Чужая невеста

      — До свидания, Паяль! До свидания, матушка! — преувеличенно радостным голосом кричала вслед «Стрекоза», опираясь на перила отгораживающие небольшую, но уютную веранду, на которой сейчас в кресло-качалке сидел улыбающийся отец.       — Боже ж ты мой, — тихим ворчанием отзывалась Мадхумати. — Этой сумасшедшей все нипочем! Все бы только шутки шутить, да улыбаться.       — До свиданья, тетушка! — словно бы в ответ женщину догнал лучистый девичий голос. — Ну, что папа, теперь когда они ушли, мы с Вами устроим небольшой праздник, — заговорщицким тоном произнесла Кхуши и, бросив взгляд на притаившуюся в углу корзину прикрытую тканью, обернулась к отцу.       — Но, Кхуши, тебе не кажется… — вмешался гость, чувствовавший себя уже давно, как дома.       — Не кажется, Эн-Кей. Тетушка очень любит меня и поэтому очень переживает. Я, правда, виновата, что сделала все, что сделала не взяв благословения. Но я знаю, что она простит меня как только… — в глазах «Индийской красавицы» заискрился огонек, и вся она загорелась своей идеей. — Но мне нужна будет твоя помощь, — резко сменив направление мысли, девушка обратилась к Нанд Кишору.       — Я всегда буду рад… — Глупая и беспечная улыбка расцвела на лице нового друга и участника очередного сговора.       Со словами «Славься богиня!» Кхуши начала расписывать гостю дома Гупта детали своего плана, который по всем параметрам казался Нанки волшебным. Но когда младшая из дочерей Шаши жестом фокусника сдернула легкую ткань и показала на уже приготовленную часть сюрприза, лучезарная улыбка сиднейского героя наполнилась особым вдохновением.       Речи о традиционных угощениях, ярких огнях, прекрасных украшениях и музыке — кружили голову, создавали предвкушение предстоящего семейного праздника. Что-то именно такое ассоциировалось в представлении, когда Нанд Кишор решил согласиться на предложение о возвращении на родину спустя столько лет.       — Нанки, ты справишься с этим списком покупок? — спросила «Стрекоза» у новоиспеченного жильца их маленького домика. Ему оставалось только кивнуть и, забрав тонких пальчиков свернутый в четверо листок отправиться на встречу приключениям.       — Возвращайся поскорее, — крикнула младшая из сестренок Гупта напоследок, подхватывая плетёную корзину с украшениями.       — Хорошо, Кхуши — лучезарно улыбаясь, ответил ей Эн-Кей, именно в этот момент он подумал, как было бы здорово вырасти братом этой девушки.       Новый друг младшей из дочерей Шаши в своей привычной несколько танцующей манере зашагал по улицам городка вперед к разномастному рыночному обществу. Все вокруг казалось ему волшебным и сказочным: словно кто-то населил старые пропахшие цветами и специями улочки духом легендарных строк Махабхараты и Рамаяны.       Богатое разнообразие цветов вокруг поражало воображение когда-то покинувшего свою родину индийца. Он вовсе не стал чужим за годы, проведенные в Сиднее, но этого хватило, чтобы образ красочной и яркой Индии затуманился в его сознании. Сейчас Эн-Кей больше походил на туриста, впервые посетившего страну махараджей и заклинателей змей. Видя этого молодого человека с ходу можно было назвать лишь пару отличий от иностранца охотящегося за магнитиками и крутыми изображениями с достопримечательностями: первое — отсутствие фотоаппарата, второе — смелость в выборе транспорта.       Смесь красок, великолепие и чарующий аромат окружающих цветов и угощений, приготовленных, казалось, для него одного, встретил Нанд Кишора, как только колеса рикши везущей его пересекли границу тени арки охранявшей рыночную площадь. Глаза цвета колы разбегались, парень вертел головой вправо и влево, стараясь запомнить и рассмотреть как можно больше всего.       