***
— Каори, Каори, Каори, Каори… Девочка, как мантру раз за разом мысленно повторяла имя. Это волшебное заклинание, вызволившее ее из тьмы. Но куда оно приведет ее в итоге. Было страшно, волнительно, любопытно. Никогда еще она не испытывала такого спектра эмоций. Никогда не выходила из той комнаты на улицу, никогда не была в Токио, никогда не видела такого большого дома, таких странных предметов, такой красивой одежды. Каори осторожно вышагивала по длинным коридорам, с искренним любопытством озираясь по сторонам. В кимоно было неудобно. Непривычно мягкая ткань сковывала движения, и девочка опасалась, что запутается в полах. Но она терпела и молчала под внимательным изучающим взглядом странного, на ее взгляд, мужчины. Тоехиса водил девочку по поместью, словно маленького исследователя. Он держался чуть позади, когда ее взгляд увлеченно цеплялся за что-нибудь. Наблюдать за ней было интересно. Смесь азарта и любопытства. Она напоминала мужчине маленькое дикое животное, которое вызволили из клетки, и теперь оно пытается привыкнуть к свободе. Губы Сэнгудзи тронула улыбка. Нет, это не свобода. Это тоже клетка, но значительно больше. Последней комнатой, в которую Тоехиса завел Каори, была его обширная библиотека. Книжные полки тянулись по стенам от потолка до пола, уставленные толстыми фолиантами, многие из которых были запрещены при нынешней системе. Эта библиотека являлась гордостью Тоехисы. Сколько же сил он затратил, чтобы собрать ее. И она явно произвела на девочку огромное впечатление. Каори замерла у полок, сначала нерешительно, потом все смелее касаясь корешков книг. Она никогда не видела их в таком количестве. — Нравится? — спросил Сэнгудзи. Девочка уверенно кивнула. Достала одну из книг, которой оказался Джордж Оруэлл. Тоехиса одобрительно улыбнулся. Очень хороший выбор для двенадцатилетней девочки. А она и сама не знала, что именно привлекло ее в книге. Рука просто потянулась к ней. Каори открыла книгу, скользя взглядом по слегка пожелтевшим листам, коснулась их кончиками пальцев, провела по ровным рядам напечатанных слов. Они манили своей тайной. История, заключенная в буквы. В нее хотелось погрузиться, но была одна проблема. Каори разочарованно вздохнула, захлопнув книгу и уже собиралась вернуть ее на место, как оказавшийся рядом Тоехиса перехватил руку девочки. — Ты не умеешь читать? — догадался он. Забирая у Каори фолиант. Тот приятно тяжелил руку. Девочка неуверенно кивнула, стыдливо опустив глаза в пол. Тогда Сэнгудзи открыл книгу на первой попавшейся странице. — Уинстон, как человек утверждает свою власть над другими? Уинстон подумал. — Заставляя его страдать, — сказал он. — Совершенно верно. Заставляя его страдать. Послушания недостаточно. Если человек не страдает, как вы можете быть уверены, что он исполняет вашу волю, а не свою собственную? Власть состоит в том, чтобы причинять боль и унижать. В том, чтобы разорвать сознание людей на куски и составить снова в таком виде, в каком вам угодно. Теперь вам понятно, какой мир мы создаем? Он будет полной противоположностью тем глупым гедонистическим утопиям, которыми тешились прежние реформаторы. Мир страха, предательства и мучений, мир топчущих и растоптанных, мир, который, совершенствуясь, будет становиться не менее, а более безжалостным; прогресс в нашем мире будет направлен к росту страданий. Прежние цивилизации утверждали, что они основаны на любви и справедливости. Наша основана на ненависти. В нашем мире не будет иных чувств, кроме страха, гнева, торжества и самоуничижения. Все остальные мы истребим. Все. Мы искореняем прежние способы мышления — пережитки дореволюционных времен. Мы разорвали связи между родителем и ребенком, между мужчиной и женщиной, между одним человеком и другим. Никто уже не доверяет ни жене, ни ребенку, ни другу. А скоро и жен и друзей не будет. Новорожденных мы заберем у матери, как забираем яйца из-под несушки. Половое влечение вытравим. Размножение станет ежегодной формальностью, как возобновление продовольственной