∞ ∞ ∞
— Да ладно, ты не обязан смотреть. Каждый второй небось лезет со своими песнями. — Мне правда интересно, — у Сидни выражение лица, как у профессора, которому очень нравится вести свой предмет, даже очки надевает перед тем как запустить видео на планшете. — Сами потом смотрите? — Ну, — кивает Трой. — Я — да. Сет на полчаса, он молча смотрит две песни, потом выдает, указывая пальцем в экран. — Вот этот парень. — Майк. — Майк — огонь. У вас двоих безумная химия.∞ ∞ ∞
Получилось так, что начинали они далеко от дома. Теперь с каждым днем дом все ближе, и у Ральфа начинает приятно сосать под ложечкой, а Майк с Троем впадают в обоюдную идиллию перед лицом прессы. — Да я все про него знаю, мы ведь жили вместе, — храбрится Эллиот, вступая в игру, где он должен выбрать верный вариант из категории «или\или», пока Трой выводит ответ стилусом на планшете. — Кошки или собаки? — Кошки, — кивает Майк, а Трой демонстрирует экран с нарисованной усатой мордой. — Зима или лето? — Лето. «Лето» гласит надпись. — Холерик, сангвиник, флегматик или меланхолик? — Это что за гороскоп? — Тип темперамента. — У Тома спросите, это по его части. Тип темперамента… — качает головой Майк. — Обниматель. — Пробудитель! — озвучивает Трой, разводя руками, Майк командует: — Следующий. — Controverse или Sad Cassette? — Без комментариев. Трой демонстрирует чистый лист и пожимает плечами. — Вейп или сигареты? — Сигареты. «Я брошу!!!» — красуется на планшете с тремя подчеркиваниями. — Он всегда бросает, — отмахивается Майк. — Six Senses of Truth или Five reasons to be Alive? Трой зависает со стилусом в руках: — Я думал, это одна и та же группа. — Понятия не имею, — пожимает плечами Майк. — Еда или секс? — Секс. «Еда». — Да почему?! — не верит своим глазам Майк. — Ну… Еду можно разделить с любимыми людьми. — Серьезно? Ты ничего не перепутал? — Ну, с кем угодно, — пытается объяснить Трой под скептическим взглядом гитариста. — Ну в смысле, что это универсальный язык общения, который можно разделить с другими людьми, с друзьями, например, с тобой, в конце концов. Это как музыка, которую можно надкусить. — Окей, — соглашается Майк. — Глубоко. Но все равно тупо. Следующий. — Чай или кофе? — Кофе. Майк заглядывает в надпись на планшете и качает головой: — Да ты гонишь. На самом деле Трой не столько кривит душой, потому что в последнее время, если вежливо предлагают что-то из напитков, просит горячий чай, вместо кофе. — Я же дом здесь купил. У меня тоже есть полочка для чая, — объясняет он, прихлюпывая носом. Трой прижимает к груди кружку, из которой уютно торчит этикетка на ниточке; прижимает крепко и нежно, будто пытается согреться до самого сердца. Делает несмелый глоток и сразу еще один, убедившись, что температура приемлемая. Смотрится тоскливо в золотистую гладь, будто пытается разглядеть свое отражение в кусочке дома, по которому он тоже скучает. Похоже для англичан американец, который запивает простуду кружкой чая — секретное оружие, а Трой слишком измотан, чтобы и дальше встречать камеры воинственным взглядом. И на какое-то время воцаряется мир. — Следующий, — объявляет Майк.∞ ∞ ∞
Следующим огонь на себя принимает Том. Скорее всего потому что на фоне бессонных ночей и общей слабости вид у Майка настолько жалобный, что Том бездумно берет на себя роль наседки. Но Майк еще худо-бедно держится, а Том после двух тяжелых ночей на сцене сокрушенно мотает головой, потому что все болит и сил нет совсем. Хуже всего, что Робби тоже выпал из строя, и плохо соображает, что происходит, и как с этим быть. — Мы сворачиваемся или что? Трой с Майком награждают его убийственными взглядами. — Это всего лишь простуда, Робби. Это как похмелье растянутое во времени, — убеждает Трой. — Что-нибудь придумаем. Ральф не совсем понимает, что означает «что-нибудь придумаем», напрягается, когда Трой сам хватается за гитару на внеплановой репетиции. Это слишком долгая эпопея — «Гордон и его гитара» — и он каждый раз проигрывает. Кажется, у него отсутствует какая-то часть мозга, которая отвечает за аккорды, и он безбожно фальшивит, сбивается и путается в струнах. — Мы вообще без Тома начинали, — намекает гитарист, на что получает какой-то странный темный взгляд. — Хуйня без Тома, — Трой оборачивается через плечо. — Поддержи меня, Дороти. Ральф застигнут врасплох