Искрящиеся на солнце лотки с браслетами; развивающаяся на ветру рассыпь ярких тканей, увитых растительным и геометрическим орнаментом; сочные вызывающие вспышку всех вкусовых рецепторов плоды; плетенные из различных бусин, цветов и камней украшения; умещенные по различным баночкам самые невообразимые крупы и специи; дикое скопление самых невероятных кукол, статуэток и фигурок — все встречало дорого покупателя у порога уводя вглубь пространства обещаниями о еще больших богатствах выбора. В прочем ни одна лавка не могла сравниться с красивыми небольшими храмами помещенным в центре торговой площади для благословения дел каждого пришедшего.       Восхищённый взгляд Эн-Кея останавливается на статуе Бога Ханумана. В голове стразу всплыл образ прекрасной таинственной незнакомки, что он спас от падения. Большие карие глаза на загорелом лице, нежные алые губы и красивая фигура, заточенная в деловое платье… Она снилась ему уже несколько раз, и раз за разом он ловил ее возле самого асфальта, а бумаги вокруг летели веером, смешиваясь с пылью краплачного цвета. Если бы мог, Нанки обязательно нашел бы ее и познакомился, чересчур сильно она впечаталась в душу. Это был настоящий подарок Ханумана.       Молодой человек считал себя обязанным как-то отблагодарить великое божество подарившее такую встречу. Долго не раздумывая, Нанд Кишор начал воплощение своих задумок, преподнеся обезьяноликому слуге Рам-Чандры купленные тут же угощения. На лице сына вернувшегося в материнский дом рисовался какой-то невероятный поистине детский, наивный, ребячий восторг. Золоченая статуя увитая цветочными гирляндами, словно бы улыбалась своему гостю, располагая его к небольшой беседе: — Моя новая подруга так часто разговаривает со своей Богиней, что кажется я тоже начинаю этим заражаться. Но мне вовсе не хотелось бы отвлекать, тебя по пустякам, я просто хотел поблагодарить тебя за возможность встретиться с той прекрасной незнакомкой. Спасибо тебе, Хануман, — всматриваясь в огонек лампады горящий перед статуей бога, почти неслышно произнес молодой человек, и поклонившись развел свои ладони, чтоб спустя мгновение легонько коснуться колокольчика, над самым входом небольшого храма.       Сердце мечтательно воспарило, а ноги повлекли наивного и улыбчивого парня вперед на встречу с уличными торговцами и множеством товаров. Эн-Кей пробовал завести разговор то с одним, то с другим прохожим в попытке найти все что так старательно указала «Стрекоза» в списке, но лишь немногие могли угадать желания блуждающего от лавки к лавке странного парня, так похожего на туриста. — Это?! — коротко выдал Эн-Кей, не решив для себя, хочет ли он спросить цену, купить или просто спросить: «Что это такое?»       В ответ ему лишь прозвучала цена, конечно, он и без того мог увидеть цифры и сокращение денежных единиц, рядом с символами, из которых с трудом заключил непонятное «печеные каштаны». Слова продавца подкрепилось быстрыми виртуозными движениями, что закончились протянутым в сторону заинтересованного юноши кульком. Тонкий аромат еще дымящейся ореховой скорлупки, привел молодого человека в чувства, напоминая о плате за лакомство и настоящей цели. В прочем уже первый привкус сладкой, мороженной, запеченной картошки на языке напрочь выбил желание куда-либо торопиться, ноги сами веди в неизвестном направлении, слух забивался приятными местами знакомыми мотивами родной речи и чужими голосами, наперебой кричавшими зазывающие предложения. Отвлекаясь на весь шум и гам, он медленно, но верно продвигался к центру местного базара и сборища торговцев, туда где сквозь людской гомон пробивался несколько знакомый голос.       «Я возвещу это всему миру. Наиграй мелодию родного края»[1] — ритмично гласил голос Салмана Кхана вырываясь за приделы маленькой лавки с CD и DVD-дисками. «Твои глаза подобны стрелам. Сегодня я вошёл в кольцо любви» — воспевал очередной гимн сердца индийский актер, посвящая свою серенаду не просто героине, что сыграла Карина Капур, а всем кто верит в любовь и связь Индии с этим светлым чувством, — «Наиграй мелодию родного края».       Взявшаяся словно бы из никуда мысль о том, что жевать каштаны в одиночку не так интересно, как в компании, безжалостно втолкнула его за порог лавки, где его встретил женский голос: «Включи песню с индийскими напевами. Музыка гремит, чтобы ты не присел». Девушка в белом шальвар-камизе провозглашала не только своими словами, но и танцем: «Пусть музыка гремит, чтобы оторваться по полной. Раскинь свои руки, если ты упадёшь со мной». Почему именно сейчас образ Капур стирался для Нанд Кишора и среди массовочной группы появлялась та, кого он опрометчиво назвал «подарком Ханумана» могло сказать лишь сердце молодого Индийца вернувшегося домой после стольких лет… «Чувствую я себя так же, как ты. Моя жизнь там, где есть ты» — патокой ложились строки песни в новые мечтания Эн-Кея, дополняясь голосом из воспоминаний который речисто подпевал Карине: «Ты тот самый единственный мой. Тебе я посветила свою жизнь».       И в то время как взгляд сиднейского гостя приковался к магическим движениям рук и тела актрисы, взор его подруги неотрывно следил за переливами яркой ленты, что змеёй обвивала железные наличники на окнах, превращаясь в стебелёк невиданного растения с цветами на верхушке. Кхуши старательно расправляла нежные примявшиеся лепестки и украшала дом своих родных. Ей хотелось, чтобы небольшой импровизированный праздник понравился всем, даже ее ворчливой и строгой тете, но больше родителям, которые чересчур переживали за свою дочь. «Стрекоза» так увлеклась, что начала напевать песенку под англоязычный мотив легкого блюза, которую часто насвистывал их гость. — Ooooo oooooo oooooo. Где-то высоко над радугой, [2] — Она не знала ее дословного перевода, но мелодия была такой завораживающей и заставляющей сердце биться чаще, не запомнить ее было чем-то нереальным: — Есть то, о чем ты мечтал. — Ловкие пальчики распутывали непослушные цветочные гирлянды, украшавшие дверь по всему периметру. — Еще в те времена, когда слушал колыбельную… — Подвинув корзину и продолжая разматывать бирюзовую тесемку, «Стрекоза» попятились, когда внезапно упёрлась спиной во что-то или…       Слова песни как-то слишком резко оборвались ощущением легкого испуга, из-за которого Кхуши резко выпрямилась, развернулась и уставилась на человека посмевшего так внезапно ворваться в ее прекрасный мирок. От посетителя дома Гупта, казалось, исходили невидимые ледяные пары. В своем неизменном идеально отглаженном деловом костюме тройке он все больше напоминал воплощение дьявола, пришедшего заключить контракт.       Эмоции разливались подобно разыгравшейся в сезон дожей Гомати*, что никак не улучшало возможности выразиться. С этой проблемой конечно же столкнулась не только Кхуши, но и ее «новый» добрый знакомый Эн-Кей. Словарный запас молодого индийца вернувшегося из далекого Австралийского города и без того путанный с легкостью перескакивал на сленговый английский с раскатом от американских до британских диалектов. Как ни пытался продавец дисков понять исковерканный родной язык, он не смог угадать желаний странного бродяги, не торопившегося принять какую-то одну лингвистическую систему. Краски индийской столицы штата Уттар-Прадеш и всей культуры этой загадочной страны сгущались, неизбежно подталкивая посланца «Стрекозы» к идее и самому привнести что-то в семейное торжество.       — Включи песню с индийскими напевами. Музыка гремит, чтобы ты не присел, — в очередной раз воззвал Салман Кхан охотно откликнувшемуся слушателю, который наконец понял как нужно действовать на самом деле.       