Стать чем-то большим

Колина Фёрта каждый на съёмочной площадке величает не иначе как Мистером Совершенство. Колин в представлении коллег — воплощение вежливости, пунктуальности, мужественности и учтивости. Истинный английский джентльмен (ну и клише, господи!). На все комплименты он сдержанно кивает и дарит лёгкую улыбку. Колин видится всем настолько безупречным, что никому и в голову не приходит, каких демонов он одолевает каждый день. Никто и понятия не имеет, как на самом деле сложно ему себя контролировать. Это начинается на съёмках первого «Кингсмена». Ему приходится работать с молодым актёром, к которым Колин по многим причинам относится весьма настороженно. Но Тэрон оказывается на удивление приятным юношей, всегда прислушивается к пожеланиям режиссёров, сценаристов и самого Фёрта, не поддаётся капризам и искренне, так по-детски радуется всему происходящему, что Колин не может не улыбаться. Когда-то он и сам был таким. Тэрон мигом включается в работу и напоминает зайчика из знаменитой рекламы батареек. Из него хлещет настолько неуёмная энергия, что ею тут же заряжаются все вокруг. Смех мальчишки чертовски заразителен, а глаза лучатся восторгом. Колин попал. Он подавляет в себе странные и давно забытые ощущения, которые накрывают его с головой рядом с Тэроном. Он чувствует нежность, желание оберегать и…. что-то ещё, что он мигом списывает на разлуку с женой. Когда ему приходится неимоверными усилиями воли выталкивать из сознания картинки, пускающие по позвоночнику мурашки возбуждения, Колин понимает, что он точно вляпался по самые не балуй. Нырнул так глубоко, что уже и не выбраться. Каждый вечер заканчивается холодным душем и часовыми мысленными наставлениями, больше напоминающими самовнушение. Где же теперь его хвалёные выдержка и самоконтроль? Они распустились по швам, и этот треск оглушает. Съёмки заканчиваются, и наступает не менее сложный этап. Многочисленные интервью, пресс-конференции в рамках пиар-кампании фильма. Отвечать на однообразные вопросы, улыбаться так часто, что сводит скулы, скрывать синяки под глазами тонной тонального крема, потому что «Колин, ты должен выглядеть как твой киношный герой, всегда неотразимым и ослепительным». Поправлять журналистов, путающихся в очередной раз в деталях сюжета. Чувствовать взволнованность Тэрона, который сидит так близко, дышит прерывисто, будто ещё немного — и он рухнет в обморок. Для него это первый крупный проект, его нервозность вполне объяснима. В отличие от спазма, который скручивает внутренности Колина. Он напротив должен чувствовать себя как рыба в воде. Не может. Не может, мать вашу, не-мо-жет. Тэрон чувствует смятение напарника, но виду не подаёт. Он берёт инициативу в свои руки, шутит, рассказывает нелепые истории со съёмок и смотрит на Колина время от времени так, что жжение в груди разгорается до самого настоящего пожара. Не помогает. Это ничуть не помогает. Колин задумчиво глядит в сторону, когда журналист задаёт вопрос, ответ на который вырывает его насильно из транса. — Опишите отношения между вашими персонажами. — Мы любовники, — не сдерживает смешок Тэрон и смотрит, смотрит, смотрит на Колина, который впервые за много лет, насыщенных и не такими ситуациями, не знает, что сказать. Колин улыбается слабо, и через десять секунд выпавший из оцепенения интервьюер продолжает закидывать их вопросами по списку. У них намечается перерыв минут в двадцать перед следующим интервью, о чём ему напоминает Эджертон, легонько прикасаясь к локтю. — Эй, Колин, ты завис? — знакомый валлийский акцент впивается в мозг. — Это из-за моей шутки? Я не хотел поставить тебя в неловкое положение, — произносит неуверенно, отводит взгляд, как нашкодивший ребёнок, и это окончательно разрушает то напряжение, которое витало в воздухе последние минут пятнадцать. — Нет, всё нормально, — отшучивается Колин, — я не в том возрасте, чтобы смущаться от подобных шуток. — Брось ты, я же вижу, что тебе было некомфортно. — Всё в порядке, Тэ-рон, — начинает заводиться, чеканя имя по слогам. — Вот оно как, ну как хочешь, приятель, я думал, что ты мне доверяешь достаточно, чтобы одёрнуть в нужный момент и сказать, что я перегибаю. «Да. Я доверяю тебе, Тэрон». «Только вот себе и вовсе верить не могу. Потому что не знаю, не знаю, что делать. И это редкость. Да во имя всего святого, такого не было никогда. Я не могу себя контролировать, я не знаю, что выкинет мой воспалённый мозг в следующий раз. Или это уже больше сердце, вмешивающееся так некстати?» Мысли проносятся у него с бешеной скоростью в голове, но вместо гудка, возвещающего о точке невозврата, он слышит то, что срывает все предохранители. — Или слишком вошёл в роль и ведёшь себя соответственно твоему персонажу? — столько яда он ещё не слышал. Колин считает до десяти, а потом шлёт внутренний голос, даже не думающий затыкаться, на все четыре стороны, невесомо касаясь губами губ Тэрона. Все принципы рассыпаются на куски. И сам Колин, кажется, тоже.