таким вопросом: — Я не знаю. Трой шумно хлюпает носом: — Что тут знать: либо хуйня, либо не хуйня. — Ой ли? — Переспрашивает Майк. — Ну давай проверим. Репетиция затягивается. Они играют одну, две, три песни, Трой безропотно поет через нос и запивает пилюли бульоном. — Хуйня без Тома, — соглашается Майк, потирая лоб. Трой победно сияет. Трой безбожно врет аккорды, путается в струнах, сбивается, и начинает заново. Саймон уже давно свалил, а Ральф сидит и смотрит с острым чувством, что он купил билет на фестиваль модного независимого кино, и сидит ждет развязки, но один фильм перетекает в другой, и они никогда не заканчиваются. — Горди, я тебя люблю, но у тебя две руки левые, — терпеливо вздыхает Майк. — Наслаждайся тем, что можешь делать что-то лучше меня, — парирует тот. — Сравнил жопу с пальцем. Я же не прошу тебя сольняки пилить. Что там делать-то? Тут зажал, там рукой туда-сюда «трынь». Ничего сверхчеловеческого, — объясняет Майк, потому что «туда-сюда трынь» — это та терминология, которую Трой понимает. — Это тебе ничего, а у меня тут аккорды какие-то ебанутые. — Сам же придумал. — На планшете они выглядели адекватнее. По хорошему, этим двоим отлежаться бы пару дней, но походу простуда окончательно довела их до одной волны плохих идей и нервного веселья, где Трой через раз срывается в приступы смеха, и это совершенно невозможно, потому что смеется Трой заразительно, но первым каждый раз сдается Майк. — Да не гони, ты же нормально играл. Соберись давай. — Реально все руки левые, — начинает хихикать Трой, разминая пальцы. — Зато ноги правые, — успокаивает Майк. — Не можешь играть — танцуй как последний раз в жизни. — С такими-то лицом? — фыркает он. — Хочешь, чтобы меня украли и продали в бой-банду? У меня весь набор данных для бой-банды, знаешь ли, — он перехватывает гитару и загибает пальцы. — Вокал как у Диснеевской принцессы, две правые ноги, если потребуются, и этот вот дивный лик плюшевого мишки. — Нет, наоборот, — несогласен Майк. — Вокал как у плюшевого мишки и лицо Диснеевской принцессы. — Ты что, заигрываешь со мной? — подначивает Трой, а потом продолжает бесцельно загибать пальцы и оживленно расписывает свою воображаемую карьеру на поп-сцене, давая коллеге шанс передохнуть и отсмеяться. — Да ладно, ты будешь лучше, — заверяет Майк, когда он снова возвращается к аккордам. — Конечно, буду, — обещает Трой. — Хуже я уже быть не могу. И Майк скатывается рядом. Ральф подозревает, что чувствует себя Майк не намного лучше Тома, но если он сляжет — шоу отменяется. Он молчит, но его явно бесит, что Том такой слабачок, сдал пост, а они с Гордоном застряли в этом гитарном лимбо; но терпит по-ангельски, потому что Трою хреново точно так же, но он не жалуется, а Майк уважает его упорство и преданность делу. В итоге идеи перекраиваются, песни перестраиваются, едва ли ни треть сетлиста выливается в акустическую сессию. Наверное, это не то, чего от них ожидают, но глядя на действо на сцене, где Майк просто играет, а Трой просто поет, Ральф недоумевает, почему они не додумались до этого раньше. — Вы наблюдаете «гнусавый период» в творчестве, — шутит Трой в толпу, раскрасневшись больше обычного. — Случается с лучшими из нас. Трой как правило стойко переносит болезни, но в этот раз зараза разгулялась на славу оставляя за собой синие круги под глазами и пылающие пятна на щеках, которые видны, наверное, с последних рядов. Иными словами, «гнусавый период», это несколько мучительных ночей, где Трой звучит откровенно неважно, выглядит ещё хуже и вывозит шоу на общении с публикой. А ещё не знает, что собирает полсотни комментариев в официальном аккаунте группы с пожеланиями здоровья, методами лечения простуды и просьбами «вернуть Горди в инстаграм». Том выступать героически не рвется, но таскается с ними из города в город в ожидании чуда, потому что Трой сказал, что «мы своих не бросаем». Наверное, для Тома это тоже немножко подвиг, потому что отсыпается парень часов по двадцать в сутки и из пижамы практически не вылазит. К счастью, Трой легкие по ночам не выкашливает, но судя по завистливым взглядам в сторону Тома, высыпается слабо.∞ ∞ ∞
— Том с нами не сразу был, — объясняет Трой. — Да, я вижу.∞ ∞ ∞
