случайная прохожая, улыбнувшись в очередной раз, — меня уже дома потеряли. — Быстро сложив руки в жесте прощания и приветствия, она направилась вдоль по длинной улице.       — Как же там было?! — шепча про себя, молодой человек прикрывал глаза, — Я потерялся не знаю пути, — запинаясь, повторял неуверенно молодой человек на английском лишь, потому что так ему было намного проще. — Укажи мне дорогу, Богиня, — выставляя вперед указательный палец, парень переступал, совершая круговые движения. — Укажи мне путь, я принесу тебе вкусные сладости… — произнес он, распахивая глаза и видя перед собой удаляющийся силуэт девушки.       Эта глупая нелепость вызвала добрую усмешку на лице, ведь все это время мужчина пытался скрыть от себя простой факт: ему больше некуда идти и хоть он и вернулся спустя столько лет на родину, этот город для него совершенно чужой, и все, кто мог его встретить, неизвестно куда пропали, а теперь без мобильного он даже не может сообщить о своем прибытии.       — Постойте!.. — окрикнул он незнакомую девушку, которая по подсказке неведомой молодому человеку Богине могла бы ему помочь. — Постойте! — повторил он в том же тоне, несмотря на то, что девушка в красной традиционной одежде остановилась.       — Послушайте, я знаю, как это глупо звучит, — подбегая к незнакомке, говорил тот. — Я правда потерялся. Я приехал сюда на конкурс танцев, хотел попытать удачу, не ради этих пятидесяти лакх рупий… И так получилось, что мой багаж… Он потерялся… А телефон я отдал незнакомой девушке, которую чуть не уронил и… — запинаясь от нахлынувших эмоций, говорил он. — и теперь мне некуда податься… И у меня совершенно нет знакомых, к которым я мог бы обратиться за помощью… И…       — Кхуши, — бездумно протягивая ладонь и улыбаясь, выдала девушка. — Теперь у Вас есть я, — заключила она, как только парень растерянно подал ей ладонь в ответ.