Aut vincere aut mori

Маргрет не была язычницей, и поэтому хоронили её на обычном христианском кладбище, без соблюдения традиций. Её мать, подруга Лагерты, безостановочно плакала, успокаиваемая младшей сестрой Маргрет. Уббе выглядел убитым горем, и, когда гроб Маргрет опускали в землю, Бьерну и Хвитсерку пришлось удерживать его: сжав зубы, он тяжело дышал, и по его лицу катились слезы. Пожалуй, даже Ивар, сомневающийся в существовании искренней любви, как таковой, верил, что Уббе действительно больно. Впрочем, он был единственным, кто по-настоящему любил эту маленькую белобрысую шлюшку, и Ивар прекрасно это понимал. Хвитсерк уже переключился, а сожалений от Сигурда или его женушки было трудно ждать: они оба ясно дали понять, что считают, будто Маргрет знала о попытках покушения на Сигурда или Блайю. Разумеется, ведь весь мир обязательно должен вертеться вокруг Змееглазого и его жены, не так ли? Ивару казалось, будто его окружают одни идиоты, и это действовало ему на нервы. Единственным человеком, с которым он всегда мог обсудить свои дальнейшие действия, свои мысли и догадки, всегда был Уббе, но сейчас он был не способен говорить о делах. Глядя, как Уббе, всегда бывший оплотом спокойствия и уверенности, стакан за стаканом вливает в себя коньяк, Ивар понимал — тот вообще вот-вот потеряет любую способность говорить. Именно сейчас, когда им нужно было держаться вместе, смерть Маргрет поставила под удар и без того с трудом держащееся хрупкое равновесие между братьями. И, если бы эта дешевая шлюха не была мертва, за это Ивар бы сам убил её.  — Я думаю, нам нужно обсудить произошедшее, — нарушил молчание Бьерн. Братья сидели в кабинете Ивара, их постоянном месте общего сбора. Уббе подливал себе алкоголя. Хвитсерк хмуро глядел, как Уббе напивается, но молчал.  — Я не собираюсь ничего обсуждать. — Сигурд скрестил руки на груди.  — Ты не хочешь знать, кто пытался убить твою жену? — Бьерн приподнял брови. — Это странно, Сигурд.  — Я по горло сыт смертью, Бьерн. — Змей покачал головой. — Я устал от этого дерьма, и не хочу, чтобы к этому имела отношение моя жена. Ивар стиснул зубы и издал тихий шипящий звук. Его тупой братец, как обычно, считал, что его ценное мнение вообще имеет хоть какое-то значение! Идиот.  — И, позволь спросить, что ты собираешься делать? — поинтересовался он. — Сидеть и наблюдать, как мы, твои братья, рвем задницы, чтобы защитить семью, пока ты играешь свою глупую музычку и трахаешься с женушкой в попытке нарожать таких же тупых детей?  — Ивар, — предупреждающе произнес Бьерн, приподнимаясь в кресле. Старший сын Рагнара Лодброка, пытавшийся сохранить мир в разваливающейся семье, как трогательно. Ивару захотелось рассмеяться. Щеки Сигурда покрылись багровым румянцем. Он выпрямился, готовый в любой момент дать отпор нападкам.  — Ты можешь говорить всё, что тебе угодно, Бескостный. Я больше не собираюсь делать всё, что ты попросишь. Обидное прозвище придумал именно он, Змей, в отместку за насмешки над его глазом-мутантом. Бескостный. Бескостный. Ненавистное, ненавистное имя.  — Вот как? — Ивар почувствовал, как ярость вновь туманит ему разум, и вцепился в подлокотники своего инвалидного кресла так, что побелели костяшки пальцев. Этот гнев был знаком ему, и на протяжении многих жизней он был причиной ранней смерти Сигурда Змееглазого.  — О чем ты говоришь? — Хвитсерк повернулся к Змею. — Ты умываешь руки? Сигурд кивнул.  — Бинго, Хит. — Он закусил губу. — С меня хватит. Я не могу подвергать опасности Блайю. И мы уже всё решили. Решили. «Они всё решили, надо же! — Ивар кипел. — Решили сбежать с корабля, как чертовы крысы!» Впрочем, он знал, всегда, всегда знал: его братец и есть крыса, настоящий трус, не способный до конца стоять за свою семью, единственную семью, которая у него когда-либо была! Он отказался мстить за мать, хотя и был согласен, что за её убийством стоит Лагерта, он женился на дочери убийцы отца, он всегда делал только то, что хотел сам! И плевал он на тех, кто прикрывал его спину! Вечно идет туда, куда направляется телка, которую он трахает! Змееглазый только и умеет, что думать хером. Единственной змеей, которая ему вообще подчиняется. Ивару пришлось сделать несколько вдохов и выдохов, чтобы обуздать гнев. До конца придти в себя у него так и не получилось. Ярость кипела, бурлила в нём, подобно лаве, и вот-вот грозилась выплеснуться наружу.  — Если ты уедешь, то потеряешь право на наследство. — Бьерн изучающе смотрел на младшего брата. — Как вы будете жить?  — У меня есть сбережения и собственный заработок, — пожал плечами Сигурд. — И я не беспомощен, как и Блайя. Я могу работать. Она может работать. Нам не нужны большие деньги.  — Твой заработок, — презрительно фыркнул Ивар. — Не смеши меня, Змей! Песенки, которые ты продаешь? Перекрыть кислород Сигурду было бы даже слишком легко, но делать это надо было раньше, пока идея оставить семью ещё не укоренилась в его глупой башке. Ивар был уверен, что это Блайя, маленькая хитрая сучка, внушила его неспособному на самостоятельные решения братцу, что он сможет выжить вдали от семьи, вдали от жизни, которую он много лет беззаботно вел благодаря стараниям отца. Её нельзя было недооценивать. Сигурд задрал подбородок, сощурился, глядя Ивару прямо в глаза.  — Что тебя задевает, Бескостный? То, что я не так бесполезен, как тебе хотелось бы? Или то, что я не хочу больше плясать под твою дудку? Ивар знал, что его задевает. Всё происходящее. Смерть Маргрет, которую, похоже, ни Сигурд, ни Блайя не восприняли как темное пятно на собственной совести. Хотя следовало бы, ох, как следовало бы… Маргрет выпила яд, предназначенный кому-то из этой сладкой парочки. Спасла их чертовы жизни, не стоящие ни гроша. Впрочем, нет. Кое-что их жизни стоили, но плату за них получил бы Бьерн. Уббе, подливающий себе коньяк и полностью погрузившийся в страдания по своей шлюшке-жене. Ивар никогда не понимал, что он нашел в Маргрет: недалекая и трусливая, свой единственный достойный поступок она совершила перед смертью, и, по злой иронии судьбы, оценил его только Ивар. Уббе, не знавший, что его обожаемая женушка трахалась с Хвитсерком за его спиной, и в спине его торчало сразу три кинжала: один принадлежал Маргрет, второй — Хиту. Третий всадил ему аккурат между лопаток Ивар, потому что так и не нашел подходящего момента, чтобы раскрыть брату глаза. И где-то там, в глубине души, его терзала за это совесть. Грызла, будто драуг впивался в плоть. Мучила. Ивар поморщился. «Что меня задевает, братец? Твоя глупость. Легкость, с которой ты предаешь семью из-за девчонки, пусть красивой и хитрой. Твое век за веком не проходящее умение сменить братьев на пизду». Сигурд смотрел прямо ему в глаза, и, несмотря на захлестывающее его раздражение, Ивар почувствовал, что упрямство глупого братца и его наивная (а наивность хуже глупости) вера в собственную счастливую звезду смешат. А ещё раздражают, ведь у него, Ивара, нет этой веры — только долг перед отцом и семьей, которому он повинуется. И у него нет никого, кто стоял бы за него, как Блайя стояла за Сигурда, и наоборот. И тонкая игла ревности, боли и гнева вонзилась в сердце, разом лишая веселья. Но никто не должен был догадаться об этом.  — А ты думаешь, сможешь где-то быть полезным? — Ивар запрокинул голову и громко расхохотался, и никто не распознал бы притворства в его смехе. — Твое место — здесь, Змееглазый. Ты идиот, если не понимаешь этого! Сигурд сжал губы, потянулся к оружию. Его движение не утаилось от Ивара, и он выхватил нож, всегда находившийся от него поблизости. Рукоять — деревянная, с вырезанными на ней защитными рунами, удобно легла в ладонь.  — Только попробуй вытащить оружие, Змей, — предупреждающе произнес он. — И лезвие войдет тебе в глаз. О, ситуация принимала опасный оборот, как и всегда. Змееглазый не умел учиться на собственных ошибках — что ж, Ивар с удовольствием снова преподаст ему хороший урок. Хотя, конечно, можно ли считать хорошим уроком смерть — это большой вопрос. Впрочем, Хель объяснит его глупому братцу, что к чему. Они смотрели друг на друга зло — того гляди, кто-нибудь сорвется. Ивар подозревал, что он будет первым, но…  — Ивар! Хватит! — Бьерн поднялся, заслоняя своей мощной фигурой Сигурда. — Если он хочет идти — пусть идет. Никто из нас не тюремщик, и никого заставлять мы тоже не будем.  — А с каких пор ты указываешь мне, Железнобокий? — Голубые глаза Ивара опасно прищурились. — С каких пор ты стал в этой семье главой?  — Я всё ещё твой старший брат. — Верхняя губа Бьерна дернулась, на мгновение обнажая крепкие белые зубы. — Может быть, в твоих руках компания, Ивар, но я лучше знаю, что нужно семье.  — Ну, конечно! — Ивар со звоном уронил свой верный кинжал на стол. — Давай, Змееглазый, — скривился он. — Вали! Я открою шампанское в тот момент, когда твоя задница покинет мой дом!  — Как и я, — отозвался Сигурд. Медленно, очень медленно он убрал оружие и вновь скрестил на груди руки. — Извини, Бьерн. — Он кивнул, — я не хотел выходить из себя. Просто я устал, что Ивар играет людьми, как марионетками. Хотел, ещё как хотел, и от Ивара это не укрылось. Он поджал губы, прикрыл глаза на мгновение, считая про себя, но получалось, что считал он проблемы, свалившиеся на него за долгий день свадьбы Сигурда и Блайи. Раз — и бледное лицо Маргрет возникло перед глазами, на её губах засохла пена. Два — и коньяк льется в стакан, а Уббе всё дальше уходит в своё горе, и они теряют его. Три — и непонятно, нужно ли теперь раскрывать тайну Хвитсерка и Маргрет. Четыре — лицо Иды. Почему она так боится? Неужели сама в чем-то подозревает свою семью? Пять — как проверить Блэков, не вызывая подозрений и как можно меньше прибегая к помощи Иды? Шесть — Лагерта, Лагерта, Лагерта. Стервятница, которая только и ждет, что сыновья Рагнара дадут слабину, чтобы возвысить Бьерна или возвыситься самой. Тут и к гадалке не ходи, Лагерта Ингстад всегда была амбициозной. Семь — бизнес Блайи, уплывающий у него из рук. Восемь — Сигурд, предавший семью из-за собственной женушки. Восемь. Восемь. Восемь — вот она, в лице трусливого братца. Ивар открыл глаза. Девять. Сигурд уже стоял на пороге. И если только взять сейчас нож, метнуть в него, он не успеет уклониться и умрет на месте. Десять. Пусть идет.  — Вали, Змей, — произнес Ивар. — Вали и не возвращайся. Он понимал, что разговор ещё не закончен, и перед отъездом сладкой парочки им еще предстоит как минимум один тяжелый разговор. Но сейчас у него действительно были более насущные проблемы, чем Змееглазый и его женушка.  — И ты его просто так отпустишь? — Хвитсерк уставился на Ивара.  — Я не собираюсь хватать его за руки или валяться у него в ногах, — Ивар откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. У него опять начала болеть голова от глупости его братьев. — Мне не нужен балласт на шее. Сигурд бесполезен.  — Бесполезен?! — Хвитсерк повысил голос. — То есть, ты забыл, как он спас твою задницу, когда один из людей Эллы чуть не застрелил тебя? Или ты предпочитаешь думать, что этого не было? Да, Ивар?! Удар, пусть и словесный, пришелся прямо в цель. Разумеется, Ивар ничего не забывал, как не забывал ни совершенное ему добро, ни зло. Тем вечером, когда они ворвались в дом Эллы, расстреливая всех, кто вставал у них на пути, Сигурд застрелил охранника, целившегося Ивару в затылок. Тот упал на пол с аккуратной, дымящейся дыркой во лбу, а быстрая реакция Сигурда подарила Ивару второе рождение. Но Ивар скорее бы умер, чем признался, что Змееглазый сделал для него что-то… значимое. Что-то настоящее. Будто они, правда, были братьями, а не врагами. Их неприязнь друг к другу возникла ещё в детстве и с годами стала только сильнее, разжигаемая постоянными ссорами и абсолютной, тотальной несхожестью во взглядах и мыслях. Ивар не понимал, как