— Сейчас все болеют, — объясняет Робби. — Один за другим сходят с дистанции. — Гонка на выносливость какая-то, — комментирует Ральф, разрабатывая руку. — Так понятно, все с весны колесят, а кто-то уже целый год. Это мы только догоняем, — Майк здорово осунулся: глазища в пол-лица, а нос и того больше. Жалуется, что слабо чувствует, какая еда на вкус. — Курица на вкус как курица, Микки, — услужливо напоминает Трой, расставляя шесть видов соуса вокруг его тарелки. — Не привередничай. — Кто бы говорил, — бухтит Майк. Трой последние дни сам воротит нос от всего, что не бульон и не чай, но звучит лучше, держится бодрячком и отшучивается, что может позволить себе уйти в бульонный запой хоть до конца года. Но Ральф предвидит, что с тем как Трой обычно тает на глазах в своих голодных забастовках, к концу недели он будет тоньше микрофонной стойки, и они все нехотя, но единогласно поставят отметку в своём бинго «Гордон против Тура». — Никуда мы не сходим, — не соглашается он. — Что за настрой вообще? Однако, в одном Робби прав: с дистанции сходят. Но не они. Объяснение в устах Троя какое-то нескладное, как и большая часть его речей в последнее время. Но суть примерно такова: на фесте перед хэдлайнерами образовался слот, а им, Авэйкерам, предлагают его заполнить. Перед хэдлайнерами. На фесте. В Гонконге. — Келлер тебе позвонил? — переспрашивает Ральф еще раз, чтобы наверняка убедиться, что Гордону это не прибредилось. — Да. — Почему? — Ну я же говорю, его кореша вот эти Panini, которые хэдлайнят. С ними Кареты должны быть, а у них вообще полгруппы с гриппом слегло. Ну вот они переживают, что какую-нибудь хипстерню поганую перед ними поставят, не мои слова, цитата Келлера, — быстро добавляет он. Ральф хочет поспорить, что «полгруппы слегло» — это как раз про них — про Авэйкеров — но спрашивает: — Келлер позвонил тебе? — Да. Потом скинул телефон Мэтта, чтобы я сам связался. — Мэтта? — Ну, из Panini. — У тебя в телефоне есть номер Мэттью Андерса? — переспрашивает Ральф слегка осипшим голосом. — И ты позвонил? Трой разводит руками. — Позвонил, конечно. Пообщался с автоответчиком. Но он потом сам мне дозвонился и все рассказал. — И что? Когда надо дать ответ? — переходит в деловой режим Ральф, но у Троя на лице ясно отображается, что ответ уже выдан. Ральф уже почти привык быть мебелью в группе, но сейчас чувствует себя диваном, который несут на свалку. — Трой, такие решения в одиночку не принимаются. — А ты бы отказался? — Нет, конечно, — тут же отзывается Ральф. Потому что, как ни крути, когда Мэттью Андерс из Panini перезванивает с предложением, сначала говоришь «да», а потом выслушиваешь. — Ну вот, — подтвержает Трой. — Это же Андерс! Если такой что-то предлагает, сначала соглашаешься, потом разгребаешь, на что подписался. Ральф удивленно поднимает бровь и кивает.∞ ∞ ∞
Ральф внимает про то, что фест в Гонконге едва не перенесли на зиму из-за аномальной жары, и плохо представляет, что сейчас где-то может быть жарко. На самом деле хочется натянуть еще одну куртку поверх куртки. Он до самого носа наматывает широченный шарф и накидывает капюшон. Том смотрится очень органично в ушастой шапке а-ля «я котэ», которая раньше принадлежала Трою. Саймон в черной парке греет руки стаканчиком с кофе. — Почему ты смеёшься? — допрашивает Трой трясущегося от хохота гитариста. — Ооо, ты бы знал. — Опять надо мной ржешь, да? — Ты реально медвежонок, — беспощадно раскалывается Майк. — Паддингтонский. — Что? — он бросает взгляд на именитого плюшевого зверя в витрине, ловит свое отражение в точно таком же синем пальто на пуговицах, браво расправляет плечи. — Сочту за честь значит. Медведь охуенный. Достояние английской нации, между прочим. — Откуда ты знаешь? Кино насмотрелся? — Пфф, кино, — не согласен Трой. — Книга лучше. — Просто встань на фоне и дай тебя сфотать, достояние английской нации, — продолжает командовать Майк окрепшим голосом, хотя сам еще бледненький и пальцы дрожат немного. — Еще бирку повесить коронную: «Пожалуйста, позаботьтесь об этом мишке». Ральф уже предвидит это фото в официальном аккаунте группы. Пальто когда-то принадлежало Ральфу на самом деле. Но у Троя эта дурная привычка — терять и раздавать вещи. Потом он припрыгивает на месте, выдыхая облачка пара в холодную ночь и оправдывается: «А что мне было делать? Девчонка совсем синяя стояла. Мы же не можем позволить себе терять фанатов, а?» У Троя эта дурная привычка — бегать и прятаться, и потом от всей это беготни и пряток по осенним закоулкам он вечно замерзший и голодный, а Ральф же не каменный. «Да необязательно», — отнекивается Трой, когда он с рыцарским достоинством снимает с себя любимое пальто и накидывает ему на плечи; но тут же запахивается плотнее, ласково трется щекой о воротник и удовлетворенно выдыхает. Ральф понимает, что обратно свое пальто он не получит никогда. Трой морщит нос, но с Майком не спорит. Вид у него такой же бледный и подтаявший как у коллеги по несчастью, но если Майк идет на поправку, Гордон похоже готов пуститься во второй раунд битвы с затянувшейся простудой. Он так и стоит у витрины, позируя для спонтанной фотосессии; перехватывает долгий взгляд Ральфа и улыбается так солнечно, что жара в Гонконге представляется чуть лучше.∞ ∞ ∞
Ральф помнит тот странный день, когда Трой вернулся в город. Время за полночь, никто больше не в курсе, Ральф тихонько затворяет дверь, чтобы не разбудить маму. Они сидят на детской площадке под поредевшим светом из окошек и распивают дорогущее вино из бумажных стаканчиков, которое притащил Трой из путешествия с жалобой, что у него было слишком трезвое лето. Осень резкая и сырая, на Ральфе самая дурацкая олимпийка на свете в стиле «дай закурить», а Трой похоже не сверился с календарем и щеголяет загаром в футболке с Дональдом, но не мерзнет. Они ничего друг другу не рассказывают, но несколько часов взахлеб болтают о чем-то важном и отвлеченном, смеются над новыми мемами, как в первые недели знакомства, и уходят в ностальгию. — Помнишь, как ты расстроился из-за нового альбома Muse? — припоминает он Ральфу. — С неделю ходил букой, но потом официально заявил, что всё равно любишь группу и будешь любить до конца, потому что это те же ребята, что сделали «Showbiz», это нельзя просто оторвать и выбросить. — Было дело. — Ты до сих пор их любишь? — Конечно. — До самого конца? — Это же Muse, — он расплывается в улыбке на названии. — Ох, Ральф. Вот это любовь, — заключает Трой. — Это любовная, любовная любовь! Трой обнимает его, будто он самая ценная вещь во Вселенной, взбудораженный, летний и теплый; бормочет в ухо, что безумно скучал, а Ральф смеется и говорит, что он медвежонок сентиментальный. Но объятья сжимает крепче. Вторая бутылка вина до смешного дешевая, по акционной цене из супермаркета, прямо из горла. Ральф глупо сознаётся, что не видит разницы, но как пить дать завтра будет хорош на собеседовании, что, конечно, совсем непрофессионально. — Поступи профессионально, — легко предлагает Трой. — Позвони и скажи, что у тебя есть группа, а у группы скоро тур, так что некогда по собеседованиям расхаживать. — В самом деле тур? — Конечно, — безапелляционно заявляет Трой, и Ральф понимает, что сам не знал, к чему приведет «творческий отпуск», но он официально подошёл к концу. — Сейчас покажу. Трой говорит, что хочет новые песни в туре, вытряхивает демки и акустику из телефона на суд Ральфа. Трой ещё не знает, где будет жить, и так взволнован, что от восторга дрожит голос, а Ральф не совсем уверен, что делать со своей жизнью, но вот эти три песни точно впишутся как есть, вон те на доработку, и знакомыми треками всё равно надо разбавить. Это идиотское амбициозное занятие посреди второй бутылки, но Трой отправляет серьёзное голосовое Робби, а тот перезванивает почти сразу и говорит, что ждал этого звонка много месяцев, но «поговорим, когда все протрезвеют». Рассвет они встречают мороженым; всё меньше говорят по делу, и всё больше откровенной ерунды, пробуждая раскатами смеха сонных собаковладельцев на прогулке. Трой всегда светит. Но чаще горит как прожектор, а сегодня теплится мягким светом, как окошко дома, где тебя ждут. — Что с тобой происходит? — срывается наконец вопрос, который Ральф держал за зубами с самого начала. Трой прижимает ладонь чуть ниже груди, краснеет и улыбается: — Не знаю. А что происходит? Что бы то ни было, Ральф думает, что готов поехать в турне, только ради того чтобы досмотреть до конца.∞ ∞ ∞