карточки. Оргазм мы сведем на нет. Наши неврологи уже ищут средства. Не будет иной верности, кроме партийной верности. Не будет иной любви, кроме любви к Старшему Брату. Не будет иного смеха, кроме победного смеха над поверженным врагом. Не будет искусства, литературы, науки. Когда мы станем всесильными, мы обойдемся без науки. Не будет различия между уродливым и прекрасным. Исчезнет любознательность, жизнь не будет искать себе применения. С разнообразием удовольствий мы покончим. Но всегда — запомните, Уинстон, — всегда будет опьянение властью, и чем дальше, тем сильнее, тем острее. Всегда, каждый миг, будет пронзительная радость победы, наслаждение оттого, что наступил на беспомощного врага. Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно. Закончив читать, Сэнгудзи мысленно усмехнулся. Удивительно, что его рука открыла именно эту страницу. Мужчина посмотрел на Каори. Она слушала его в полном восхищении. Сомнительно, что понимала всю глубину данных строк, но по ее горящим глазам, Тоехиса заметил, что в будущем, когда немного подрастет, она будет способна в полной мере понять. — Оставь себе, — сказал Тоехиса, возвращая книгу Каори. — Скоро ты сможешь прочесть ее сама.VII Ретроспектива. «Сэнгудзи»
24 декабря 2017 г. в 12:21
Тьма окутывала каждый сантиметр мира маленькой девочки. Угловатая, слишком худая для своего возраста, и от этого она казалась еще выше. Черные волосы, с трудом доходившие до плеч были спутаны, напоминая неаккуратное воронье гнездо, разоренное ветром. У девочки не было имени, по крайней мере, она его не знала. Там, где она находилась, ее называли просто — номер 18. Может, так даже лучше. Такая мысль иногда проскальзывала в маленькой голове. Ведь она не знала материнской любви и ласки, не понимала теплоты, которую может дать настоящая семья, а единственным тусклым и размытым воспоминанием о женщине, что произвела девочку на свет, были ее большие сухие руки с длинными ногтями, вцепившиеся в крошечную детскую шейку и жестокие, пробирающие до костей слова: — Лучше бы ты умерла. Тебя не должно было существовать.
Девочка лежала на жесткой кровати, подложив ладони под щеку, и вглядывалась в пустоту. Она не хотела ни о чем думать, ничего вспоминать, лишь ждала, когда массивная железная дверь откроется, пропуская в помещение, которое и комнатой-то назвать было сложно, белый флуоресцентный свет, и человек, наглухо огородивший себя от нее светло-голубым медицинским костюмом и маской, назовет номер девочки, выведет ее из мрака туда, где с ней снова будут делать все те ужасные вещи. Правда, девчонка не считала их такими уж ужасными, другого отношения она не знала. Но что-то незримое все же беспокоило ее сегодня. День начался как-то не так, как обычно. Вроде то же самое, однако, все же что-то не то. Она не могла сказать точно, лишь смутно ощущала в застоявшемся воздухе еле уловимое дуновение, принесшее с собой запах перемен. А когда в дверях появился силуэт незнакомого мужчины, девочка поняла, что предчувствие не обмануло ее. Он медленно подошел и склонился над ней. Навис, подобно скале. Девочка замерла, боясь пошевелиться, боясь, что странные, словно мертвые глаза сожгут ее крошечное по сравнению с мужчиной тело.
— Значит, это она? — незнакомец явно задал вопрос, однако позвучало это скорее как утверждение.
— Да, — ответили ему.
— Только она выжила?
— Нет. Но она единственный удачный экземпляр.
— Подготовьте все. Я ее забираю.
Дождавшись, когда стихнут шаги в коридоре, мужчина как-то неестественно улыбнулся и протянул девочке раскрытую ладонь. Черные глаза блеснули недоверием и скрываемым страхом. Незнакомец не торопился. Он будто замер в одной позе, позволяя привыкнуть к себе, показывая, что не намерен причинить вред.
— Не бойся, — тихо сказал он спустя пару минут. — Я Сэнгудзи Тоехиса.
Девочка не верила ему, но все же с опаской вложила сою маленькую худую руку в его ладонь.
— Молодец, — похвалил Сэнгудзи, одобрительно кивая головой. — Теперь тебя будут звать Каори. Сэнгудзи Каори.