Сигурд может быть таким глупым, оторванным от мира, где нужно уметь бороться и выгрызать желаемое. Сигурд ненавидел жестокость Ивара, и последнему доставляло невероятное удовольствие показывать брату, что власть есть только у тех, кто умеет быть жестким и не боится смерти и крови. Потому что, по его мнению, любая власть была замешана на чьей-то гибели и приправлена слезами тех, кто не умеет сражаться за то, что ему принадлежит. Пусть слабак Змееглазый однажды спас его жизнь — он, Ивар, так и быть, отплатит ему тем же. Не убьет за предательство. Может быть. Хвитсерк смотрел на него, будто действительно ждал ответа.  — Змей держится за юбку женушки, — процедил Ивар. — Блайя выстроила кирпичную стену от страха, думая, что их могут попытаться убить ещё раз. Пусть бегут, как трусливые крысы. Хмурый взгляд Бьерна сказал Ивару всё, и даже больше. Ни Хвитсерк, ни Бьерн не одобряли его слов. Ради Одина, пускай. Они поймут, что он прав. Если дела семьи для Сигурда больше ничего не значат, и он рвет связь с братьями с такой легкостью, будто они не были рождены одной матерью — и от семени одного отца, в случае Бьерна, — туда ему и дорога. Пусть не забудет свои вещи.  — А ты у нас радеешь за семейные ценности. — Уббе отвлекся от своего коньяка и поднял взгляд на младшего брата. Язык его заплетался, и он едва выговаривал слова. — Как… забавно слышать это, Ивар, — он осоловело смотрел прямо в глаза Ивару.  — Уббе, тебе нужно принять душ и проспаться. — Подойдя к нему, Бьерн попытался отнять уже почти пустую бутылку дорогущего коньяка. — Хватит нажираться!  — Ты будешь указывать мне, что делать? — пьяно расхохотался Уббе. — Разве ты понимаешь, что значит похоронить жену?! Лицо Бьерна окаменело. Ивар понял, что тот едва сдерживается, чтобы не приложить Уббе лицом о столешницу. Необдуманные слова задели его, пробудили воспоминания, которые Бьерн, возможно, хотел бы навсегда запереть в себе. Ивар хорошо знал эту историю, хотя и был совсем ребенком, когда Бьерн потерял единственную женщину, которую по-настоящему любил. Бизнес отца не щадил тех, кто приближался к семье Лодброков, и жестоко наказывал их любимых и родных людей. Рванув бутылку на себя, Бьерн выдрал её из рук Уббе и хватил об пол. Стекло брызнуло в разные стороны, темный напиток окрасил пятнами толстый ковер. Уббе замахнулся, чтобы ударить Бьерна, но тот перехватил его руку.  — Успокойся. И, наверное, ему многого стоило не начистить эту пьяную рожу.  — Тихо, Уббе, тихо. — Хвитсерк обнял брата за плечи. — Пойдем, тебе действительно нужен отдых. Ивар наблюдал за ними. Ивар ни во что не вмешивался, хотя и чувствовал: здесь и сейчас их семья трещит по швам. Всё, что держало их вместе — наследство Рагнара. Смерть Рагнара. Месть за Рагнара. И две последние причины уже сделали своё. И смерть Маргрет обнажила все проблемы, до того скрывавшиеся под очень хреновым семейным фасадом. То, что видели окружающие, было враньем, приправленным хитростью и врожденным умением притворяться, что всё и всегда о’кей. Хит вывел Уббе из кабинета, и Ивар думал — что скажешь ты, старший единоутробный, если узнаешь, что твоя женушка спала с твоим самым близким другом, с твоим братом? Что перевернется в тебе, если сообщить, что Маргрет при этом ещё и была влюблена в Сигурда? Хранить тайну или своими руками превратить трещину, пролегшую между его братьями, в пропасть?  — Что ты думаешь? — Бьерн вновь опустился в кресло. — Есть мысли, кто хотел убить их? Ивар подался вперед, оперся локтями о столешницу и сложил руки под подбородком. «Ты спрашиваешь моего мнения, Бьерн? Тебе не понравится, ох, как не понравится. И тебе лучше не знать о некоторых теориях, которые я держу в голове. Что же сказать тебе, Железнобокий? Что ты хочешь услышать?»  — Подумываю проверить Блэков, — произнес он медленно, в уме придерживая свои мысли о причастности Лагерты к покушению на Блайю (или Сигурда?). — А что? Есть идеи лучше?