Вид у Тома всё еще аховый, и Ральф в шутку опасается, что вот-вот примчатся соцслужбы и отберут его у группы. Но на репетицию он приходит без опоздания, достаточно устойчиво пребывает в вертикальном положении и без умолку болтает о том, что в Гонконге ведь Диснейлэнд, обязательно надо посмотреть Диснейлэнд в Гонконге. Трой выдыхает с облегчением: аккорды в его руках звучат увереннее, но не всегда ровно, и на сцену не просятся. Впрочем, вопреки ожиданиям в этот раз гитару он не бросает, и вместо пробежек с задротским упорством продолжает отрабатывать начатые партии. Майк на ногах стоит бодро, но командует чаще, чем хотелось бы; страхует вокальные партии на припевах. Трой пропевает не все куплеты, заменяет высокие куски на низкие, матерится беззвучно и снова полощет горло настоем с травами. — Ты вообще нормально? — осторожно интересуется Эллиот. — Голос не сорвёшь? Трой набирает полные щеки воды, перед тем, как проглотить, и мотает головой, задрав вверх большой палец. Беда в том, что кроме сцены Гордону категорически желательно быть на всех мероприятиях. Саймон, конечно, отлично выглядит на фоне, Майк красноречив и на все имеет свое мнение, Ральф может конкретно поведать о том, где они были, где сейчас и что планируют, а Том пользуется правом никуда не ходить и восстанавливать силы. Но Трой — лицо и голос группы, это про него поют Sad Cassette из каждого чайника, это от него ждут остроумных исчерпывающих ответов на однообразные стандартные вопросы; у него нет опции никуда не ходить. Ральф так же знает, что сидеть со скучающим лицом на интервью — самоубийство, но не может винить коллегу, когда тот утыкается лбом в его плечо, прикрыв глаза и нетерпеливо сопит, пока Майк пытается закончить бесконечную тираду, но водит рассказ по кругу и на финишную прямую выходит фразой «Я забыл, о чем был вопрос». Впрочем, когда микрофон переходит к Трою, рассказ выходит такой же непродуктивный, но динамичный, потому что начинает он скороговоркой, трижды запинается об название концертной площадки, сдается и снова утыкается Ральфу в плечо, беспомощно хихикая. — Да, нам нравится выступать на небольших площадках, там своя неповторимая атмосфера, — запоздало перехватывает инициативу Ральф, поглаживая его по спине. — Да, Горди? — Да, — сдавленно выдыхает он. — Да. Выступать нравится. — Мне кажется, мы не настолько популярны, насколько я устаю, — бурчит Эллиот после. — Вы там двое уснули что ли на заднем плане? Почему мы с Троем вечно за всех отдуваемся? — Потому что, когда ты начинаешь говорить, тебя хрен заткнешь, — напоминает Саймон. — «Радио Майк», е-мое. — Кто-то же должен. Горди вон и так на соплях держится, а вы двое как языки в жопу засунули. Трой зажмуривается и предсказуемо уходит в очередной приступ хохота, потому что «держится на соплях» — довольно точное описание. В целом беда в том, что все последнее время Трой либо поет, либо отвечает на вопросы, а потом поет снова, висит на телефоне, подолгу беседует со зрителями (фанатами!?) после концертов, и отдыхает только в дороге и с гитарой в руках. По факту с их безумным графиком Гордону совершенно некогда выдохнуть, перезагрузиться и помолчать.∞ ∞ ∞
На самом деле у Ральфа есть теория, почему зараза ходит по кругу, и все ждет, когда его удача закончится. Но похоже, иммунитет и сила убеждения сильнее удачи. До выхода на сцену они как всегда стоят дружной гурьбой в обнимку, и никаких обид не существует. Он чувствует, барабанные палочки промеж лопаток и запах ментоловых леденцов с медом. Каждый раз перед выходом он ловит ощущение, будто забрался на «американские горки», пристегнулся, а потом вспомнил, что до жути боится кататься. Он выныривает, ловит взгляд Троя, а тот улыбается, подмигивает как обычно и кивает в сторону сцены.∞ ∞ ∞
— Этот, — он снова тычет пальцем в экран полпесни спустя. — Саймон. — Вот это твой фуди? — Ага. — Хороший. — Это я его нашел. — Удачно нашел. Очень хороший. —Мне тоже нравится.∞ ∞ ∞
У Саймона с Троем какая-то непонятная игра под названием «Что ты пьешь?». Ральф не вникает, в чем весь сыр-бор, потому что несколько лет назад они всей группой прилежно гуляли по барам и трезвели только к выступлениям. Он так же не понимает, что за отношения у этих двоих, где Саймона очень веселит, как Гордон через раз инспектирует его напитки на наличие лишних градусов, а Саймон никогда не попадается. Выглядит это все как постыдная ломаная комедия с разной степенью накала страстей и острот, но в целом нездорово, никому не нравится, но никто не переключает. У Троя бывают плохие дни, когда он забывает, что сет в полтора часа — это марафон, а не