Ткнув в стекло телевизора, он произнес короткий набор букв, понятный даже самому непросвещенному торговцу: «DVD». А еще через некоторое мгновение был вознагражден особым огромным выбором из огромной коллекции индийских бестселлеров с участием известного актера Индии. Недолгий выбор привел Эн-Кея к тому, что спустя несколько минут он вышел осчастливленный не малой покупкой и весомым вкладом в торговлю неизвестного лавочника. Пробегаясь взглядом по списку, Нанки сразу заметил местечко, где можно все купить одним махом. Вывеска «Праздник Богини» прямо подсказывала ему и о том, что он не прогадает и нужным товаром и со вкусом своей «свежеиспеченной» подруги, что сейчас усердно пыталась не разорвать контакт со новоявленной проблемой.       Глаза коньячного цвета метали гром и молнии, если бы ворвавшийся в чужие владения гость мог, он бы превратил хозяйку в маленькую кучку золы. Губы мужчины сжались в тонкую линию выражая одну из последних стадий сдерживания гнева.       Молочный шоколад против раскаленного сахара, безропотная ничего не понимающая девушка и палач-обвинитель смотрели друг другу прямо в глаза, считая поражением прервать этот контакт. Вся поза Ассера свидетельствовала о надвигающейся опасности, самое время, чтобы сбежать, пока не стало слишком поздно, но «Стрекоза» была поражена присутствием паука. Миллионы вопросов роились в девичьей голове, кои задать не хватало ни духу, ни словарного запаса напрочь утерявшегося в единый миг. Мистер Райзада явился сюда словно гром среди ясного неба, как появление Чулбула Пандея в Канпуре[3], словно…       — Вы?!.. Ар… Арнав Сингх райзада… — чуть заикаясь выдавила из себя Кхуши, вспоминая как давеиче, в прошлой встрече, задала ему не слабую трепку, и пытаясь собрать силу воли и теперь: — Что вы здесь делаете?       Стрекоза отступила на шаг, потом на второй и третий, аккуратно пятясь задом, сминая в руках несчастную ленту. Мужчина был очень зол, вся ситуация, связанная с этой нелепой девчонкой, его раздражала до дрожи в коленях. Сначала она влезла в его конкурс, едва не сорвав его, а сейчас лезет в ЕГО семью. «Какого черта она себе позволяет?!» — спросил себя Арнав подступая к девчонке до сих пор ожидая ответа. Подсознательно ему хотелось, чтоб она, как и прежде была непокорной и могла противоречить, выводить из себя, пытаться сопротивляться и…       — Где мой брат?! — рявкнул Райзада, как ему казалось, отвечая на ее вопрос. — Я не повторяю сказанное дважды… — предупредительно напомнил он о заданном ранее вопросе.       Молчание бедного ягненка затягивалось, испытывая порог терпения Ассера на прочность все сильнее. Все внутри Райзада клокотало ожидая выхода, но Гупта давно не смотрела в пылающие гневом глаза, она старалась находиться как можно дальше от него, и не торопилась отвечать на его вопрос. Владельца огромной империи моды в Нью-Дели и всей Индии бесил этот яркий ляпистый шальвар-камиз, эти вечно слетающие с нее джутти, эта непонятно как перекинутая через плечо дупатта, эта цветастая кисточка шелковых нитей вплетенных в тугую темную, словно его собственная душа, косу… А эта ее привычка зажмуриваться при виде опасности, словно подобное поведение чем-то поможет… Но сейчас из равновесия мужчину вывело перебирание какой-то яркой тряпочки.       — Перестань, — рявкнул Ассер, вырывая пережывшую тысячи маникуляций вещичку. Отшвырнув ленту в сторону, Раван великого государства «AR-дизайн» не только не успокоился, но и еще сильнее воспылал резкостью: — Я тебя спрашиваю, где мой брат?! — Одним большим шагом Арнав преодолел разделяющее их расстояние, нарушил свой же принцип и вцепился в запястья Кхуши, прижимая их к вертикальной поверхности двери.       — Отпустите меня, … — вспыхнув румянцем на щеках и беспомощностью в глазах выпалила девчонка.       «Я тебя спрашиваю, где мой брат?!» — пытливо отразилось в ее разуме и прозвучало это вовсе не так, как он произнес, в сознании закрепилась не угрозы, а открылся лишь прежний, уже знакомый Кхуши, страх который, она имела возможность видеть в Арнаве. Ассеровская слабость вырвала из девушки прежний испуг, заразив ее яростью:       — Я не знаю никакого… вашего брата… — вкрадчиво, с каким-то мало значительным вызовом бросила «Сумасшедшая», и снова вошла в зрительный контакт с «Зазнайкой».       Также опрометчиво, как приблизился к своей жертве, «Демон с тремя именами» отдалился от нее выпуская на волю. Что-то вселяло в норов Ассера одновременно спокойствие и еще большее желание противоборства.       — Ах, да… Конечно… — устрашающе спокойно произнес Арнав, будто понимая в чем секрет: — Ты думаешь, что если притворишься глупенькой девочкой, то сможешь требовать большую сумму за своего гостя…       — Гостя?! — В конец запутавшись в наступлениях мистера Райзады горе-модель повторила последнее слово, никак не понимая связь между ним и…       — Не притворяйся! — нетерпеливо выкрикнул Ассер, чем заставил младшую из дочерей опасливо обернуться к двери и прислушаться.       Голос Арнава, разнесшийся над тишью двора, словно бы разбудил в Кхуши ту что без страха и ужаса готова взять копье Богини Дурги[5]. Стремительно кинувшись в направлении мужчины девушка выставила ладонь, зажимая его рот. Ассер не успел даже понять как его поясница коснулась небольшой колонны придерживающей навес веранды, взгляд ничего непонимающего незваного гостя упал на шипящие губы хозяйки и хранительницы дома Гупта, а позже скользнул ко второй руке вцепившейся в лацкан пиджака. Омуты души «Зазнайки» мгновенно вспыхнули очередным всплеском первородной злости.       — Если Вы разбудите отца, вам не поздоровится, кем бы Вы себя не считали! — резко отпуская от пришедшего и убирая свои руки, «Сумасшедшая», даже не отдавая себе отчета в том, какую черту она переступила.       «Вот это страсть» — пронеслось в голове объекта очередного конфликта «Стрекозы» и «Демона», прежде чем он вздрогнул от неожиданно громкого сигнала рикши позади себя, он буквально только, что вернулся и входя из рикши просто замер от увиденного, так и забыв расплатиться. Словно растревоженные хищники Арнав и Кхуши развернулись полностью к его источнику шума. И пока девушка размышляла над вопросом, что ей стоит сделать: проверить как там отец или остаться здесь, молодой директор компании «АR- дизайн» уже направился к своему брату, предпринимавшему неуклюжие попытки извиниться на хинди и одновременно рассчитаться с водителем.       — Сдачи не нужно, — рыкнул Арнав, вкладывая в ладонь везунчика в разы больше положенного, и хватая Нанд Кишора за рукав, чтоб отвести в сторону, от спешно отъезжающего транспорта. — Ты, — буквально выплевывая это обращение, Ассер и сам не мог понять почему стоящий перед ним родственник бесил его не меньше, чем та в гостях у кого он пробыл все это время… — Какого черта, ты…       — Ну уж нет, мистер Райзада, — загораживая Эн-Кея своей грудью выставила ладонь мисс Кумари Гупта. — Пока он находится в моем доме, — указательный пальчик вырывающийся вперед явственно выказывал попытку поставить условия перед «Зазнайкой»: — он мой гость и Вы не посмеете с ним вести себя…       — Кхуши! Это мой брат! — почти одновременно вырвалось у тех, кого девушка так усердно старалась развести.       Хапнув ртом воздух «Стекоза» попыталась проглотить порыв возмущения, опуская руку, и переводя возмущенный взгляд на Нанки, который теперь был в ее глазах скорее предателем, чем другом.       «Ты?!» — пронеслось в голове самой неугомонной из дочерей Шаши.       «Ради, Ханумана, прости» — читалось в глазах сиднейского Индийца.       «Что за?!» — роилось в мыслях Равана великого государства «AR-дизайн».