стометровка. Когда он бесстрашно лезет обниматься в толпу, штурмует барабанную установку, разбивает коленки об сцену, задирает Майка и никогда, никогда не останавливается. Для таких дней у него в сетлисте черным по белому вписано твердой рукой Ральфа «Попей воды и выдохни». Но он никогда не читает, потому что помнит сетлист наизусть, а потом отлеживается в своем законном углу в гримерке дольше прежнего, приводит ряд искрометных доводов, почему он остается жить здесь, но вставать категорически отказывается. Саймон садится рядом на корточки тормошит его по ребрам, заставляя взвизгнуть, что-то говорит тихонько, до тех пор пока тот не сдается. Ральф не понимает, что за отношения у этих двоих, но в плохой день Саймон единственный, кто способен выгрести Гордона из угла. Потом они медленно бредут в обнимку до самого выхода, а если Трой засыпает по пути на заднем сидении, Саймон тихо, но убедительно просит ехать медленно и кругами. В эти моменты все ненавидят Саймона, но никто не спорит. В последние дни в перепалках Трой сдается быстрее обычного и расстраивается больше прежнего. Ральф грустно смотрит на склоненную голову, поникшие плечи, и не может понять, почему этот мудак с барабанными палочками с таким упоением подначивает друга, которого только что тащил на себе в охапку. На самом деле Саймон и в половину не так много пьёт, как раньше, особенно в компании. Но Трой почему-то твердо убежден, что он следующий на очереди в рехаб. Иронично, что лицом в барной стойке при отеле Ральф находит отнюдь не Саймона. В кружке остывают остатки убойного коктейля с «народным средством», а под ухом на все лады жужжит и мигает телефон. В тот день он такой расстроенный и разбитый, что Ральф никому не говорит, тормошит его за плечи, вытряхивая из пьяной дремы, провожает до номера и ничего не спрашивает. Зато спрашивает сам Трой. — Тебе же нравится выступать, правда? — Он подпирает стену плечом, пока Ральф возится с карточкой от двери. — Нравится, конечно, — легко отзывается он. — Хорошо. А то я со всем этим балаганом в одного не справлюсь. — Ты и не один, — ворчит Ральф, распахивая перед ним дверь. Трой как всегда лезет обниматься под градусом, отчаянно, безудержно и бесконечно долго; заверяет, что безумно, безумно счастлив это слышать, но счастливым совсем не выглядит. Трой в последнее время похож на барахлящее ламповое радио, которое и поет немножко, и светит, но то и дело промигивает и затухает. Ральф боится, что если сожмет объятья крепче, то что-нибудь поломает.∞ ∞ ∞
— У нас с парнями традиция: после шоу идем в паб и пробуем там местное, — мечтательно вспоминает Сидни. — У вас свои традиции есть? — Не знаю, я просто лежу в углу гримерки после шоу. — Конечно, лежишь, — посмеивается он. — Потом меня выносят, как с поля боя. — Конечно, выносят. Вы милейшая банда. Братья по оружию. — Братья мечты, — смеется Трой. — И по оружию. — Как у Джеффа Бакли? — Как у Placebo. — Конечно, как у Placebo, — понимающе кивает Сидни. — Мог бы и сам догадаться. Он задумчиво вздыхает в монитор, потирая щеку; Трой ловит момент для ответного вопроса: — Что вы теперь с парнями будете делать, если не «пробовать местное»? — Ох, кот, если бы я знал. Очевидно что-нибудь будем. Плохая примета — нарушать традиции.∞ ∞ ∞
Ральф ничего никому не рассказывает, но осторожно делится соображениями с Майком. У Майка, разумеется, на все есть свое мнение. — Помнишь, когда мы еще с Солнышком первый фест играли? Когда нас поставили на второй день, а на первом дне Гордон сорвал голос в толпе, потому что знал все песни, и запивал все коктейлями, а потом приперся к выступлению еле трезвый в футболке наизнанку и получил от тебя нагоняй. — Помню, — кивает Ральф. — Он тогда все равно лучше всех был, — угорает Майк. Это все тот же Гордон. Просто фест побольше. Если он сказал, что сделает, значит сделает. — Он много чего говорит, — замечает Ральф. — Так он и делает дохера. Когда он тебя подводил? Ральф понимает в принципе, что им всем охота на большой клевый фест, потому что они пропустили целое лето с фестивалями по его, между прочим, ральфовой вине, но не совсем понимает, почему никто не разделяет его опасения. — Помнишь те ебанутые счастливые джинсы, «буду носить их до конца тура»? — припоминает Саймон. — Когда он так запрыгался, что они с него свалились, он запутался и упал? — В первый раз слышу. — А, тебя тогда не было. Мы так ржали, что не могли играть. — Так и что? — Ничего. Это же Гордон. Даже если он облажается, все равно будет весело, и мы все поржем. — Как когда он со сцены летал, пока меня не было? — Ну это другое. Он тогда неделями протрезветь не мог, насколько я помню, — Саймон озадаченно морщит лоб. — Хотя я тоже помню не очень. Но тур мы все равно до конца доиграли. Ральфу кажется, что он не совсем в полной мере доносит мысль до коллег. Парадокс в том, что в результате изнурительных внутренних боев организм их неуемного солиста наконец сдается: по ночам Трой спит без задних ног, и где-то там от отбоя до звонка будильника потихоньку восстанавливаются опустевшие в ноль резервы, потому что поспать — это его панацея и все делает лучше. Но лучше — все равно недостаточно. Том выслушивает его, увлеченно разглядывая разноцветные шнурки на ботинках, пожимает плечами, укутанными в пончо. — Не знаю. Помнишь, когда мы записывали альбом, ты так укурился, что часами не мог закончить собственные партии? — И что? — хмурится Ральф, краснея до ушей. — Он тогда тебе ни слова не сказал. — Да он и не заметил. — Все заметили. Знаешь, как он бесился. Наорал на меня, когда я предложил подменить, потому что «это Ральф придумал, он сам сделает, дайте ему время». — Это был не очень хороший день, — невнятно оправдывается он. — Это было много не очень хороших дней, — бесстрастно замечает Том. — Но ты справился, и альбом мы все равно записали.∞ ∞ ∞
Ральфу кажется, что единственный здравомыслящий человек в их группе это собственно сам Трой, и если бы речь шла о ком-то из коллег, он бы всецело его поддержал. Но поскольку речь как раз о его персоне, Ральф не может представить, как подойти к Трою Гордону и сказать прямо в лоб «Извини, дружище, ты не вывозишь». Однако будучи ответственным и упертым, он все равно подходит, когда удается урвать момент в сумбурной гонке, потому что, чем ближе они к дому, тем больше их хотят везде. Но Троя, конечно же, хотят немножко больше. — Мне скоро придется назначать деловую встречу, чтобы поговорить с тобой, — Ральф опускается за столик с двумя полупустыми кружками, термосом и надкусанным маффином на блюдце, — Привет. Трой отрывает взгляд от смартфона с яркими кубиками, кивает и утыкается обратно в экран, продолжая собирать пальцем разноцветные звонкие комбо. — Это не очень весёлый тур, да? — начинает Ральф. — В каком смысле? — Помнишь, как мы скупили сырные шарики за полцены в пекарне перед закрытием и играли ими в гольф с крыши отеля? — Ну кто так делает? — отзывается он рассеянно, не отрываясь от игры. — Ты и я, получается. Он бегает по экрану стеклянным взглядом, палец застывает в воздухе. — Кто победил? — Я совершенно не помню. — Немудрено, — вздыхает он и соглашается. — Это очень трезвый тур. Беда в том, что это действительно очень трезвый тур, где Трой только и делает, что работает, устает, грустит и болеет. — Тебе не очень весело, да? — полагает Ральф. — Весело. — Когда? — На сцене. — А кроме? — Сейчас. Мы разговариваем. Мне нравится, — он снова вздыхает, очевидно проиграв битву с кубиками, сверяется с зарядом, гасит экран. — Потом ты начнешь рассказывать, как нам надо отказаться от феста, и будет уже не очень. — Это слот перед хэлдайнерами и прямая трансляция. Нас увидит много народу. Выходить на такую площадку, когда мы не в лучшей форме — не самая хорошая идея. — Когда я не в лучшей форме, — поправляет коллега и передразнивает. — «Возьми себя в руки, Трой, это не профессионально». Он шутит вроде как, но Ральф по тону слышит, что вот этот колышек вошел по самое сердце, потому что работает Трой сломя голову, и если он халтурщик, то кто тогда все остальные. — Я говорю, что при таком раскладе как сейчас, мы в лучшем случае будем звучать средне. — Я что угодно, кроме среднего. Могу звучать ооочень-очень плохо, если пожелаешь. — Трой, ну серьезно. — Серьезно? Как быстро мы дошли до серьезного, а так хорошо все начиналось… — Серьезно, ты уже дохера долго болеешь, — срывается в истину Ральф. — И при таком раскладе не хватит ни сил, ни горла вывезти масштабный фест. — Ой ли? — живо отзывается он, и Ральф понимает, что вот он себя и закопал, вот и «вызов принят!». Он так же понимает, что спор на повышенных последнее, что нужно голосовым связкам их упрямого солиста, и уже не помнит, всегда ли была эта глубокая хрипотца в его голосе, или им реально пиздец. Трой откидывается на спинку, скрещивая руки на груди. — Что ты от меня конкретно хочешь, Ральф? — и это его «ральф» хуже пощечины. — Чтобы я позвонил Мэтту за считанные дни до феста и сказал «Извини, чувак, мы передумали»? — То же самое случилось с Каретами. У них вон хватило мудрости подстраховаться и свалить. — Потому что они такие профессионалы? Ральф закатывает глаза, едва сдерживая рык. Беда в том, что они все устали, и у него с трудом хватает нервов держать оборону. — Кареты все время сваливают, — фыркает Трой. — Вот такие профики, что все чисто-гладко, блядь, не дай бог попятнать репутацию одной фальшивой ноточкой. Это гребаный рок-фест, Ральф, не хор церковных мальчиков, там половина трезвыми на сцену вообще не выходят и лажают, Ральф, все лажают, чем мы хуже или лучше? — Но выходить на сцену вполсилы — тоже не дело. — Вполсилы? — Трой склоняет голову набок и звучит опасно. — Когда это я выходил на сцену вполсилы? — Я не то имел ввиду, — перебивает он резко. — Кареты — топ, это тот уровень, которого от нас ждут! — Это тот уровень, который ты от меня ждешь! — поправляет Трой громче, чем следует. — Я же за тебя переживаю, — обижается Ральф. — Ты больше всех загоняться будешь, если что-то пойдёт не так. Нам не нужен этот фест, тебе надо домой и к врачу. — Нужен! — не соглашается Трой. — Это не последний фест в жизни, что ты к нему так прицепился? — Потому что это весело! Это мой Диснейлэнд, Ральф, ну блядь! Я хочу что-нибудь большое и веселое! Ральф понимает, что чего бы он ни говорил, все его веские аргументы разбиваются о железное непосредственное «хочу!», и они всё равно поедут, потому что он уже всё решил, и потому что это все тот же Трой — инфантильный избалованный эгоист, который годы назад вломился в его группу, как к себе домой. И Ральф не может спорить с ним, потому что это все тот же Трой — бессонный худенький мальчишка с нервной царапиной от кольца на лбу, который предложил поменять название на «что-нибудь на А», а Ральф ведь не каменный. — Awakers, — говорит Трой, показывая лого с бесконечностью на салфетке. Ральф понимает, что обратно свою группу он не получит никогда. Ему и не обидно уже, и не завидно, но сказать больше нечего. Какое-то время они просто сидят молча и остывают, как напитки в забытых кружках. — Зачем мы спорим? Это бессмысленный спор, — беспомощно заключает Ральф в итоге. — Всё равно ты меня не слышишь. — Я отлично тебя слышу и вижу, но я не согласен — это две большие разницы. — Ты всегда со мной не согласен. — Ты тоже. Но потом выясняется, что гольф с сырными шариками — весело, — разводит руками Трой, такой нарочито беспечный, дерзкий и едва искрящийся. Ральф совершенно не понимает, как у него хватает топлива гореть на сцене. — Весело, — соглашается он. — Ну вот, — удовлетворенно кивает Трой. — Так тебе нравится выступать или нет? — Конечно, нравится. — Мне тоже. — Соглашается он. — Давай делать то, что нравится вместе.∞ ∞ ∞
— А этот парень — сессионщик? — Это Ральф, — обижается Трой. — Ральф группу собрал, он у нас главный. — Я думал, ты у вас главный, — удивляется Сидни. — Я просто в микрофон пою. Сидни поджимает губы, красноречиво изгибает бровь, но молчит. — Почему ты спросил про Ральфа? — не унимается Трой. — Пардон, лоханулся. Случается с лучшими из нас. Приятель дальше смотрит в экран молча, подперев щеку рукой. Трой напряженно сопит: — Но все равно же спросил. — Да был у нас такой «ральф» просто. Потом не было, — вздыхает Сидни. — Не бери в голову, Трой, это твоя группа, ты лучше знаешь. — Это не моя группа, — упрямо повторяет он, — Я вообще не силён в планировании и принятии решений, в отличии от Ральфа, и вообще… — он собирается продолжить, но Сидни строго обрывает: — Вы все премилые ребята, я понял. Но лидер — это не про планирование и не про здравый смысл, Трой; лидер — это компас, маяк и пушечное мясо. Так что либо прими, что это твоя группа, либо долго вы не протянете.∞ ∞ ∞
Если бы Ральфа спросили, какая у него скрытая суперспособность, он бы сказал: «не болеть в турне». Но по внутренним меркам турне подошло к концу, и он всей душой стремится к дому. На следующий день Ральф просыпается с насморком, больным горлом и температурой.∞ ∞ ∞